Левша на обе ноги (авторский сборник)
Шрифт:
Он схватил девушку за руку.
— Элис!
— Ш-ш! — зашипел помощник режиссера.
— Послушай! Я люблю тебя! Просто с ума по тебе схожу. Какая разница, в театре я работаю или где-то еще? Я люблю тебя!
— Прекратите шуметь!
— Ты выйдешь за меня замуж?
Элис посмотрела на него. Она как будто колебалась.
— Молчать! — рявкнул помощник режиссера, и Генри замолчал.
В этот миг, когда вся его будущая жизнь висела на волоске, со сцены донеслась та душераздирающая верхняя нота, которая обычно предупреждает слушателей, что соло подошло к концу и сейчас вступает кордебалет. Словно влекомая некой потусторонней силой, Элис отступила от сыщика, направляясь к выходу на сцену.
Генри был в том состоянии, когда человек не отвечает за свои поступки. Он ничего не видел вокруг, кроме
Он попытался ее схватить и не успел. Она была уже слишком далеко и с каждым мгновением отдалялась еще больше.
Генри рванулся к ней.
Совет юноше, начинающему свой жизненный путь: находясь за кулисами театра, ни в коем случае не совершайте рывков. Театральная архитектура устроена таким образом, что совершающий рывки неизбежно себя губит. Рабочие сцены заранее возводят здесь свои капканы, и вы в полумраке обязательно в них попадете.
Капкан, который достался Генри, состоял из одной выпирающей половицы. И выпирающей-то не так чтобы уж очень сильно. Конечно, колодцы глубже и церковные двери шире. Но Генри оказалось довольно и ее [1] . Ударившись о выпирающую половицу носком ботинка, он полетел головой вперед, беспорядочно размахивая руками и ногами.
В таком положении человек инстинктивно хватается за первую попавшуюся опору. Генри вцепился в отель «Суперба» — гордость Эспланады. Плоское фанерное здание продержалось примерно одну десятую секунды, после чего Генри вылетел на сцену, волоча его за собой, споткнулся о болгарского офицера, который как раз надувался для очередной рулады в нижнем регистре, и, наконец, свалился бесформенной кучей точно в центре сцены, что не всякому опытному артисту под силу.
1
«Ну конечно, колодцы глубже и церковные двери шире. Но довольно и этой». В.Шекспир, «Ромео и Джульетта», пер. Б. Пастернака.
Надо признаться, публика приняла его хорошо. Именно эта песня раньше не пользовалась особым успехом, но сейчас зрители повскакали на ноги, дружно выкрикивая: «Бис!» С галерки и из партера неслись восторженные крики и требования повторить.
Генри ничего повторять не собирался. Слегка оглушенный, он поднялся на ноги и машинально стал отряхиваться. Оркестранты, сбитые с толку непредусмотренным экспромтом, прекратили играть. Гейши, равно как и болгарские офицеры, оказались не на высоте — они стояли группками в растерянности, дожидаясь дальнейших событий. Откуда-то издалека доносился голос помрежа, изобретавшего совершенно новые слова, новые словосочетания и новые гортанные звуки.
И тут Генри, потирая ушибленный локоть, заметил рядом с собой мисс Уивер. Подняв глаза, он встретился с мисс Уивер взглядом.
В мелодрамах часто встречается ремарка: «Выскальзывает через дыру в живой изгороди». Хоть Генри впервые в жизни выступал на сцене, этот трюк он исполнил не хуже иного ветерана.
— Дружище, — сказал Уолтер Джелифф.
Была полночь, разговор происходил в гостиничном номере Генри. Сыщик, сбежав из театра, инстинктивно забился в постель. Кровать представлялась ему единственным надежным прибежищем.
— Не извиняйтесь, дружище! Я у вас в неоплатном долгу. Во-первых, вы с безошибочным сценическим чутьем точно определили, в каком именно месте действие необходимо оживить, — и вы его оживили. Это прекрасно, а еще того лучше — вы повергли мисс Уивер в истерику, и она подала заявление об уходе. Завтра она нас покидает.
Генри ужаснули масштабы причиненного им бедствия.
— Что же вы будете делать?
— Что будем делать? Да мы молились о чуде, которое избавило бы нас от мисс Уивер! Только такому гению, как вы, оказалось под силу этого добиться. А героиню может сыграть жена Сидни Крейна, даже без репетиций. В прошлом сезоне, в Лондоне, она готовила эту роль во втором составе. Крейн только что звонил ей по телефону, она приезжает вечерним экспрессом.
