Лев Лангедока

Обычно спокойное лицо Жанетты было немного встревоженным, когда она обратилась к сыну со словами:

– Анри говорит, что король уже выражает недовольство твоим долгим отсутствием.

– Даже Людовик не может ожидать, что я, добравшись в такую даль на юг, вернусь через две недели, – ответил Леон, все внимание которого было приковано к тому, что Рафаэль что-то нашептывает Мариетте на ухо, а та вроде бы даже слегка улыбается. Ему было очень трудно сосредоточиться на разговоре с матерью.

– Но Жанетта меня уверяет, будто вы вообще не имеете намерения возвращаться ко двору, – заметил герцог, взгляд которого не сходил с нежного личика молодой вдовы.

– Это правда. Мое место здесь, в Шатонне, а не в Версале. Я не создан для жизни придворного.

– Вы недостаточно раболепны для этого, – сухо согласился герцог, – но если Людовик потребует, чтобы вы вернулись, у вас не будет выбора. Я возвращаюсь в конце месяца, и король ожидает, что вы и ваша супруга составите мне компанию. Вам понравится Версаль, – обратился он к Элизе. – Лангедок не место для такой красивой женщины. В Версале балы, маскарады, игры…

– А также интриги, соперничество и прелюбодеяния, – добавил Леон.

Рафаэль отвлекся от флирта с Мариеттой и глянул на своего друга, выразительно приподняв одну бровь. Леон отнюдь не был известен при дворе своим отвращением к соперничеству и прелюбодеяниям.

– Вы что, всерьез говорите о своем решении остаться в Шатонне? – спросил герцог. – Это было бы вопиющим неподчинением воле короля.

При мысли о подобном афронте по отношению к королю руки у Элизы задрожали так сильно, что она пролила вино. Сесиль поспешила к ней с салфеткой, а герцог заботливо наполнил для нее вином чистый бокал. Молодая женщина, это прелестное подобие китайской фарфоровой статуэтки… Нет, со стороны Леона просто безумие держать ее на юге, в провинции, в окружении простолюдинов, в то время как она могла бы стать всеобщей любимицей при дворе, где ее ласкали бы и баловали.

– Я целиком и полностью предан королю, – возразил Леон, которого сейчас более всего занимало, что именно этот дьявол Рафаэль говорит Мариетте. – Если понадобится, я добьюсь, что добрая половина мужчин Лангедока будет сражаться за него. Ему стоит только приказать, и я буду готов к услугам. Я ценен для короля как солдат, а не раболепный придворный. Король такой же человек, как и все люди. Он волен распоряжаться моей преданностью, но не моей жизнью.

– Нет, в этом вы не правы! – с жаром произнес герцог. – Людовик не такой, как все. Подобные слова можно приравнять к государственной измене, и хорошо, что вы сказали их мне, явно необдуманно, а не кому-то еще, иначе вам, чего доброго, пришлось бы доживать свой век в Бастилии. Король есть помазанник Божий, абсолютный владыка, чье слово закон. Он полубог, а вы говорите о нем как о равном!

Леон криво усмехнулся:

– Вовсе не как о равном, Анри. А просто как о человеке.

Герцог аж застонал и обратился за поддержкой к Элизе:

– Ведь вы предпочли бы жить в Версале, не так ли, мадам?

Элиза нервно облизнула губы. Разговор остался для нее совершенно непонятным. Она считала, что после свадьбы они с Леоном уедут ко двору, и заранее этому радовалась. Нарядные платья, драгоценности, музыка, танцы… все это так заманчиво! Мысль о том, что они останутся в Шатонне, пугала ее, но как могла бы она признаться в этом сейчас, в присутствии такого количества людей?

Герцог, для которого ее размышления были все равно что открытой книгой, произнес торжествующим тоном:

– Ну так вот, я уверен, что ваша будущая супруга желает попасть в Версаль! Она слишком много времени провела в этой всеми забытой глуши.

Леон бросил взгляд на Элизу и спросил:

– Это правда? Вам хотелось бы жить в Версале?

– Д… да.

– Но Шатонне так нуждается в вас.

Элиза тупо уставилась на него, потом сказала:

– Но что мне делать здесь? Чем я могу помочь?

Вопрос повис в воздухе. Под пронизывающим взглядом Леона Элиза с каждой секундой чувствовала себя все более неуютно. Он говорил загадками, она его не понимала, а когда его черные брови сошлись на переносице, ей стало страшно. Она не в силах была понять, о чем он думает. Он выразил решительный протест в ответ на ее просьбу подождать со свадьбой, пока не истечет положенный срок траура. Но он ни словом не обмолвился о том, что они не вернутся в Версаль, а теперь утверждает, будто Шатонне нуждается в ней. Элиза не имела представления о том, что означает это его замечание. Ведь Шатонне нуждается в дельном управляющем, вот и все, не так ли?…

– Так это были вы нынче днем? – обратился к Мариетте Рафаэль де Мальбре, и голос его дрожал от сдерживаемого смеха, а плечом он коснулся ее плеча, словно сообщая некий сугубо личный секрет.

Чертов Рафаэль, какой же он, однако, наглый щенок! Леон разозлился не на шутку и на то, что Элиза проявила полное непонимание того, какой может и должна быть их будущая совместная жизнь, и, пожалуй, не менее на то, как Мариетта воспринимала нелепые заигрывания Рафаэля. Этот дуралей отлично знал, что именно Мариетта правила повозкой с козами, а теперь как ни в чем не бывало наливает ей вино, и руки их соприкасаются.

– Только помешанный мог бы позволить себе отнестись к гневу короля как к чему-то незначительному, тривиальному, – продолжал герцог, не замечая, что внимание хозяина далеко не полностью обращено на него. – В Версале вряд ли найдется хоть один из придворных, который не считал бы, что постоянная жизнь в провинции – это удел хуже смерти.

– Но ведь они не де Вильневы, – спокойно ответил Леон.

Герцог поставил локти на стол и, удерживая в руках серебряный бокал с вином, слегка покачивал его вперед-назад.

– Король вряд ли отнесется спокойно к вашему непослушанию, Леон. Подумайте, ведь ему годами довелось терпеть неприятности от южан, мятежи и прочие беспорядки. Половина жителей Лангедока вообще не считает себя французами. Ведь именно поэтому король и называет вас своим Львом. Ведь вы являете собой сердце и разум юга, и если мужчины Лангедока лояльны по отношению к вам, значит, они верны королю. В случае войны они последуют за вами, а не за Людовиком, и он это понимает. Если ваша преданность окажется под вопросом… – Герцог, не окончив фразу, весьма выразительно пожал плечами.

И тут раздался испуганный вскрик Элизы, а сразу после этого она произнесла:

– Нет-нет, Леон предан королю! Вы же знаете, как самоотверженно он за него сражался.

Герцог поспешил ответить ей с ободряющей улыбкой:

– Да, король понимает и ценит это. Тем не менее он приказывает Леону вернуться в Версаль, а этот дьявол Кольбер примется отравлять разум Людовика разными подозрениями, если Леон не подчинится приказу.

– Какими подозрениями? – спросила Элиза в полном недоумении.