Левша на обе ноги (авторский сборник)

— Может, вы все-таки отдадите мистеру Меггсу письма, мэм, раз он просит? — сказал констебль.

Мисс Пилинджер гордо выпрямилась.

— Вот ваши письма, мистер Меггс! Надеюсь, мы с вами больше никогда не встретимся.

Мистер Меггс кивнул. Он был совершенно того же мнения.

В конечном итоге все вышло к лучшему. Ночь мистер Меггс проспал без сновидений, а утром проснулся, ощущая в себе какую-то странную перемену. Все тело у него ломило, руки и ноги онемели, но в самой глубине его существа поселилось непривычное ощущение легкости. Он мог бы сказать, что счастлив.

Морщась, мистер Меггс выбрался из кровати, похромал к окну и распахнул его. Было прекрасное утро. Прохладный ветерок повеял в лицо, принося с собой чудесные ароматы и умиротворяющий шум Божьих тварей, начинающих новый день.

Мистера Меггса поразила удивительная мысль.

— Надо же, а я хорошо себя чувствую!

За ней пришла другая.

— Должно быть, это благодаря вчерашней пробежке. Честное слово, надо будет бегать регулярно!

Он жадно пил восхитительный воздух. Дикая кошка в его внутренностях царапнула было лапой, но как-то вяло, словно понимая и признавая поражение. Мистер Меггс, задумавшись, ничего даже не заметил.

— Лондон… — бормотал он. — Какой-нибудь из новомодных спортивных центров… Я еще сравнительно молод… Отдаться в руки тренеров… Посильные нагрузки…

Прихрамывая, он направился в ванную.

Левша на обе ноги

Исследователи, изучающие фольклор Соединенных Штатов Америки, наверняка знают неповторимую историю о Кларенсе Макфаддене. Кларенс Макфадден, видите ли, «мечтал танцевать, чтоб не грызла сердце печаль. Инструктор, скорей танцевать научи, никаких мне денег не жаль! Инструктор, — говорится далее в легенде, — ножищи его увидал и в лице изменился слегка. И с Макфаддена лишних пять долларов взял как с трудного ученика».

Меня всегда поражало удивительное сходство между этой легендой и историей Генри Уоллеса Миллса. Одно только различие бросается в глаза. Героем предания, по всей видимости, двигало одно лишь честолюбие, в то время как Генри Миллса пойти против природы и научиться танцам заставила любовь. Он хотел порадовать свою жену.

Если бы Генри Миллс не поехал в модное курортное местечко под названием «Терновник» и не познакомился там с Минни Хилл, он, вероятно, так и проводил бы за чтением, в тишине и покое, все свободное от работы время — а работал он кассиром в нью-йоркском банке.

Читать Генри любил. Для него приятно провести вечер означало прийти после работы в свою квартирку, снять пальто, надеть домашние тапочки, раскурить трубку, взять в руки Британскую энциклопедию, том «Бис-Ван», и продолжить чтение с того места, на котором вчера остановился, делая пометки в толстом блокноте. Он читал том «Бис-Ван», потому что до этого успел не торопясь прочесть «А-Анд», «Анд-Аус» и «Аус-Бис». В том, как Генри Миллс приобретал знания, было нечто основательное и в то же время жутковатое. Он гнался за знаниями с холодной и бесстрастной целеустремленностью горностая, преследующего кролика. Обычный человек, читая подписное издание Британской энциклопедии, начинает волноваться, перескакивает с одного на другое и в нетерпении заглядывает сразу в том XXVIII («Экс-Ящу»), чтобы узнать, чем же все кончится. Генри — дело другое. Ему было чуждо легкомыслие. Он решил прочесть Британскую энциклопедию от начала до конца и не собирался портить себе удовольствие, забегая вперед.

