Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Шрифт:
В конце декабря 1928 г. Троцкому каким-то образом удалось получить анонимное письмо, посланное 8 ноября. В верхней части первого листа документа рукой Троцкого было написано: «Видимо, Солнцев» [932] . Елизар Солнцев был к тому времени уже ссыльным оппозиционером. В 1927–1928 гг. он был в командировке в Европе и США и в направленном Троцкому документе сделал попытку рассказать о состоянии дел в зарубежном коммунистическом движении. Явно преувеличивая влияние Троцкого, автор описывал распад Коминтерна и усиление раскола в коммунистических организациях Германии, Бельгии и США. «Отсутствие идейной жизни в К[оммунистическом] И[нтернационале] заменяется все угасающим и падающим авторитетом Москвы», — писал автор послания Троцкому.
932
Солнцев Елизар Борисович (1897–1936) — член РСДРП(б) с 1917 г. Выпускник Института красной профессуры, историк, экономист. С 1923 г. участвовал в выступлениях сторонников Л. Д. Троцкого. В 1927–1928 гг., находясь в командировке в США по внешнеторговым
Из документа у Троцкого сложилось некоторое представление о тех непрерывных дрязгах, склоках, мелочных обидах и противоречиях, которые раздирали оппозиционные коммунистические группки, приводя к образованию новых, еще более мелких и мельчайших групп. Автор письма весьма злобно описывал положение в компартиях США, Франции, Германии, выход из них многих активных членов, уход этих партий «в обывательщину», отход от компартий попутчиков и сочувствовавших им лиц. «Зато создалась почти во всех странах многочисленная категория людей, которые вполне созрели для политической работы, но которые остаются на пороге [за порогом] партии из отвращения и брезгливости к методам и формам партийной работы и борьбы. Зато эти круги чутко прислушиваются к нам [оппозиционерам] и, хотя весьма робко, начинают выражать нам свое сочувствие». Он полагал, идет процесс формирования «левого крыла» в Коминтерне, которое, как он надеялся, встанет на позиции «большевиков-ленинцев». Однако, признавалось в письме, этот процесс будет длительным и болезненным, будет сопровождаться спорами и даже расколами. Надежда, что в ближайшее время сможет вырасти левое коммунистическое крыло, была, по мнению автора, преждевременной. Тем более преждевременным автор считал созыв в декабре 1928 г. интернациональной конференции «левых» коммунистов, сторонников Троцкого. (Идея созыва такой конференции где-нибудь в Европе обсуждалась, но проект этот по многим практическим соображениям был нереален и нереализуем.)
Совершенно не представляя себе своего ближайшего будущего, Троцкий, видимо, не обратил особого внимания на это письмо, хотя оно оказалось достаточно информативным, ибо предвещало те трудности, муки, тупики, зигзаги и повороты, которые пришлось преодолевать и переживать Троцкому в ближайшие годы, когда он сам стал во главе микроскопического, но весьма активного и агрессивного международного движения своих сторонников.
За исключением случайно прорвавшихся через почтовую блокаду писем, доставляли Троцкому лишь те письма и телеграммы, которые могли внушить ему чувства разочарования и депрессии, убедить его в том, что он политически изолирован. Письма и телеграммы родных все же иногда прорывались. Не догадываясь о предстоящей высылке Троцкого за границу, сын Сергей телеграфировал в Алма-Ату 15 января 1929 г.: «Как относитесь [к] моему приезду [?] Телеграфируйте срок» [933] . Копия ответной телеграммы Троцких не сохранилась. Иногда прорывались отдельные письма и телеграммы других родственников, краткие приветствия ссыльных. В числе получаемых писем были и ответы представителей местных властей в связи с жалобами Троцкого на усиливавшиеся ограничения, вводимые против него и его семьи.
933
Архив Троцкого. Фонд 13. Т-2943.
Представление о динамике корреспонденции ссыльного Троцкого дает проведенный нами подсчет полученных им в алма-атинском изгнании писем и телеграмм. В январе 1928 г. он получил 16 писем и телеграмм, в феврале — 67, в марте — 87, в апреле — 42, в мае — 216, в июне — 282, в июле — 362, в августе — 318, в сентябре — 194, в октябре — 168, в ноябре — 71, в декабре — 32, в январе 1929 г. — 23, в феврале — 3. Правда, были и недатированные письма, но они не меняют общей картины. В январе — апреле 1928 г. шло постепенное установление почтовых связей, в мае — августе — корреспонденция достигла наибольшего размаха (нередко ежедневно поступало более десятка писем), с сентября волна писем пошла на убыль, чтобы превратиться в тончайший ручеек в конце 1928 — начале 1929 г. Связано это было не только с мерами властей, но с сокращением участников переписки и числа сторонников Троцкого.
3 декабря Троцкий телеграфировал председателю ОГПУ Менжинскому, в ЦК ВКП(б) и председателю ЦИК СССР Калинину: «Больше месяца абсолютная почтовая блокада. Перехватываются даже письма, телеграммы [о] здоровье дочери» [934] Зинаиды. В ответ на это, безусловно с санкции Сталина и Политбюро, Троцкому были переданы два политических письма, поступившие в Алма-Ату в последнее время. Первое письмо не было подписано. В нем выражались сомнения в правильности таких требований Троцкого, как «честный созыв XVI съезда», сокращение партбюджета в 20 раз, опубликование скрываемых работ Ленина и т. п. В целом письмо обвиняло Троцкого в примиренчестве. Второе письмо, написанное ссыльными Абутуровым и Боярчиковым, собиравшимися обратиться в ЦК с покаянным заявлением, содержало их оправдания перед бывшим кумиром и вождем и даже рекомендации Троцкому пойти на соглашение с партийной верхушкой, чтобы влить свои силы в дело строительства социализма.
