Лев Яшин
Шрифт:
Скажут: улицу тоже не надо идеализировать. «Уличное» воспитание восторгов никогда не вызывало. И детей до сих пор делят на «уличных» и «домашних». Что, мол, хорошего, если ребенок целый день предоставлен сам себе, а с родителями встречается лишь вечером, когда те с работы придут? Доля истины тут есть. Яшин и не скрывал: пришел из школы, бросил портфель в угол, наскоро перекусил и рванул во двор. Как-то не прослеживается здесь такой компонент, как тщательное выполнение домашних заданий. Несомненно, был бы кто из родителей всё время дома, мальчик больше бы времени проводил за книжками и тетрадками. Однако родители такого позволить себе не могли — к тому же мама, к несчастью, скончалась в 1935 году, то есть еще до поступления Лёвы в первый класс.
Да, признаемся: вряд ли маленькие богородские любители футбола и хоккея, в том числе и Лев, составляли гордость школы и портреты их вряд ли красовались на Доске почета. В воспоминаниях голкипера о школе вообще
Обо всем этом надо говорить честно, скрывать тут нечего. Но не стоит перегибать палку и в другую сторону. А именно: называть тех дворовых ребятишек шпаной. Потому что шпана — это уже на грани чего-то криминального. Ничего подобного Лёва и его друзья не совершали. Самое «страшное» из того, о чем рассказывал о себе вратарь, это самодельные пистоны, которые подбрасывали на трамвайные рельсы. «Пистоны взрывались под колесами автоматной очередью, разъяренный водитель выскакивал из кабины, а мы, спрыгнув с подножки, мчались врассыпную. Надо было только добежать до ближайших ворот. Уж там, в лабиринтах богородских проходных дворов, мы были неуловимы». Надеюсь, читатель обратил внимание на слово «спрыгивали»? То есть ребята катались на буферах и подножках трамвайных вагонов. Это, безусловно, риск, и довольно глупый. Но что возьмешь с мальчишек семи или восьми лет?
3
По поводу зала приведем любопытное свидетельство австрийского журналиста Курта Частки, автора известной книги «От Заморы до Яшина». Частка, бывавший у Яшиных в доме, сообщает, что Лев в детстве был чемпионом школы по фехтованию и шахматам. Исследователи снисходительно не комментируют высказывание австрийца. Между тем оно заслуживает внимания. Разумеется, ни о каком фехтовании в школе, да еще в отсутствие физкультурного зала, и речи быть не могло. А вот посражаться на каких-нибудь прутьях, палочках мальчишки вполне могли. И если одно из победных для Лёвы состязаний европеец принял за школьный чемпионат — то это обычное недопонимание советских реалий. Что же касается шахмат — здесь дело иное. В Советском Союзе эта игра получила огромное развитие. В отличие от Австрии. И Курт очень хочет поверить в успехи Яшина. Тот играл неплохо и, конечно, что-то выигрывал во дворе у товарищей. Но для победы в первенстве школы в то время надо было играть чуть ли не в силу сегодняшнего кандидата в мастера спорта! Так что и тут Частка, вероятно, не вполне понял своего собеседника. Он не обманывает. Просто нелегко осознать самое элементарное, если ты из другого мира.
И всё же постоянно повторять, как это делают биографы, что в какой-то момент «Лёва отбился от рук», я бы не стал. Он не воровал, не грабил, не хулиганил. К сигарете пристрастился лишь в 13 лет и при обстоятельствах, до которых мы еще доберемся. Ну а то что мальчик пришел как-то домой зареванный и в одном валенке, неудачно покатавшись на том самом проклятом трамвайном буфере (знал бы Лёва, как этот валенок перевернет всю его жизнь!), без сомнения, — факт малоприятный, потому что валенки новые надо покупать, а это деньги, — однако преступного умысла явно не содержит.
А что такое по-настоящему «отбиться от рук», проиллюстрируем эпизодом из детства старшего современника Яшина (девять лет разница), его предшественника на вратарском посту «Динамо» Алексея Хомича, который вышел примерно из той же социальной среды, что и Лев Иванович.
Алёша тогда только закончил четвертый класс. А сестренке Райке не исполнилось и годика. Мальчишки звали Хому на футбольное ристалище, однако тот должен был дождаться, пока Рая заснет. Затем заворачивал ее в одеяло, брал на руки и спускался вниз. После чего от метрового кола во дворе отмерял шесть шагов и (внимание!) вместо второй штанги укладывал сестру. Дальше начиналась игра. Годы спустя Хомич рассказывал знаменитому журналисту Льву Филатову: «Райка спала, а мы бились. Так я вам скажу: под ту руку, где она лежала, забить мне было невозможно. Вот что мы, дураки, вытворяли! Если бы я увидел своего сына за таким делом, не знаю, что бы с ним сделал».
…Да уж. Можно представить себе состояние мамы Алексея, когда она узнала (а это всё же случилось) о сыновьих художествах! Проследить за маленьким изувером она не могла: работала всё время. А рос Алёша без отца. Вот тут и разница между Хомичем и Яшиным. У Льва отец был. И потому ничего подобного в богородском дворе случиться не могло.
