Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Ни в каком?

— Ни в каком.

— Странно…

— Вот именно. Но это факт. Он доказуем. Для вас это странно, вы представляли это иначе. Но привыкать к новым истинам обязательно.

— А если кто не хочет?

— Тот дурак, — невозмутимо ответил он. — В науке истина всегда пробивает себе путь.

— Истина — да, — девушка вздохнула. — А вот очень талантливые люди иногда не могут пробиться…

— Нет, если человек талантлив, он пробивается.

— А если ему не хватает, ну, смелости?

— Талант включает смелость. Конечно, делать

вид, что ты талантлив, совершенно недостаточно.

— А что такое талант?

— Способность создавать новое в науке.

— Лев Давидович, но все-таки по каким признакам вы определяете талантливого человека?

— Не по болтовне, а по работам.

— Оригинальность входит в понятие таланта?

— Новизна входит.

— Спасибо, Лев Давидович, я больше не могу вас задерживать…

— Но я, знаете ли, никуда не тороплюсь…

— Я отняла у вас слишком много времени. Вы разрешите мне приехать завтра?

— Буду очень рад, — галантно отвечает Дау.

На другой день она явилась с немыслимым начесом, изменившим милое, по-детски наивное личико.

— Первое, к чему стремится девушка, — обезобразить себя прической, — высказался Дау.

Однако корреспондентка не поддержала ненаучного разговора. Она достала из желтой папки новый вопросник.

— Лев Давидович, любите ли вы искусство?

— Люблю. Поэзию, живопись, кино, театр.

— Ваш любимый писатель?

— Гоголь. Читать его можно бесконечно.

— А поэт?

— Лермонтов.

— Это в русской поэзии?

— Нет, в мировой: Лермонтов величайший поэт всех времен. О его гибели до сих пор нельзя думать без боли.

— А еще кто?

— Много. Пушкин, Некрасов, Жуковский, Гумилев, Блок.

— Вы Пушкина назвали после Лермонтова?

— Это очень субъективно. Лермонтов мне ближе, я его больше люблю. Ну уж конечно, и его прозу, которая, по-моему, несравненно сильнее, чем у Пушкина.

— Вы назвали Жуковского?

— Да. Люблю баллады Жуковского. Вначале я учил их для тренировки памяти, да так и запомнил навсегда. Хорошие стихи легко запоминаются.

— Ваш современный любимый поэт?

— Очень люблю Симонова. Я старый симонист.

— А басни вы любите?

— Люблю.

— Крылова?

— Не только Крылова. У Михалкова, например, есть отличные басни, и немало.

— Назовите ваших любимых советских писателей.

— Всех перечислить трудно. Многие книги я прочел с удовольствием.

— Почему необходимы литература и искусство?

— В них изображены люди, жизнь. Это интересно нам. И это будет интересно нашим потомкам.

— А если жизнь изображена неверно?

— Фальшивые картины и книги никому не нужны.

— Лев Давидович, вы любите музыку?

— Нет. Мне слон на ухо наступил. И потом в детстве меня насильно учили играть на пианино.

— Так вначале всех учат насильно.

— Это неверно. Ничего хорошего такие методы не дают.

— А оперу вы любите?

— Не-ет. Орут ужасно!

— Ну а балет?

— Терпеть не

могу. Но это, разумеется, мое личное мнение. Я знаю многих людей, которые без ума от балета. Дело вкуса.

— А драму любите?

— Да.

— А кино?

— Очень. Пожалуй, лучшая из всех когда-либо виденных мной картин — «Баллада о солдате».

— Она ведь такая простая…

— Это и ценно. Нет ничего хуже «режиссерских находок».

— Лев Давидович, как вы относитесь к современной живописи?

— Я не люблю умничанья, и картины, где умничают, — ужас. В искусстве важно: нравится людям или нет. Самое главное в искусстве — правда. Природа здорово устроена! Но только трудно дойти до истины, да еще надо с трудом отказаться от неверных, но, казалось бы, менее парадоксальных положений.

— А в науке есть шаблоны?

— Нет. Если новая работа — она оригинальна, если повторение — она никому не нужна.

Появляются врачи.

— Насколько я понимаю, — говорит врач, — вы тут ведете научные беседы?

— Околонаучные, — уточняет Дау, — о науке мне сейчас еще рано говорить, надо сначала посмотреть последние журналы…

— Лев Давидович не верит в телепатию, — заявляет студентка.

— Как? — ужасается доктор. — В этом много скрытого смысла.

— Вот именно. Скрытый смысл можно усмотреть в любой глупости. Телепатия — обман трудящихся в чистейшем виде…

— Однако и за рубежом…

— За рубежом? — перебивает Дау. — Но буржуазии нужен обман. А вот нам он ни к чему.

— Но, согласитесь, в науке ведь есть необъяснимые явления.

— Нет! Любое явление науки можно объяснить. А жульничество — нельзя. В этом и состоит разница между ними.

После врачебного осмотра Дау спросил, когда прекратится боль в ноге.

— Терпение, Лев Давидович, терпение, — ответил врач. — Лучший лекарь — время. Знаете, если бы я был на вашем месте, я бы мог не думать, что у меня болит нога. Попробуйте! — Он сделал паузу. — Получается?

— Да!.. Я действительно могу не думать, что у вас болит нога!

— Один — ноль в вашу пользу, — сдается врач, прощаясь с Ландау.

Музыковедение, искусствоведение, театроведение и литературоведение, как уже упоминалось, Дау считал лженауками и называл «обманом трудящихся». Что же касается научного коммунизма и тому подобных дисциплин, то они приводили его в ярость. В них он видел особый вред и с величайшим презрением относился к людям, избравшим их своей специальностью.

А еще он постоянно твердил, что опера — противоестественна, что люди в реальной жизни общаются посредством живой речи, а не пения. Не понимал он и балета. И все же у Дау была любимая певица — Надежда Андреевна Обухова. Кора говорила, что он всегда задерживается у радиоприемника, услышав ее голос, слушает ее до конца и уверяет, что это единственная певица, которую можно слушать.

Как уже упоминалось, своего имени Дау не любил. Когда я однажды сказала, что у него прекрасное имя, он отрицательно покачал головой:

Поделиться с друзьями: