Левый фланг

— Надо сейчас же поздравить Андрея! — предложил Бахыш.

— Ни в коем случае, — сказал Строев.

— Не понимаю вас, товарищ подполковник. Это же отличная новость для всего полка! — Белозубая улыбка так и играла на лице Мамедова.

— Ты пойми, Бахыш, человек разволнуется, начнет выставлять напоказ свою храбрость, а ему сейчас нужно спокойно, ни о чем другом не думая, руководить боем. От большой радости, как и от большого горя, люди теряют равновесие. Так что потом, когда возьмем город, все вместе порадуемся с Дубровиным.

— Слушаюсь.

Он застал Дубровина за ужином в немецком блиндаже, захваченном сегодня во время второй атаки.

— Садитесь, товарищ подполковник, за компанию.

— Спасибо, Андрей, я сыт. Да ты не торопись, я подожду, — сказал Строев и вышел.

Из глубокого, в полный профиль, хода сообщения было видно только сумрачное небо да ближние дома, за которыми укрылись немцы. Строев поднялся на ступеньку земляной лестницы, ведущей на поверхность. Над головой, с треском разрывая тугую темень, взвилась немецкая ракета. Потом еще одна — слева. В мертвенном подрагивающем сиянии стали видны окраинные кварталы, неширокий пролет улицы, перехваченный траншеей, и в глубине пролета скопление домов — там, в центре города.

— Началась иллюминация, — негромко сказал за его спиной Дубровин.

— Что это вы так скоро поужинали?

— Легче будет идти в атаку, товарищ подполковник, — Дубровин встал рядом с ним, тоже поднявшись на ступеньку, хотя был выше Строева.

Они молча рассматривали такую мирную на вид окраину Ягодины: кажется, никаких признаков войны, если не считать траншею поперек улицы, которая, впрочем, могла быть вырыта и самыми обыкновенными водопроводчиками. Не дожидаясь вопросов, Дубровин начал докладывать Строеву, где засечены огневые точки противника, какие из этих домов немцы превратили в самые настоящие доты и сколько примерно стволов, артиллерийских и минометных, сосредоточено против его батальона. Он старался ничего не преувеличивать, — и без того известно, что Ягодину обороняет усиленная альпийская дивизия.

— Штурмовые группы готовы? — спросил для порядка Строев, зная, что Дубровину ни о чем напоминать не следует.

— Так точно, готовы. Каждой штурмовой группе придано по орудию.

— Войны начинаются в открытом поле, а кончаются на улицах городов. Нам, Андрей, надо привыкать к уличным боям.

— К чему угодно можно привыкнуть, товарищ подполковник, если наша берет.

«Сильные вы люди, комбаты, из племени двужильных, — тепло подумал Иван Григорьевич. — В любую атаку идете сами. Даже взводные и ротные с надеждой ждут, когда поднимется в полный рост комбат, взмахнет призывно пистолетом и, не кланяясь пулям, пойдет вперед. А бойцу и вовсе только бы увидеть своего комбата над траншеей, — и никакая сила, кроме смерти, тогда уж не остановит. Конечно, побеждают врага батальоны, но победить свой собственный страх им помогают в последнюю минуту товарищи комбаты. Среди них, как и среди комиссаров, не бывает беспартийных: любой комбат, пусть даже не успевший вступить в партию, в глазах бойцов первый коммунист. Такая это должность — насквозь большевистская по своей природе».

Ровно в час ночи ударили все пушки, гаубицы, полковые минометы, ударили на редкость дружно, почти синхронно, — никто не вырвался и не отстал. Вокруг сделалось, как перед восходом солнца, розово-светло: в небе сразу же поблекли и совсем потухли немецкие ракеты. Артиллерийская подготовка продолжалась добрых пятнадцать минут. Капитан Дубровин то и дело поглядывал на свою «Омегу» и курил, курил. (Странно, как это успеваешь в короткую громовую паузу перед атакой выкурить полпачки сигарет.)