Иван Петрович был шлифовальщиком оборонного авиационного завода № 500. Его в войну даже перепрофилировать оказалось не нужно — поскольку он и так военное предприятие. Можно себе представить уровень дисциплины на том авиационном «пятисотом», да еще в 1930-е годы, когда за опоздание
могли и посадить. Туда и устроиться было непросто, а уж удержаться — особенно тяжело. Иван Яшин не только проработал много лет, но и заслужил уважение коллег и начальства. В ином случае на сверхурочные работы его бы не оставляли. Да и то, что в итоге не взяли на фронт, дали «бронь», говорит само за себя. Выходит, есть все-таки незаменимые — и яшинский отец оказался необходим в тылу. В общем, трудолюбие, исполнительность, педантичность Льва Ивановича тоже идут из детства. И некоторые вольности двора уравновешивались авторитетом отца.Лев рано потерял мать. Но жили они вдвоем с Иваном Петровичем недолго. История с валенком имела продолжение. По поздним воспоминаниям Ивана Петровича, именно тогда, глядя на заплаканного и наполовину босого сына, он понял: ребенку нужна мать. После чего весьма быстро женился на Александре Петровне, ставшей для Лёвы родной матерью. По крайней мере, в опубликованных мемуарах Яшин ее так и называет.
Боже упаси хоть на йоту усомниться в искренности слов Ивана Петровича. Однако стоит признать: мужчина не всегда женится лишь с той целью, дабы у его сына появилась вторая мать. Младший брат Льва Борис появился на свет уже в 1939 году. Таким образом, заявила права на существование новая счастливая семья.
Вроде бы жить-поживать в радости. Но приходит беда, безжалостно сокрушившая самые оптимистичные планы. В июне 1941-го одиннадцатилетний Лёва был отправлен к родственникам под Подольск и собирался отдохнуть со вкусом и по полной программе: походы за грибами, купание в речке, футбол с местными, ну и любимая на всю жизнь рыбалка. Не вышло. Война. Пришлось вернуться с Александрой Петровной в Москву. Потом будет «мини-эвакуация» под Воскресенск, куда вывезли всю школу, спасая детей от бомбежек. Яшин очень интересно описывает настроение сверстников в первые дни войны. Пока еще они оставались детьми: «Мы еще, конечно, не понимали, да и не могли понимать смысла этого слова — „война“. Мы, правда, с малых лет слышали его и ежедневно стократ повторяли сами, начиная нашу очередную детскую игру. И теперь еще по инерции продолжали относиться к войне как к игре».
У них во дворе была еще одна забава: «казаки-разбойники». Сидя в еще не снесенных тогда сараях, ребята разрабатывали «военные» планы, имея противником розовощеких обитателей соседнего дома, которые в таком же сарае готовились к контратаке. Но всё это было «понарошку», а тут появилась возможность наблюдать войну настоящую, «всамделишную»…
Поразительно, как скоро, всего через несколько месяцев изменится его представление о грядущей беде.
В октябре отцовский завод с семьями рабочих эвакуировали под Ульяновск. Точнее сказать нельзя: никакого адреса не существовало, ибо и помещения-то не было. Оборудование разгружали в голой степи. «Этот день, — пишет вратарь в книге „Счастье трудных побед“, — я могу с полным основанием считать последним днем своего детства».
В принципе, на этом главу «Детство» можно было бы закончить. Но я не стал этого делать. Так как, во-первых, 11 или даже 13 лет — в любом случае это еще детство. Пусть взрослое, невыносимо тяжелое, но детство. А во-вторых… Есть в словах Льва Ивановича некая потаенная горечь. Как у А. М. Горького в названии «Мои университеты»: известно же, что классику не довелось окончить по сходным с Яшиным причинам даже средней школы. Поэтому продолжим рассказ.
…Ползимы через степь таскали станки и устанавливали их под открытым небом. Потом строили завод. Разумеется, посильное участие принимали все — и дети в том числе. Жили голодно. Кормить, как говорится, никто не обещал. Посему Лёва с отцом ездили в ближайшую деревню (20 километров) и меняли там отобранные Александрой Петровной вроде как ненужные вещи на картошку, брюкву, муку, овсянку, которые привозили домой на санках.
К концу зимы завод пустили. Лев Иванович вспоминает тонкую и прямую как струна тропинку в снегу, ведущую от ими же выстроенных бараков на завод, ими же построенный. По ней и шли, экономя силы перед воистину каторжной работой.
А весной 43-го четверо молодых ребят из цеха Ивана Петровича ушли на фронт. Заменить их в степи под Ульяновском было некем. И отец взял сына на завод учеником слесаря.
Так, в 13 лет начался трудовой путь Льва Яшина. Мать подшила ему отцовскую спецовку, и вот они уже вместе встают в шесть утра и по той тоненькой тропке идут к светящимся заводским огням.
Сегодня по закону подросток может работать четыре часа. Потом, до совершеннолетия, не более шести.
Тринадцатилетний Лёва начал трудиться сразу же наравне со взрослыми. Бывало, и в две смены. А бывало и так: «Жизнь на заводе учила ежедневно и ежечасно. Однажды нашему участку дали особо срочное задание. Кончилась смена. Отстояли другую, а партия деталей, необходимых для выпуска остро необходимых фронту изделий, всё еще не была готова. Слипались глаза. Усталость валила людей с ног.
— Что будем делать? — спросил один из моих товарищей начальника участка Ивана Васильевича Попова. — Может, поспим хоть часок?