Левиафан

— Негодяй, вы не посмеете причинить вред моей жене!

— Да-да, нам известно, что ваше имение тщательно охраняется, вот почему мы вынуждены были прийти сюда. Мы же не варвары, профессор, имеющегося морского ангела вполне довольно, — заверил Хансонн, кивнув человеку, державшему Эрталля.

Тот молниеносным, почти незаметным движением поднес нож к горлу профессора и аккуратно перерезал его.

— Мне искрение жаль, но я не могу позволить, чтобы власти гонялись за мной до скончания века. В конце концов, отныне я буду очень богатым человеком. — Хансонн уставился на Барнума остекленевшим взором. — Ну-ка, разлейте по полу побольше масла: у профессора в лаборатории вот-вот произойдет жуткий несчастный случай.

Происходящее исторгло у Барнума из груди вопль ужаса.

— Ублюдок, ничто не стоит такой цены! Я… позабочусь, чтобы вас повесили, сэр!

— Тогда вас повесят рядышком со мной, мой американский друг. Как ни крути, вы будете обладателем самого уникального ископаемого в мировой истории. Так что, мистер Барнум, я уж позабочусь, чтобы на эшафоте в тот день привязали две веревки.

Как только этот злобный план стал ясен, Барнум рухнул на колени. Мир ни за что не поверит, что велеречивый импресарио не замешан в этом убийстве. Он обречен стать соучастником.

Медленно поднимая голову, он увидел мальчика под койкой. Взгляды их встретились, и в этот миг Барнум узнал о себе куда больше, чем мог предполагать. Покачав головой и сплюнув, он одними губами, так что увидеть это мог только ребенок, выразил свои сожаления.

Октавиан перевел взгляд темно-синих глаз с Барнума на тело отца, простершееся в каких-то дюймах от койки. Попытался закричать, заплакать — сделать хоть что-нибудь, — но не издал ни звука. Он слышал, как головорезы удаляются со своей добычей, и тогда-то увидел глаза умирающего отца. Родерик Деверу, ныне известный под фамилией Эрталль, глядел на своего сына, прекрасно сознавая, что вот-вот умрет. Шаги удалились за дверь, после чего, перед тем как двери закрылись, в комнату влетела горящая спичка.

Огонь начал стремительно распространяться по загроможденной лаборатории, подбираясь к взрывоопасным батареям. Эрталль не давал глазам закрыться, а кровь его струилась к забившемуся под койку сыну. Профессор попытался поднять руку, вытянув указательный палец, но тут же уронил ее в лужу собственной крови. Веки его смежились, и Октавиан протянул дрожащую ладонь, попытавшись прикоснуться к умирающему отцу. Глаза Эрталля распахнулись в последний раз. Вместо того чтобы поднять руку и знаком велеть мальчику бежать, он позволил пальцу говорить вместо него. И сумел вывести лишь три буквы: ХЕН.

Он велел Октавиану воспользоваться помощью Хендриксона — американского дворецкого семьи. По мальчик лишь дотянулся и сжал недвижную руку отца. Эрталль, не открывая глаз, попытался стряхнуть руку сына, но не нашел сил. Пытался заговорить, но лишь разомкнул губы, как изо рта хлынула кровь.

Больше снести Октавиан не мог. Огонь распространялся и вздымался все выше. Мальчик выбрался из-под койки, скользя по теплой крови собственного отца. Тогда-то Октавиан Эрталль и пролил слезы в первый и в последний раз. Вставая, он поскользнулся и упал и гневно вскрикнул, почувствовав, что тело ему не повинуется. Рука его наткнулась на дневник, выпавший из кармана отца. Схватив тетрадь, Октавиан пополз к дверям, когда огонь добрался до батарей. Ухватившись за ручку двери, мальчик сумел открыть ее и уже выползал на четвереньках, когда мир вокруг него взорвался.

Мексиканский залив,

тридцать четыре года спустя

23 сентября 1863 года

В жаркий день корабль Ее Величества «Полководец» бороздил спокойную гладь вод залива в 120 милях от побережья Техаса, направляясь к Галвестону. В тысяче ярдов по штирборту следовал корабль «Элизабет»; на таком же удалении по левому борту — «Порт-Ройял». Два небольших фрегата Адмиралтейство отрядило для защиты «Полководца» — 175-футового крейсера Военно-морского флота Ее Величества.

