Лев Лангедока
Шрифт:
– Надеюсь, Рафаэль, мои глаза меня обманули?
– Никоим образом, мадам, но вам нет нужды беспокоиться. Намерения у меня совершенно честные.
– Мне так не кажется, – со всей прямотой ответила мать Леона. С нее было вполне достаточно тех сомнений, которые она испытывала, наблюдая за Леоном и Мариеттой, а уж застать ее в объятиях Рафаэля… нет, это чересчур!
– Я только что попросил вашу очаровательную гостью стать моей женой, – сказал Рафаэль и был счастлив увидеть, что недоброжелательное изумление на лице Жанетты сменилось радостью.
– О, Рафаэль, это замечательно! Я так беспокоилась о ней, о том, куда ей деться, чем заниматься.
– Она уедет в Версаль, мадам. А что
Глаза у Рафаэля заблестели с вызывающей игривостью, однако Жанетта была бесконечно рада тому, что будущее Мариетты обеспечено, и не стала ругать его за дерзость.
– С чего это вдруг ты такая радостная? – спросил Леон у матери, подходя к ним.
– Мариетта выходит замуж за Рафаэля!
Жанетта слишком поздно спохватилась, что сыну такое событие может и не показаться столь уж приятным.
– Это правда? – Ни один мускул не дрогнул на лице Леона. Он словно обратился в камень.
– Истинная правда.
Рафаэль прислонился к стене, дабы ощутить важность момента во всей полноте. Леон никогда не сделал бы ставку на двух лошадей одновременно. Жениться на бесхарактерной вдове Сент-Бев ради респектабельности и удерживать при себе Мариетту ради наслаждения было бы ничем иным, как проявлением сущей алчности. Рафаэль впервые чувствовал свое превосходство над другом. Сам он ничуть не беспокоился о респектабельности. Он намерен жениться на Мариетте, и пусть сплетники и сплетницы болтают что хотят. Он показал себя еще более бесстрашным, чем Леон.
– В таком случае желаю вам всех благ, – процедил Леон сквозь стиснутые зубы, кивнул матери, пожелал ей доброй ночи и зашагал вниз по освещенному проходу к себе в комнату. Через несколько секунд раздался громкий стук захлопнувшейся двери, но Рафаэль и Жанетта сделали вид, что ничего не слышали.
Позже, предоставив Рафаэлю объяснять свое решение потрясенному отцу, Жанетта, закутавшись в шаль поверх ночной рубашки, направилась на цыпочках к спальне сына. Им нужно было поговорить. Она должна узнать, каковы его чувства. Что случилось, почему ее веселый, беззаботный сын последнее время ходит, погруженный в мрачные раздумья, почему он стал неразговорчивым и угрюмым?
Свечи у него в спальне горели – через щель под дверью в коридор пробивался свет. Жанетта уже подняла руку, чтобы постучаться, но тотчас опустила ее. Из комнаты донеслись отчетливое позвякивание графина о край стакана и звук наливаемой жидкости, потом Леон с грохотом опрокинул стул. Не было никакого смысла вступать в разговор с сыном сейчас: Леон, похоже, был пьян.
И она не ошиблась: Леон был слишком пьяным для того, чтобы видеть что-либо, кроме образа Мариетты Рикарди – обнаженной Мариетты в постели Рафаэля де Мальбре.
На следующее утро Мариетта избежала встречи с обоими – Леоном и Рафаэлем, вызвав Лили и Сесиль на урок вязания кружев в необычайно ранний час. Солнце уже припекало, роса на траве высыхала, и день обещал быть таким же ясным, как и предыдущий. Деревенские женщины еще не пришли, в оранжерее было непривычно тихо. Девушки прилежно склонились над работой, а Мариетта начала плести кружевное полотно, которое должно было превратиться в подвенечное платье Элизы Сент-Бев.