Есть такой неумолимый закон природы: человек не может быть совершенством во всем. Если у него высокий лоб и жажда знаний, то фокстрот он танцует (если вообще танцует), как пьяница, возвращающийся из кабака, а если он хороший танцор, так в голове у него сплошная кость. И к этому закону нет примера лучше, чем Генри Миллс и его коллега — второй кассир, Сидни Мерсер. В нью-йоркских банках кассиров сажают в клетку парами, как тигров, львов, медведей и прочую фауну. Таким образом, когда посреди рабочего дня случается затишье, они вынуждены развлекать друг друга. Генри Миллс и Сидни просто не могли найти общей темы для разговоров. Сидни совершенно ничего не знал даже о таких элементарных вещах, как «абак», «аберрация», «Авраам» и «агорафобия», а Генри, со своей стороны, понятия не имел о том, что в мире танцев со времен польки появилось нечто новое. Генри вздохнул с облегчением, когда Сидни бросил работу и поступил хористом в театр-варьете, а тот, кто его сменил, при всей своей ограниченности способен был все же связно рассуждать о «боулинге».

Такой человек был Генри Уоллес Миллс. Немного за тридцать, умеренный в привычках, трудолюбивый, в меру курящий, и притом — холостяк из холостяков, прочнейшей броней защищенный от благой, но устаревшей артиллерии Купидона. Преемник Сидни Мерсера, юноша весьма сентиментальный, иногда заводил разговор о женщинах и о браке. Он спрашивал Генри, не думает ли тот жениться. В таких случаях Генри смотрел на него презрительно, насмешливо и возмущенно и произносил одно только слово:

— Я?!

Произносил он его так, что все становилось ясно.

Между тем Генри ни разу еще не испытал на себе гибельной курортной атмосферы. Наконец он настолько поднялся по служебной лестнице, что смог взять отпуск летом. До сих пор его выпускали из клетки только в зимние месяцы, и свои свободные десять дней он проводил дома, с книгой в руках, поставив ноги на теплую батарею — но на следующий год после того, как Сидни Мерсер ушел из банка, Генри Миллса отпустили на волю в августе.

Город плавился от жары. Генри потянуло в деревню. Целый месяц перед отпуском, отрывая время от чтения Британской энциклопедии, он изучал брошюры, посвященные разнообразным курортам. В конце концов он выбрал «Терновник», потому что в рекламном буклете о нем говорили очень хорошо.

А на самом деле оказалось, что «Терновник» — довольно обшарпанное строение чуть ли не на краю света. Для развлечения отдыхающим предлагались: грот, «Обрыв влюбленных», поле для гольфа на пять лунок, где игрокам приходилось преодолевать нетрадиционные препятствия в лице нескольких коз, привязанных к колышкам в самых неожиданных местах, и серебристое озеро, частично используемое как помойка, куда выбрасывают пустые консервные банки и деревянные ящики. Все здесь для Генри было ново и удивительно и вызывало странное ощущение восторга. Дух безоглядного веселья понемногу проник в его жилы. Казалось, что в такой романтической обстановке с ним обязательно должно произойти какое-нибудь приключение.

Тут как раз и появилась Минни Хилл. Была она худенькая и бледненькая, с большими глазами, которые растрогали Генри и пробудили в нем рыцарство. Он стал постоянно думать о Минни.

И вот однажды вечером он встретил ее на берегу серебристого озера. Он стоял у воды и хлопал руками, истребляя существа, похожие на комаров — хотя комарами они быть никак не могли, поскольку в рекламе специально было сказано, что в окрестностях «Терновника» комаров никогда не водилось. И тут подошла она — медленно, как будто утомленно. Необъяснимое волнение — отчасти жалость, отчасти что-то другое, — пронзило Генри. Он смотрел на нее, она смотрела на него.

Он сказал:

— Добрый вечер.

Это были первые слова, которые он сказал Минни Хилл. Обычно в столовой она не участвовала в общей беседе, а заговорить с ней на открытом воздухе Генри не позволяла стеснительность.

Минни Хилл ответила:

— Добрый вечер, — и тем сравняла счет.

Затем наступила тишина.

Сочувствие у Генри оказалось сильнее застенчивости.

Он сказал:

— Вы, кажется, устали?

— Устала. Я в городе переутомилась.

— Чем?

— Танцами.