На его тиковой палубе стояли два пассажира в цивильном платье. Тот, что пониже, отвечал за безопасность и благополучие высокого, представляющего собой куда более яркую личность. Этот долговязый мужчина имел громадное значение для правительства Ее Величества, потому что и он, и юная нация, которую он представлял, стали новейшими союзниками Британской империи. Человек, спокойно, молча взиравший на скользящую мимо воду залива, был дипломатическим курьером Конфедеративных Штатов Америки.

Едва оперившаяся нация балансировала на грани краха. Армия Союза Авраама Линкольна недавно развеяла миф о непобедимости южан, устроив в Теннесси стремительный прорыв бородатого коротышки-генерала по фамилии Грант в местечке, прозванном газетенками северян Молитвенным домом Шайло. Вдобавок почти одновременно генерал Роберт Э. Ли был ошеломлен, двинувшись на север через Мэриленд в Пенсильванию, где наткнулся на небольшой отряд спешившейся кавалерии, оказавшийся авангардом всей Потомакской армии. Роберт Э. Ли, Северовирджинская армия, сама история — никто не забудет названия городишки, где встретились две величайшие армии, когда-либо собранные людьми на лике земном, — Геттисберг.

Специальный помощник Томас Энгерсолл, близкий друг и советник Стивена Р. Мэллори, министра Военно-морских сил Конфедерации, стоял на кормовом подзоре «Полководца», наблюдая за водной рябью и слетающимися птицами, свидетельствующими, как он знал, о близости побережья Техаса и успешного завершения его отчаянной, совершенно секретной миссии. Глядя поверх планшира на морскую гладь, он прищурился, заметив появление чего-то вроде медузы. Животное, вовсе не встревоженное взглядом тощего человека, почти без труда поспевало за кораблем, подгоняемым ветром. Он уж совсем было собрался окликнуть матроса, чтобы расспросить об этом экзотическом животном, когда ход его мыслей прервали:

— Что ж, мистер Энгерсолл, вы вот-вот вновь ступите на родную почву. Что думаете, сэр?

Обернувшись, тощий пристально поглядел на посланника Ее Величества сэра Лайонела Гаусса, когда тот с улыбкой протянул свою маленькую ладонь и положил ее Энгерсоллу на плечо. Американец хотел было сказать о странной твари с голубыми глазами, но передумал.

Не ответив на улыбку коротышки, Томас Энгерсолл лишь кивнул в знак приветствия. Он устал и отчаянно старался сдержаться, чтобы губы не дрожали.

— Вид родины — несомненно, благословенное зрелище для глаз, но вещью крайней важности для моей страны является подписанное письмо и сопроводительные документы, запертые в сейфе капитана. Они, и только они, сэр, отчаянно нужны на берегу, а не я, — совершенно бесстрастно произнес Энгерсолл.

Упитанный посланник королевы Виктории со смехом похлопал его по руке.

— А с мощью Королевского Военно-морского флота в вашем распоряжении, Томас, уверяю, документы будут переданы в руки вашего президента Дэвиса очень скоро. И оружие, боеприпасы, медикаменты и провизия, находящиеся в трюмах этих кораблей, — лишь залог пашей материальной дружбы с вашей юной нацией.

Энгерсолл ответил легким изгибом губ, но даже эти прискорбные потуги на улыбку не коснулись его глаз. Он знал, что на более высокий пост в правительстве Конфедерации ему уже не взойти. И на Юге, и на Севере прекрасно знают, что он был против войны в годы, предшествующие этому безрассудству, и теперь именно он заправляет махинациями, необходимыми, чтобы продолжать кровавую баню, сводящую с ума его соотечественников по обе стороны линии Мейсона — Диксона. [3] Он знал, что в сейфе капитана спрятан ключ к победе Юга, но это не вселяло в его душу ни счастья, ни гордости.

3

Граница между Пенсильванией и Мэрилендом, проложенная еще в колониальную эпоху британцами Чарльзом Мэйсоном и Джеремайей Диксоном и до Гражданской войны в Америке служившая своеобразным рубежом между рабовладельческими штатами Юга и аболиционистскими — Севера.