934
Архив Троцкого. Фонд 13. Т-2912; Троцкий Л. Письма из ссылки. С. 233.
На
оба этих письма Троцкий дал подробные ответы. В «циркулярном» письме под заголовком «Слишком примиренческая линия?» [935] Троцкий отвергал обвинения, что его лозунги являются примиренческими. Те конкретные требования, о которых шла речь в полученном им письме (честный созыв съезда, сокращение партбюджета и публикация ленинских документов), — «это первые шаги, выполнение которых должно было бы показать партии, что совершился серьезный перелом режима». В то же время Троцкий давал понять своим адресатам, что не верит в выполнение сталинским большинством даже этих минимальных требований, «поскольку они зависят от доброй воли руководства».935
Архив Троцкого. Фонд 13. Т-3152; Троцкий Л. Письма из ссылки. С. 233–235. В описи архивного фонда Троцкого в Гарвардском университете содержится предположение (видимо, оно было высказано бывшим секретарем Троцкого Яном ван Хейженоортом, который приводил в порядок архив), что это письмо было послано И. Т. Смилге, однако это не может соответствовать действительности, так как Смилга к этому времени покаялся, был возвращен в Москву и не мог обвинять Троцкого в том, что тот занимает «слишком примиренческую» позицию.
В противоположность первому ответу, второй, адресованный «примиренцам», являлся критикой платформы об отходе от оппозиции [936] , на которую в своих отчетах ссылалось ОГПУ. Начав свою отповедь констатацией, что в условиях почти полной почтовой блокады это письмо, в отличие от других, было доставлено в кратчайший срок — за 15 дней, и завершая словами «С антикапитулянтским приветом», Троцкий решительно отвергал «миротворческий» путь. «Очень может быть, — писал он, — что вы этого не сознаете, но те, которые подсунули вам эту «платформу», сознают, по-видимому, хорошо, куда ведут». Проявляя прежнюю решительность и непримиримость в критике официального курса, Троцкий признавал в то же время позитивный сдвиг в политике Сталина. Как следует вести себя в этих условиях? — задавал он риторический вопрос и сам же на него отвечал: «Чтобы дать ответ на этот вопрос, надо учитывать, что «центристы шевелятся под нашим кнутом ». Стало быть, надо не отбрасывать кнут, а действовать «в три кнута».
936
РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 2. Ед. хр. 96. Л. 159–160; Архив Троцкого. Фонд 13. Т-3157; Троцкий Л. Письма из ссылки. С. 235–239.
Такой оптимистический вывод и вытекавшая из него рекомендация, как свидетельствовал уже имевшийся опыт и как в еще большей степени показали назревавшие события, не имел под собой никаких оснований. Троцкий, казалось бы весьма опытный и трезвый политик, в своем алма-атинском одиночестве оказался во власти необоснованных надежд и предположений. Таковые были присущи ему и ранее, но он обычно преодолевал их силой своего критического ума. Теперь же радужные надежды оказывались все более необоснованными и столь же цепкими. Троцкий надеялся, что центризм будет выделять из своей среды «правые» и «левые» элементы; произойдет дифференциация, бюрократы пойдут направо, рабочие — налево. «Чем принципиальнее, тверже, смелее будет наша позиция, тем быстрее и здоровее пойдет этот процесс дифференциации. Он, и только он несет с собой гибель правому крылу».
Совершенно очевидно, что это были прекраснодушные фразы, никакого отношения не имевшие к жестким политическим перспективам и планам Сталина. Потерявший всех своих сторонников, оставшийся в полной изоляции Троцкий к началу 1929 г. мог ожидать разве что прихода конца. Именно в этот момент произошло событие, которое, как представлялось Сталину, должно было поставить крест в политической карьере Троцкого. Но, как оказалось на поверку, стало единственной в те годы серьезнейшей ошибкой генсека, давшей возможность его заклятому врагу возобновить деятельность, восстановить свой международный авторитет, расколоть международное коммунистическое движение и перетянуть на свою сторону часть левых интеллектуалов за пределами Советского Союза.
2. Ошибка Сталина
Можно полагать, что в начале 1929 г. Сталин существенно переоценил степень влияния и авторитет Троцкого. Над «кремлевским горцем» по-прежнему витала тень всемогущего председателя Петроградского Совета времен Октябрьского переворота, организатора Красной армии и ее побед, могущественного наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета периода Гражданской войны, вождя мировой революции. Сталин и сам еще не осознал силу власти, которую захватил, превратившись в единоличного диктатора. Свойственные ему неторопливость в принятии решений и осторожность в их реализации на этот раз сослужили ему дурную службу. Вместо того чтобы умертвить Троцкого, Сталин выпустил его за границу. Он, безусловно, сожалел об этом трусливом решении всю свою жизнь, но не мог позволить себе в этой ошибке сознаться публично.
Сталин должен был заставить Троцкого покаяться и замолчать. Первое оказалось невозможным. Упрямый Троцкий не сдавался. Его революционный оптимизм не позволял согласиться с собственным поражением и победой Сталина. Разумеется, можно было заключить Троцкого в тюрьму или убить его. Казнь на основе судебного решения была исключена, так как при всем падении авторитета и влияния Троцкого (что Сталин недооценивал) его имя было известно всей стране и всему миру как вождя Октябрьской революции и руководителя Советского государства. После Ленина Троцкий все еще оставался вторым человеком в государстве, несмотря на то что он потерял свои чины, должности, сторонников и даже партбилет. Советским гражданам, от простого обывателя до Сталина, было абсолютно не важно, какой именно пост занимал Лев Давидович. Они очень хорошо знали, что, безотносительно постов, Троцкий всегда оставался тем, чем он был: Троцким.