Левая политика, № 5 2008. Предварительные итоги

Нужно искать информалов везде: в рабочей среде и не только.

Тогда возникает вопрос: если социализм — это определённый сформулированный проект, то каким образом он может быть востребован в качестве действенной, активной идеи? Кем востребован, по каким причинам? Скажем, я категорически не согласен с вашим мнением по поводу рабочих. И не потому, что я тред-юнионист и идеализирую профсоюзы, но просто потому, что вижу, как в развивающемся профсоюзном движении постепенно рождаются новые, долговременные и сложные задачи. Важный шаг, по моему мнению, заключается в том, что в предшествующий период любые рабочие инициативы заканчивались там, где решалась та конкретная проблема, ради которой эти инициативы появлялись. Например, выбить задолженность по зарплате за несколько месяцев. Сегодня рабочее движение приходит к созданию организаций, которые не распадаются после решения конкретной задачи, а, наоборот, переходят к решению задач, которые следуют за первоначальной задачей.

Не вижу, чем это противоречит сказанному мной. Создаются рабочие организации — ну и что тут социалистического? Если бы они брали в свои руки управление и организовывали его на новых началах сетевого самоуправления — тогда да. Но встали бы вопросы: а остались ли участники движения рабочими, и почему часть работников покинула предприятие. Потому что они хотят остаться рабочими, а не «грузиться» сложными проблемами управления предприятием.

У меня по этому поводу возникает такая аналогия: соотношения задач информалиата и пролетариата такое же, как в марксистско-ленинской традиции — соотношение задач пролетариата и крестьянства. То есть крестьянские революционеры в этой концепции могли с трудом дотащить крестьян до решения задач социализма. Это считалось очень трудным, проще было работать с пролетариатом, который был более адекватен марксистским задачам. На самом деле, на тот момент это были задачи модернизации. Так что здесь была определённая адекватность эпохе. В принципе, можно тащить рабочих в направлении социализма, но дотащить можно очень небольшую часть, и те, кто в конце концов начинает заниматься самоуправлением на производстве, становятся информалами. Возникают элементы производственного самоуправления, но в индустриальной системе это сталкивается с огромными трудностями. В конечном итоге, если социалистический сектор победит, индустриальный сектор всё же сохранится, и там организация рабочего класса будет близка к тому, что сейчас является идеалом рабочего движения — самоуправляющиеся коллективы работников, которые в силу автоматизации всё больше будут превращаться в техническую интеллигенцию. То есть, собственно, выходить за рамки своего класса. Мне приходилось наблюдать, как рабочие приближаются к этой планке и после этого начинают редеть их ряды. Но я с уважением отношусь к работе в среде пролетариата, потому что она позволяет выделять кадры потенциальных информалов. То есть те немногие, кто эту планку переходит, — это единичные предприятия или, по большей части, отдельные люди, которые от имени коллектива реализуют его потенциал. Это всё полезно, но закрепить успехи можно, только переводя эту проблематику на постиндустриальные рельсы. Если предприятие стало самоуправляться, нужно скорейшим образом внедрять там информационные технологии, автоматизацию, чтобы люди не успели разочароваться, — потому что разочаруются они уже через год. Это возможно, если участники проекта сознательно стремятся к социализму.

В вопросе о том, каким образом социализм может быть востребован в качестве действенной идеи и кем, я скорее ближе к Михайловскому, чем к Марксу: востребован не классом пролетариата, а человеком и для человека. Независимо от наших социальных функций, в каждом из нас живёт человек, которого мучает Система. Кто-то работает в офисе или на конвейере, он инструмент — но в нём живёт человек. Он робот, в котором живёт человек, — и это сводит его с ума. Только для человека нужен социализм, а для всего остального есть просто разные социальные ниши. Так, феодальные ниши нужны для животного внутри нас. Это тоже тяжёлая проблема для социализма, потому что животное начало в нас тоже не умрёт, оно будет бунтовать, будет говорить о том, что «все эти ваши интеллектуальные штуки скучны, а я хочу поесть хорошо, пожить красиво».

Из разных социальных ниш существуют различные пути в информалиат, но также различными были пути в пролетариат. Напомню, что пролетарии первой половины XX века — это вчерашние крестьяне, а иногда даже дворяне или разорившиеся буржуа. Так же будет и с информалиатом.

* Это рабочие, которые хотят самоуправления. Бороться за рост зарплаты и социальные гарантии — это хорошо, но самоуправление — совсем другое. Это самостоятельное решение производственных вопросов, создание новых прорывных технологий, которые вытянут экономику за несколько лет. Сейчас, к сожалению, законодательством и рэкетом абсолютно заблокирована возможность для инноваций.

* Это мелкие буржуа — причём под мелкой буржуазией я понимаю не крестьян и ремесленников, но тех, кто, нанимая рабочую силу, сам участвует в производстве. Если он сделает из своего дела коллектив, то есть лишит себя прав собственника, сохранив какие-то полезные функции, возникнет информалиат.

* Это интеллигенция, которая пытается реализовать свой проект самостоятельно или в группе, но минуя индустриальные глобальные центры. Тогда работник перестаёт быть интеллигентом в социальном смысле слова, потому что интеллигенция — это ниша либо фабричного производства, либо научной машины. Даже ремесленник может стать информалом, если начнёт встраиваться в сетевую систему, систему самоуправления, думать о социализме, об искусстве своего труда, устанавливать прямой контакт с потребителем.

