Лев Толстой: Бегство из рая

Но главное – на ее глазах рушится ее крепость, ее дом. Он наводняется «темными». В связи с этим в С.А. начинают проявляться наиболее невыигрышные стороны ее характера, вплоть до сословной и национальной нетерпимости.

«Тяжелое время пришлось переживать на старости лет, – жалуется она в дневнике 1890 года. – Левочка завел себе круг самых странных знакомых, которые называют себя его последователями. И вот утром сегодня приехал один из таких, Буткевич, бывший в Сибири за революционные идеи, в черных очках, сам черный и таинственный, и привез с собой еврейку-любовницу, которую назвал своей женой только потому, что с ней живет. Так как тут Бирюков, то и Маша пошла вертеться там же, внизу, и любезничала с этой еврейкой. Меня взорвало, что порядочная девушка, моя дочь, водится с всякой дрянью и что отец этому как будто сочувствует. И я рассердилась, раскричалась; я ему зло сказала: „Ты привык всю жизнь водиться с подобной дрянью, но я не привыкла и не хочу, чтоб дочери мои водились с ними“. Он, конечно, ахал, рассердился молча и ушел».

Между тем Маша влюблена в Бирюкова и хочет выйти за него замуж. Таня увлечена Чертковым. С Чертковым дружит и сын Лева. И всем им, конечно, гораздо интереснее правда отца, чем правда матери. Тем более что на стороне его правды всё прогрессивное человечество и такие приятные люди, как Чертков и Бирюков. Для С.А. начинается самое страшное: она терпит поражение в своей семье.

Это была ужасная несправедливость! Ведь семья держалась на ней. В любой критической семейной ситуации, которую создавал Л.Н., главный удар и ответственность падали на С.А. Но в отличие от мужа у нее не могло быть «милых друзей» и советчиков в этой ее борьбе. Слишком нетипичной была ее семейная ситуация. Каждый год муж преподносил ей сюрпризы: то он шьет сапоги, то пишет письмо к царю, уговаривая отпустить цареубийц, то ежедневно посещает церковь, то на глазах детей есть котлеты в пост, то пашет, то пытается копать землю лопатой под пшеницу, увлекаясь какой-то невиданной агрономией.

Толстой «чудесит». Он ведет себя как юродивый, но при этом формально остается главой огромной семьи и собственником нескольких имений, а также хамовнического дома, тоже своего рода имения внутри Москвы, с садом, хозяйственными службами, инвентарем, коровой, лошадьми, собственными экипажами. И всё это постепенно де-факто переходит к С.А. Но де-юре он в любое время может поставить ребром вопрос о полном отказе от собственности.

В феврале 1890 года Толстой записывает в дневник замысел новой драмы – «о жизни: отчаяние человека, увидевшего свет, вносящего этот свет в мрак жизни с надеждой, уверенностью освещения этого мрака; и вдруг мрак еще темнее». Этот замысел вылился в неоконченную пьесу «И свет во тьме светит», которую он начинал писать, потом бросал и так работал над ней до 1900-х годов. Это самая личная пьеса Толстого, по своему автобиографизму сопоставимая только с повестью «Дьявол». В ней он не просто выразил свое отношение к проблеме отказа от собственности, но и постарался понять драму своей жены.

В пьесе богатый человек Николай Иванович Сарынцев, начитавшийся Евангелия и решивший буквально следовать проповеди Христа, предлагает своей семье отказаться от собственности, раздать всё бедным и жить своим трудом. Страдающей стороной здесь оказываются его жена Марья Ивановна и их дети – Степа и Ваня, Люба, Мисси и Катя. В пьесе много других персонажей – помещики, чиновники, священники, жандармы, доктора. Но самые важные среди них фигуры – это сестра жены Сарынцева, его свояченица, Александра Ивановна Коховцева и ее муж Петр Семенович. Прототипы всех главных героев вполне прозрачны. Это Л.Н., его жена, их дети и Кузминские.

Особенно примечательна фигура Александры Ивановны. В отличие от своей сестры она ни секунды не сомневается, что Николай Иванович просто дурит и Марья Ивановна должна переписать всю собственность на себя. Таким образом Толстой озвучивал позицию Татьяны Андреевны Кузминской. Эта пьеса является убедительным ответом на вопрос: что было бы, если бы Толстой выбрал не Соню, а Таню, дождавшись ее совершеннолетия. А вот что… Татьяна, не задумываясь, объявила бы своего мужа сумасшедшим, когда он начал бы дурить.