Дальние всплески эхо еще не погасли в горах, как высокий лестничный раскат гвардейских минометов заставил пехоту осмотреться вокруг себя и взять оружие.

— Пошли, — негромко, привычно сказал Дубровин, даже позабыв, что рядом с ним замкомдива.

Строев наблюдая, как вставал огненный частокол разрывов, быстро глянул на комбата.

— Разрешите, товарищ подполковник?

— Не торопись.

Неуклюжий, нескладный Дубровин грузно потоптался и вынул из футляра цейсовский бинокль. Рота, наступавшая в центре, кинулась было прямо к траншее, но, встреченная сильным пулеметным огнем, раздвоилась, исчезла за воротами коттеджей.

— А-а, черт! — выругался комбат. — Я же говорил, чтоб в лоб не лезли, что надо задами, задами!..

О ходе боя на участках других рот можно было судить лишь по тому, как волнами перекатывалась ружейная пальба и как все чаще перебивал ее сухой треск гранат, — там дело вот-вот дойдет до рукопашной.

— Товарищ подполковник, разрешите?

— Не кипятись.

«Да что же это такое, наконец?! — готов был закричать Дубровин. — Я же все-таки командую батальоном! На моей совести и жизнь любого из солдат!..»

Над траншеей, пересекающей улицу, вмиг распустились две зеленые ракеты: путь свободен.

— Видите, товарищ подполковник, видите?!.

— Вот теперь идем.

Они поднялись. И слева и справа город был охвачен дымным сатурновым кольцом, а там, где внутренний обвод ягодинских укреплений оказался уже прорванным, огненные струйки выбивались из этого кольца и текли по улицам, встречь пунктиру трассирующих пуль.

В нескольких шагах от немецкой траншеи лежал солдат, широко раскинув руки, точно на привале. Командир батальона нагнулся, осветил его лицо фонариком и узнал связного третьей роты. Не дошел парень с донесением…

Батальон продвигался трудно. Город — тот же лес, а лес нелегко п р о ч е с ы в а т ь в темноте. За траншеей Дубровин и Строев попали под огонь со второго этажа углового дома. Они залегли, досадуя, что послали ординарцев в роты, за новостями. Благо вовремя подоспели артиллеристы из противотанкового дивизиона, которые на руках тащили «сорокапятку» и малость поотстали от своей штурмгруппы. После нескольких пушечных выстрелов верхний этаж умолк.

— Молодцы, ребята! — сказал Дубровин. — Но отставать не полагается.

— А кто бы выручал вас? — ответил немолодой наводчик, знающий, наверное, по собственному опыту, что в таком незавидном положении все равны — будь то сержант, капитан или подполковник.

Улица впадала в центральную площадь, и в самом устье ее разгорелась жестокая перестрелка. Немцы старались выиграть лишний час для отдыха главных сил на Крагуевац. Дубровин стянул сюда все, что у него было: минометную батарею, «сорокапятки». Огневой налет — и ближняя рота двинулась в атаку. Строев махнул рукой — а, была не была! — и тоже пошел вслед за пехотой. Его опередил Дубровин, а Дубровина — автоматчики.

Когда ночь сделалась вовсе серой, как остывший пепел, немцы были окончательно выбиты из города. Снова пошел дождь. Батареи, заняв огневые позиции на западной окраине Ягодины, вели обстрел шоссе на предельных прицелах.

Строева вызвал на свой НП командир дивизии. Прощаясь с комбатом, он сказал:

— Ну, Андрей, спасибо за компанию. Скоротали мы с тобой осеннюю ночку! Вот теперь я могу поздравить тебя, Андрей. Тебе присвоено звание Героя Советского Союза.

— Как?!. За что?.. — Дубровин даже напугался, и на его всегда улыбчивом, в веснушках, совсем неволевом лице отразилась полная растерянность.