Генри сел на постели.
— Как?!
— Что еще не слава Богу?
— Жена Сидни Крейна?!
— А что такое?
Мрак
окутал душу сыщика.— Это она — наша заказчица. Теперь меня снимут с задания и вернут в Лондон.
— Вы что, серьезно? Жена Сидни Крейна?
Джелифф смотрел на Генри с почти суеверным восхищением.
— Дорогой мой, — прошептал актер, — вы меня пугаете. Ваши способности талисмана не знают границ. Вы каждый вечер устраиваете нам аншлаг, вы изгоняете мисс Уивер, а теперь еще и это. Я ставил на Крейна, хотя не дал бы двух пенсов за свой шанс выиграть.
— Завтра мне придет телеграмма от босса с требованием вернуться.
— Оставайтесь. Вступите в труппу.
Генри вытаращил глаза.
— Вы серьезно? Я не умею петь и танцевать.
Джелифф заговорил с жаром:
— Мой мальчик, на Стрэнде я за полчаса наберу сотню бездельников, которые умеют петь и танцевать. Зачем они мне? Пусть отправляются на все четыре стороны. А вы — человек-подкова, король талисманов! Таких теперь просто не делают; чертежи утеряны. Поступайте в труппу, я вам подпишу контракт на любой срок. Вы мне необходимы. — Актер встал. — Подумайте, и завтра дайте мне знать. Посмотрите, сравните: ну какой из вас сыщик? Да вы не отыщете большой барабан в телефонной будке! Вы всего лишь один из многих. А как талисман — вы единственный в своем роде! Мой мальчик, в театре вы просто обречены на успех. Актерские способности — дело десятое. Смотрите, сколько прекрасных актеров не могут найти работу. А почему? Им не везет, только и всего. К вашей удаче еще немножко опыта, и вы оглянуться не успеете, как станете звездой. Подумайте хорошенько и дайте мне знать завтра с утра.
Перед мысленным взором Генри возникло видение: Элис больше не отворачивается от него; Элис рука об руку идет с ним к алтарю; Элис открывает своими неземными пальчиками конверт с его зарплатой…
— Стойте! — сказал он. — Не уходите! Я дам вам знать немедленно!
Место действия — Стрэнд, у поворота на Бедфорд-стрит. Время — тот мирный час, когда суетный день клонится к вечеру и артисты в ярких одеждах, с помятыми лицами, рассказывают друг другу, как хорошо они сегодня играли.
Чу! Чей-то голос.
— Еще чего! Кортнейдж и Командир [2] без конца меня приглашают, но я каждый раз им отказываю. Только вчера я сказал Малони: «Нет, это не для меня! Я, как всегда, поеду со стариной Уолли Джелиффом, и не напечатали еще столько денег, чтобы я ради них его бросил». Малони ужасно разволновался. Он…
Это голос Пайфилда Райса, актера.
На выручку юному Гасси
Тетя Агата преподнесла мне свой сюрприз еще до завтрака. И в этом она вся. Я бы, конечно, мог и дальше распространяться о том, какие люди бывают грубые и бесчувственные. Но довольно будет сказать, что она подняла меня совершенно ни свет ни заря. Не было еще и половины двенадцатого, когда недремлющий Дживс оборвал мой безмятежный сон сообщением:
2
Роберт Кортнейдж (1859–1939) — английский постановщик мюзиклов, самые известные из них — «Том Джонс» и «Аркадия».
Командир (Gov’nor) — прозвище Джорджа Джозефа Эдвардса (1855–1916). Он занимался постановками музыкальных спектаклей, в течение трех десятилетий руководил целой театральной империей в Англии.
— Вас желает видеть миссис Грегсон, сэр.
Я подумал: лунатик она, что ли, блуждает по ночам? Но пришлось все-таки вылезти из-под одеяла и закутаться в халат. Я слишком хорошо знаю свою тетю — если она желает меня видеть, значит, она меня увидит. Такой человек.
Она сидела в кресле, прямая, будто доску проглотила, и смотрела перед собой в пространство. Когда я вошел, она смерила меня неодобрительным взглядом, от которого у меня всегда позвоночник размягчается, как студень. Тетя Агата — железная женщина, что-то вроде старой королевы Елизаветы, я так себе представляю. Она помыкает своим мужем Спенсером Грегсоном, несчастным старикашкой, который играет на бирже. Помыкает моим двоюродным братом Гасси Мэннеринг-Фиппсом. И его матерью, своей невесткой. И, что хуже всего, мною. У нее акулий глаз и твердые моральные устои.