Фигура Марьи Ивановны (С.А.) выписана значительно сложнее. В принципе она готова разделить убеждения мужа, потому что любит его безгранично. Но ее ide'e fixe – это дети. Вовсе не собственность как таковая. Собственность ей скорее самой ненавистна. И потому что она порождает раздор между ней и любимым человеком, и потому что собственность для нее – это тот крест, который она должна взять у мужа и взвалить на свои плечи ради детей. Таким образом, суть конфликта заключается не столько в разнице нравственных убеждений, хотя и они отличаются. Суть – в разном понимании своего «креста» и блага детей.

В пьесе Николай Иванович дает удивительное определение своей жене – «хитрый ребенок»:

«Николай Иванович. Ребенок, совсем ребенок, или хитрая женщина. Да, хитрый ребенок».

Формально пьеса не завершена, но смысл ее исчерпан финалом. Под давлением семьи Николай Иванович подписывает акт передачи имения в собственность жены и пытается уйти из дома вместе с каким-то загадочным Александром Петровичем, который фигурирует в финале как «оборванный». Они собираются «без гроша» доехать до Кавказа.

Но опять-таки под давлением жены Николай Иванович остается дома и взывает к Богу:

– Неужели я заблуждаюсь, заблуждаюсь в том, что верю Тебе? Нет. Отец, помоги мне!

Перед тем как подписать акт отречения, Николай Иванович очень ясно предупредил жену:

– Если я отдам тебе, я не могу оставаться жить с тобой, я должен уйти. Не могу я продолжать жить в этих условиях. Не могу видеть, как не моим уж, а твоим именем будут выжимать сок из крестьян, сажать их в острог. Выбирай.

Ее выбор означает его уход. Не сегодня, так завтра.

Но настоящая драма, разыгравшаяся в семье Толстых в начале 1890-х годов, была сложнее литературной. К 7 июля 1892 года, когда Толстой подписал акт раздела своего имущества между женой и детьми, Л.Н. уже почти десять лет фактически не владел ничем. В мае 1883 года в присутствии тульского нотариуса Белобородова им была выдана генеральная доверенность жене на ведение всех его имущественных дел, которая включала в себя и право продажи в целом и по частям за цену и на условиях, которые она сочла бы приемлемыми, любой его собственности. Она могла извлекать из нее доход и тратить его по своему усмотрению. Она могла заключать любые договоры и подписывать любые юридические документы без согласия мужа.

Интересно, что при этом она не могла без согласия мужа свободно передвигаться по России. И когда в 1886 году возникла необходимость поездки С.А. в Ялту к умиравшей там матери, Толстой должен был подписать жене еще одно удостоверение, что он разрешает ей «в течении сего 1886 года проживание во всех городах и местностях Российской Империи».

Но зачем в таком случае понадобился документ 1892 года, если акт отречения Толстого от собственности уже почти десять лет был даже юридически узаконен? Между тем именно второй документ, в отличие от первого, дался Л.Н. и его семье крайне тяжело и в нравственном, и в юридическом отношении (он готовился целый год). Именно второй документ породил в семье уже не одну, а несколько трещин. И этот документ был невыгоден для С.А.

В 1883 году между Толстым и его женой был подписан полюбовный договор, по которому «зло» (в понимании Л.Н.) или «крест» (в понимании С.А.) собственности она принимала на свои плечи, освобождая от него своего идеалиста-мужа. Отныне он мог не заниматься ненавистным «злом», не подписывать бумаг, противных его убеждениям, не следить за тем, чтобы никто чужой не покушался на то, что ему, как он считал, от Бога не принадлежит.

Всем занималась жена.

К тому же Толстой продолжал надеяться, что он сможет убедить семью вовсе отказаться от собственности и начать жить своим трудом, пустившись в опасный, но увлекательный жизненный эксперимент. Сам он готовился к нему тщательно: шил сапоги, пилил дрова, пахал, косил, строил избы. Не была белоручкой и его жена, мастерица, обшивавшая всю семью. За всю свою жизнь С.А. ни разу не была за границей. Ее увлечение балами быстро сошло на нет. Вообще С.А. невозможно упрекнуть, что она потратила свою жизнь на удовольствия. И, зная ее самоотверженность в любви к мужу, которая так возмущала ее сестру Таню, почему бы не предположить, что при других семейных условиях она могла пойти за Л.Н. хоть в избу, хоть на край света?