Летучие образы (Истинные звезды)

Продолжая посмеиваться, он стал придумывать заголовки к ее фотографиям.

— Говорю вам, Даная, вы смогли бы завтра же продать эти фотографии в «Огги», «Пипл» или «Пари-матч» и тогда сразу бы стали знамениты.

— Вы хотите сказать, — у нее перехватило дыхание, — вы действительно позволили бы мне сделать ваши фотографии и продать их?

— Итальянцы делают это все время, — пожал он плечами. — А почему не поступить точно так же и вам, мой новый друг?

Закрыв глаза, он застонал от удовольствия, когда хозяин ресторана поставил перед ним дымящееся блюдо с трюфелями, и Даная, еще не веря, что ей могло так повезти, схватилась за камеру.

— Позже мы можем поехать ко мне домой, — сказал он. — Вы будете первым фотографом, который сделает снимки молодого талантливого модельера в его квартире, в домашней обстановке, так сказать. Вот это уж точно обеспечит вам успех, и ваши фотографии купит любой итальянский журнал.

Она разочарованно опустила камеру. Так вот чего он добивался с самого начала!

— К вам домой? — спросила она тихо.

— А почему бы и нет, carina? — Он улыбнулся ей, как если бы предлагал ей самую обычную вещь на свете.

Во время еды Даная обдумывала свои дальнейшие действия. Если Томазо будет вести себя прилично, может случиться, что она и не откажет ему… хотя об этом она Брахману не расскажет. А если будет вести себя неприлично? Тогда ей придется как-то выходить из положения, но и в этом случае она ничего не собиралась рассказывать Брахману.

Апартаменты Томазо занимали два верхних этажа старого палаццо, стоявшего на холме и обращенного на огни Рима. Как только Даная вернулась с бокалом шампанского с террасы, где любовалась видом, она незаметно оказалась на большом бархатном диване в его объятиях. Когда его губы приблизились к ее губам, Даная подумала, целуется ли сейчас Брахман со своей девушкой в драгоценных камнях и красной блузке и происходит ли это на широкой двуспальной кровати его огромного номера в «Хасслере»?

— Я не хотел заманивать вас сюда обманом, птичка-невеличка, — прошептал Томазо. — Вы должны сделать сначала свои фотографии.

Собрав свои чувства в кулак, она схватила фотоаппарат. Обойдя его квартиру, Даная усадила Томазо напротив настенной фрески в стиле Помпеи, которую, как он с гордостью сообщил ей, создал сам, и сфотографировала его высокомерный профиль. Потом она сделала снимок его узкой железной кровати, которая по-военному была застелена одним одеялом, правда, одеяло было из кашемира терракотового цвета.

— Оно подходит к цвету ваших волос, — шепнул Томазо, целуя ее шею, когда она наклонилась к нему с фотоаппаратом. — Вы прямо созданы для этой комнаты, она вам подходит по цвету, особенно кровать.

Не замечая соблазна в глазах Томазо, она пересадила его на кухню, нашпигованную самым новейшим оборудованием и выдержанную в черных тонах, потом в его библиотеку с отделанными деревом стенами. Она сфотографировала его кабинет, где стоял его рабочий стол, заваленный кусками материи, эскизами и записями. Его ателье и демонстрационный зал находились в городе, но он рассказал ей, что самые лучшие идеи приходили ему в голову по ночам и он часто работал здесь один, пока, как и сейчас, рассвет не освещал красивые крыши домов Рима.

Они постояли на террасе, наблюдая, как небо из бледно-розового превращалось в золотистое и как первые лучи солнца озаряли шпили домов и переливались всеми цветами радуги на куполах соборов.

— Итак, carina, — сказал он, целуя ей руку, — вы сделали достаточно снимков.

— Вы оказались очень щедрым и потратили на меня столько времени, — пробормотала Даная, спрашивая себя, как ей выйти из этого положения достойно. Его поцелуи, которые ночью казались замечательными, в свете приближающегося дня уже не были заманчивыми. — У меня самолет на Париж в восемь часов утра… Я должна ехать и уложить вещи…

— Да, конечно, — со вздохом согласился он. — Птички-невелички всегда возвращаются в свои гнезда, не так ли? — Он нежно поцеловал ее в губы и добавил: — Было очень приятно, великий фотограф Даная Лоренс, провести с вами время. Гораздо приятнее, чем прием… правда, могло быть еще лучше. — Он пожал плечами. — Но, может быть, в следующий раз?

Его белый «феррари» быстро ехал по утренним улицам Рима. Поцеловав ее на прощание, он высадил Данаю около отеля и уехал. Она смотрела, как его машина завернула за угол, не веря, что все это ей не приснилось. Но потом вспомнила, что у нее есть фотографии Томазо, которые доказывают, что все было наяву.

Когда самолет французской авиакомпании уже подлетал к Парижу, Даная пыталась пробиться через ватную пелену усталости. Брахман обращался к ней, и она, открыв глаза, посмотрела на него пустым взглядом.

— Только посмотрите на нее! — воскликнул он. — Вы так устали, что не соображаете, где находитесь. Вот что получается, когда всю ночь гуляешь, да еще с Томазо Альери!

— С кем я гуляла — это мое личное дело, — фыркнула она, сердито оглянувшись на пассажиров по соседству, которые смотрели на них. Как смеет Брахман кричать на нее при людях — ведь ее личная жизнь никого не касается. — Кроме того, — добавила она, пожав плечами в накинутом на них кожаном жакете, — вы сами, кажется, не сидели один дома.

— Хватит! — холодно ответил Брахман. — Мы будем очень заняты эти дни, и я хотел, чтобы все свое внимание вы направили бы на работу.

Самолет тем временем совершал посадку.

Даная впервые попала в Париж, и благодаря любви Брахмана к ранним съемкам на натуре она познакомилась с городом, который был еще тихим и спокойным, только просыпавшимся после ночного сна и снимавшим с себя вчерашний слой грима после веселья прошедшей ночи. В четыре часа утра они были у Сены и ждали первых лучей серого рассвета, которые так любил Брахман; они проводили по-утреннему туманные часы на площади Согласия, где еще не было движения, и Брахман умудрялся расставлять манекенщиц так, чтобы остатки тумана попадали точно в кадр, витая на лицах девушек, как вуаль. Они делали снимки у Музея изобразительных искусств, на террасе кафе «Флор», в Булонском лесу и на Северном вокзале, не говоря уже о том, что посещали все демонстрации мод.

Даная вставала до рассвета и выезжала на натуру, а когда они кончали съемки, пора была собираться на очередной показ мод, а их иногда было по два в день. Брахман никогда не мог ограничиться только съемками в студии — он рвался на натуру, которая, как он утверждал, вдохновляла его. К тому времени, когда Даная кончала все свои дела, наступала полночь, и, зная, что ей снова придется вставать ни свет ни заря, она находила еще открытое кафе и быстро ела что-то, а потом заваливалась поспать хоть пару часов. Запал энтузиазма поддерживал ее всю неделю, и даже Брахман в объятиях своего любимого города был более покладист.