Лев мисс Мэри(другой перевод)
Шрифт:
Приятно читать в палатке-столовой под барабанный бой дождя, вот я и читал, немного выпил и ни о чем не беспокоился. На какое-то время необходимость контроля с моей стороны отпала, и я наслаждался отсутствием ответственности, восхитительным состоянием инертности, когда не надо никого убивать, преследовать, оберегать, строить козни, защищать или участвовать в чем-либо, и с удовольствием воспользовался шансом предаться чтению. Мы уже забрались достаточно глубоко в кладовые чемодана с книгами, но в нем еще оставались скрытые сокровища вперемежку с тем, что требовало обязательного прочтения, и не следовало забывать про двадцать томов Сименона на французском, которые я не читал. Если вам случится мокнуть под дождем, когда вы стоите лагерем в Африке, лучше Сименона нет ничего, и с ним меня не волновало, сколь долго будет лить дождь. Из каждых пяти взятых наугад книг Сименона три будут хорошими, но заядлый книголюб в такую погоду может проглотить плохие, и я начинал бы все подряд, делил книги на плохие или хорошие (для
18
Quai des Orfevres — набережная Орфевр, где находится Главное управление полиции (фр.).
19
Sous peine de travaux force a la pertuite — Подделка денежных знаков карается пожизненными каторжными работами (фр.)(на полях рукописи Эрнеста Хемингуэя пометка: «Дословно с французской денежной купюры»).
Мисс Мэри, похоже, смирилась с дождем, ставшим еще монотоннее, но ничуть не слабее, забросила письма и читала какую-то интересную для нее книгу. Как выяснилось, «Государя» Макиавелли [20] . «Что, если дождь зарядит дня на три или четыре?» — спрашивал я себя. С такими запасами Сименона я мог продержаться около месяца, особенно если отвлекаться от чтения и размышлять о чем-нибудь после каждой книги, страницы или главы. Подгоняемый непрерывным дождем, я мог думать и между абзацами, не только о Сименоне, но и многом другом и полагал, что легко и с пользой протяну целый месяц, даже если кончится спиртное и мне придется пользоваться нюхательным табаком арапа Маины или перепробовать всевозможные отвары из лекарственных деревьев и растений, которые нам показали.
20
Макиавелли, Никколо ди Бернардо (1469—1527) — итальянский политический деятель и историк. В трактате «Государь» (1532) сформулировал теорию дипломатического искусства, в основе которой лежит абсолютизация силы.
— Это компания грубых шутников, — заявила мисс Мэри. — Вы с Пи-эн-джи шутите очень грубо, и Батя не отстает. Знаю, я тоже шучу грубовато. Но не так, как вы.
— Некоторые шутки хороши лишь в Африке, потому что за ее пределами люди не могут представить себе ни этого материка, ни населяющих его животных. Это мир зверей, и среди них есть хищники. Люди, не встречавшие хищников, не понимают, о чем идет речь. Равно как и те, кому не приходилось убивать, чтобы добыть себе пропитание. И они не знакомы с племенами и не знают, что для тех естественно и обычно. Я выражаюсь очень туманно, котенок, но я постараюсь и напишу об этом так, чтобы все стало понятно. Правда, придется объяснять многое такое, чего люди не только не понимают, но даже представить себе не могут.
— Знаю, — кивнула Мэри. — Лжецы тоже пишут книги, а как ты собираешься тягаться с лжецом? Как соперничать с тем, кто пишет, как охотился и убил льва, а когда его привезли в лагерь в грузовике, он неожиданно ожил? Как доказать правду человеку, который утверждает, что Большая Руаха [21] кишит крокодилами? Но тебе не придется этим заниматься.
— Нет, — сказал я. — Я и не собираюсь. Но не надо винить лгунов. Кто на самом деле писатель, если не прирожденный лгун, который все выдумывает, исходя из собственных или чужих знаний? Я — писатель, а значит, тоже лгун и выдумываю, основываясь на том, что знаю сам или слышал от других. Я — лгун.
21
Большая Руаха — река в Восточной Африке. Берет начало в горах. Порожиста, несудоходна.
— Но ты не стал бы врать Пи-эн-джи, или Бате, или мне о том, что выкинул лев, леопард, буйвол.
— Нет. Но это правда для узкого круга. Человек, который пишет роман или рассказ, — лгун ipso facto [22] . Он создает правду, и это единственное оправдание, поскольку вымысел его кажется правдоподобнее, чем все, что произошло на самом деле. Именно так можно отличить хорошего писателя от плохого. Если он пишет от первого лица и объявляет свое творение художественным произведением, то критики постараются доказать, что ничего подобного с ним не происходило. Это также глупо, как пытаться доказывать, что Дефо никогда не был Робинзоном Крузо, следовательно, и книга эта плохая. Прости, если прозвучало, как лекция. Но
в дождливый день мы можем позволить себе такое...22
По самому факту, по определению (лат.).
— Совсем недавно ты сказал, что все писатели чокнутые, а теперь называешь их лгунами.
— Неужели я назвал их чокнутыми?