Лили и Сесиль время от времени негромко переговаривались, но Мариетта не обращала на них внимания. Странное, совершенно необычное состояние охватило ее, когда она устремила взгляд вдаль. Она больше не видела ни оранжерею, ни далекие отсюда холмы, перед ней возникла церковь в Шатонне, а в церкви рука об руку стояли Леон и его нареченная. Элиза выглядела великолепно, платье из венецианского кружева так плотно облегало ее фигуру, что Элиза больше, чем обычно, напоминала изящную статуэтку. Лицо
ее было скрыто под вуалью, но лицо Леона Мариетта видела ясно. Его черные волнистые волосы свободно ниспадали на широкие плечи; одет он был в темно-красную бархатную блузу, отделанную золотым галуном; сапоги начищены до блеска, шпага в ножнах.Мариетта почувствовала такое стеснение в груди, что испугалась потерять сознание. Она словно вошла в тоннель, озаренный непереносимо ярким светом. Перед ее внутренним взглядом появилось видение: время года изменилось, листья опали, но цветы еще цвели. В церкви Шатонне появилось намного больше скамей, над алтарем висело позолоченное распятие, которого сейчас еще не было. Перед священником, который должен был совершить церемонию брака, стояла совсем юная девушка, не старше семнадцати лет, с такими же темными, как у Леона, глазами и полными, красиво очерченными губами. На ней было платье матери, которое сидело на ней великолепно, хотя изначально шилось не на нее.
Мариетта почувствовала любовь к этой девушке, которая явно была дочерью Леона, к девушке, которая венчалась в церкви Шатонне в том платье, для которого Мариетта сейчас вязала венецианские кружева.
Снова сместились туманы времени, и на месте этой девушки появилась другая – маленькая, с розовыми щечками, на которых от улыбки появлялись ямочки. Кружевное платье выглядело на ней еще более изысканно, наверное, его сохраняли много лет, оберегая от света.
До этого часа Мариетта думала, что покинет Шатонне и больше не будет частью жизни Леона, как и он частью ее жизни. Теперь она поняла, что заблуждалась. Подвенечное платье Элизы станет семейной реликвией. Дочь Леона именно в этом платье произнесет свои брачные обеты, а позже это сделает его внучка. Сколько бы ни прожил Леон де Вильнев, он будет помнить ее, Мариетту.
Веселое личико внучки Леона медленно исчезло, как бы растаяло, и Мариетта снова увидела перед собой оранжерею, а вдали – округлые вершины холмов, залитые ранним утренним светом. Лили и Сесиль о чем-то негромко разговаривали.
Над головой у нее, среди ветвей яблони, пела свою нехитрую песенку коноплянка. И Мариетта вдруг ощутила прямо-таки невероятный душевный покой. Она поняла, какое будущее ее ожидает. Это будет жизнь без Леона, но никого другого она не полюбит. И все же она останется частью его.
Мариетте показалось, что более ни о чем просить судьбу и не следует.
В дверях кухни появилась Матильда и, сердито прикрикнув на собак, сообщила, что, пока Лили и Сесиль бездельничали в оранжерее, она испекла хлеб и приготовила завтрак.
– Вы бы лучше вернулись на кухню, пока не пришли деревенские женщины. Тогда и продолжим занятия, – сказала девушкам Мариетта, собирая спицы.
Платье, которое она представила в воображении, должно было быть целиком из кружева, и ей некогда было тратить время попусту.
Девушки неохотно вернулись к своим обязанностям, а Мариетта продолжила работу. Ее уединение нарушила Селеста:
– Что ты тут делаешь в такую рань? Матильда сказала, что ты поднялась еще до рассвета.
– Мне не спалось.
Мариетта сидела на траве, так же как Лили и Сесиль, ноги у нее были босыми. Селесте даже трудно было сейчас представить, что перед ней та самая особа, которая накануне вечером играла на спинете и так увлеченно танцевала. О том, что Рафаэль намерен сделать Мариетте предложение выйти за него замуж, Селеста, к счастью для себя, не знала, но, конечно, заметила, что он ею увлечен. Почему, думала она, Рафаэль выбрал Мариетту, а не ее? Уж она-то никогда бы не позволила себе показаться на людях в такой нелепой одежде… И танцевал Рафаэль с Мариеттой гораздо больше, чем с ней. А когда танцевал, то все равно то и дело поглядывал на Мариетту.