То есть возвыситься до информалиата может представитель любого слоя и любой маргинал, но это требует определённых усилий. Именно этих усилий так не хватает левым активистам. Недостаточно дисциплины обязательств. Ты ничего не сможешь сделать, если ты творческая личность, а обязательств не выполняешь. Нужны деловые качества и способность реализовывать их в коллективе.

Многие люди не в состоянии жить, когда нужно отвечать за себя. Кстати, о пролетариате: рядовой рабочий не хочет за себя отвечать, его так приучили. Но если ты не можешь за себя отвечать, должны быть люди, которые помогают тебе не как хозяева (выстраивают тебя, дают поручения и гребут себе всё в карман), но как агенты, как партнёры. Это один из путей в социализм для людей, которые привыкли жить при капитализме и бюрократизме. Жить при социализме, вообще говоря, непросто, потому что нужно быть Человеком с большой буквы, а животным быть проще всего. При социализме ты трудишься всё время. Вот я тружусь всё время, у меня нет выходных, в своей жизни я сплю, ем и тружусь. Социализм основан на творческой деятельности, а она увлекает, освобождает от труда. Социализм — это креативное общество, где все занимаются творчеством. Возможно ли это? Я считаю, что возможно, всем остальным должны заниматься автоматы.

У меня вопрос на уточнение: что такое социалистический сектор в вашем понимании и как он может выглядеть сегодня?

Социалистический сектор — это та часть общества, в котором осуществляется производящая деятельность без эксплуатации и социально-закреплённого господства. Если капитализм и бюрократия основаны на вертикальных, иерархических отношениях, то социалистический сектор — на горизонтальных, равноправных, сетевых отношениях. Это система самоорганизации, самоуправления и гражданской самозащиты. Эта сеть должна быть автономной, а по возможности и наступательной в отношении смыслового пространства, которое сейчас используется, прежде всего для контроля властных элит над человеком. Говоря коротко, социализм — это самоуправление. В условиях, о которых я говорю, это общественное владение смыслами, информацией и производством. Производство сейчас поставлено в зависимость от информационных потоков.

Это новое явление, и мы не можем до конца быть уверенными в том, какое развитие оно получит в дальнейшем. Следовательно, новая формация, в которую мы входим, может выглядеть очень по-разному. Так же, как социальное государство и развитое индустриальное общество нашло своё выражение в «рузвельтианской», гитлеровской, сталинской моделях или в модели «шведского социализма», так же и эта новая моделирующая формация может оказаться сверхтоталитарной или плюралистической. Обернётся ли она промыванием мозгов, или это будет всё-таки сбалансированная система, где манипуляторы и социалистический сектор будут уравновешивать друг друга? Это напрямую зависит от нас.

Пока мы видим, что тоталитарная манипулятивная вертикаль выстраивается быстрее, чем выстраивается социалистическая «горизонталь».

Теперь что же с Россией?

В глобализированном мире страны «первого мира» представляют собой что-то вроде офисного центра мировой фабрики. Страны «второго мира» превращаются в специализированные подсистемы, созданные для чего-то одного. Эти как бы филиалы фирмы, сборочные цеха. А есть страны, которые просто отбрасываются в «третий мир», откуда качают ресурсы. Больше они ни для чего не предназначены в этой системе. И наша страна зависла между «вторым» и «третьим». Притом что она стремительно сдвигается к «третьему». То есть происходят довольно бурные процессы регресса и возвращения обычных феодальных отношений. И только сохранение людей, которые ещё несут в себе советскую рациональную культуру, поскольку они в ней родились и выросли, оставляют нас на плаву вообще остаточного индустриального общества.

После того, как в период «перестройки» мы не смогли преодолеть барьер постиндустриальных задач, ударились об него, страна стала сползать назад, началась эпоха регресса. Мы сейчас как бы проходим назад то, что с кровью советское общество проходило в XX веке, но вперёд. Сталинская катастрофа (а это, несомненно, катастрофа, я совершенно не являюсь её адвокатом), была ужасной ценой за некоторый результат, за жизнь советского общества в 50-60-70-е годы с её культурными достижениями и проблемами. А сейчас мы бросаем все достижения, возвращаемся назад, в перспективе — с теми же ужасами, потому что рефеодализация — это в том числе и феодальная резня, уничтожение рациональной культуры. Соответственно, перед Россией и всем бывшим советским пространством стоит задача: это, во-первых, регенерация того, что было завоёвано, — это решение тех задач, которые не смогла решить «перестройка» (потому что «перестройка» — это процесс, потерпевший поражение, после чего и начался этот регресс), и после этого только мы выходим на уровень мировых задач создания моделирующего общества с сильным социалистическим полюсом.

Вот это смешение двух проблем — это и наша сила, и наша слабость. Сила в том, что первый блин — всегда комом. Запад на всех парах идёт к катастрофе, к тяжёлому переходу в некое неведомое нам будущее. Скорее всего, в крайне несовершенной форме. Вспомним Францию с её якобинцами — прямо скажем, не лучший вариант перехода к либерализму. А мы — во втором эшелоне, сможем использовать чужой опыт.

Кстати, согласны ли вы с утверждением, популярным во Франции, что Саркози — это полная отмена той политической системы, которая существовала во Франции после Второй мировой войны? Некоторые вообще говорят, что Саркози — это некий новый вариант петенизма. Насколько то, что связано с политикой Саркози, можно воспринимать как определённую реакцию, регресс, сопоставимый с реакцией на постсоветском пространстве?