— Да. Вы с Пи-эн-джи говорили именно так.
— При Бате?
— Да. Он сказал, что все егеря — чокнутые, как и все белые охотники, а белых охотников свели с ума егеря, писатели и автомобили.
— Батя, как всегда, прав.
— Он советовал мне не обращать внимания на вас с Пи-эн-джи, потому что вы оба с приветом.
— Так оно и есть, — кивнул я. — Только нельзя говорить об этом посторонним.
— Но ты же не считаешь, что все писатели действительно чокнутые?
— Только хорошие.
— Но ты же рассердился, когда тот человек написал книгу о том, как ты чокнулся?
— Да. Потому что он не знал ни о чокнутости, ни о том, как это происходит, и ничего не смыслил в писательстве.
— Как-то ужасно все сложно, — покачала головой мисс Мэри.
— А я и не буду стараться объяснить. Попробую написать что-нибудь и показать тебе, как это получается.
— Бате всегда хотелось это понять. Он сказал, что ты есть и всегда был с приветом, и все же он абсолютно доверял тебе, и я тоже должна доверять. Иной раз меня это расхолаживает. Но я не расхолаживаюсь, и мне нравится наша жизнь. Принести тебе что-нибудь выпить? Ты читай. Разговаривать нам совсем не обязательно.
— А тебе хочется читать?
— Да. Я с удовольствием. И мы оба выпьем и будем слушать дождь.
— Мы отлично проведем время, когда он закончится.
— Мы и сейчас его отлично проводим, и меня беспокоит только одно — все звери вымокнут.
Итак, я какое-то время сидел, перечитывая «La Maison du Canal» [23] , и думал о том, каково зверям мокнуть под дождем. Гиппопотамы сегодня порадуются, но другим животным, особенно кошачьим, день этот удовольствия не принесет. У животных так много всяких тревог, что дождь страшен лишь тем, кто сталкивается с ним впервые, а значит, появился на свет за время, прошедшее с прошлого дождя. Интересно, думал я, охотятся ли в такой ливень большие кошки? Наверное, должны, чтобы жить. В дождь легче подкрасться к добыче, но льву, леопарду да и гепарду, должно быть, противно так мокнуть во время охоты. Возможно, гепардам это и не очень страшно, ведь они сродни собакам, и шкура гепарда приспособлена для сырой погоды. Змеиные норы зальет водой, и повсюду будут змеи, и после дождя появится много термитов.
23
«Дом на канале» (фр.).
Я думал, как повезло нам на этот раз в Африке, потому что мы достаточно долго охотились в одном районе и знали здесь каждое животное, и все змеиные норы, и всех живущих в них змей. Когда я впервые приехал в Африку, мы постоянно спешили. переезжали с места на место, охотились ради трофеев. Если нам попадалась кобра, воспринималось сие, как экстраординарное событие, будто где-нибудь на дороге в Вайоминге мы наткнулись на гремучую змею. Теперь же мы узнали много мест, где водились кобры. По-прежнему мы встречали их чисто случайно, но они жили в одном районе с нами, и мы могли заняться ими позже. Когда мы случайно убивали змею, то это была змея, жившая в определенном месте и охотившаяся в своем районе, равно как и мы. Именно благодаря Пи-эн-джи мы получили привилегию узнать этот великолепный уголок страны и пожить в нем, да к тому же выполнить некую работу, которая оправдывала наше присутствие здесь, и за это я всегда испытывал к нему чувство глубокой признательности.
Время, когда я стрелял в животных ради трофеев, давным-давно прошло. Я по-прежнему любил стрелять и убивать точным выстрелом, но теперь стрелял, чтобы добыть мясо, или подстраховать мисс Мэри, или в зверей, которые оказывались «вне закона», боролся, как это принято называть, с животными-мародерами, хищниками и вредителями. В качестве трофея я подстрелил одну импалу, а на мясо — сернобыка в районе Магади, когда мы остро ощущали его нехватку, и рога у него оказались так красивы, что вполне сгодились в качестве трофея, а еще в один критический момент — одинокого буйвола, он тоже пошел на мясо у Магади, и чьи рога стоило сохранить в память о той опасности, которая однажды грозила Мэри и мне. Теперь я вспомнил этот случай с радостью, и знал, что воспоминание это всегда будет вызывать радость... Ведь это одна из тех мелочей, с которыми всегда приятно засыпать, или проснуться ночью, или, если необходимо, вызвать из памяти, даже когда тебе совсем худо.
— Помнишь то утро с буйволом, котенок? — спросил я.
Она посмотрела на меня поверх обеденного стола.
— Не спрашивай меня об этом. Я думаю о льве.
Итак, теперь, по прекращению дождя, нас ждал ее лев да еще леопард, которого я дал слово выследить и убить к определенному дню.
Других заранее оговоренных обязательств за нами не числилось. Я понимал, что впереди множество других дел, которые будут только отвлекать. Но с этими двумя была полнейшая определенность. Вот мы и сидели в палатке, читали под барабанящий по парусине дождь, зная, что с этими львом и леопардом придется покончить.