Лейденская красавица

– Как это тебе удалось так тихо обделать это дело? – спросил Фой, вспомнив о недавнем происшествии. – Отчего ты не позволил мне помочь тебе?

– Вы бы нашумели, мейнгерр, а зачем привлекать к себе внимание? Они к тому же были вооружены и могли ранить вас.

– Ты прав. А как ты это сделал? Мне не было видно.

– Я выучился этой штуке в Фрисландии, мне показали матросы. На шее у человека – здесь, позади – есть такое место, что если схватить за него, то человек сию секунду лишается чувств. Вот так, мейнгерр… – Он схватил молодого человека за шею, и тот почувствовал, что лишается сознания.

– Пусти! – прохрипел он, отбиваясь ногами.

– Я только хотел показать вам, – отвечал Мартин, подняв веки. Вот, а когда они лишились чувств, было уже не трудно столкнуть их головами так, чтоб они уже больше не приходили в себя. Если б я не убил их, – прибавил он, – так… Ну, все равно они умерли, а мы с вами поужинали, и теперь я жду. Как мы станем фехтовать: на голландский или испанский манер?

– Сначала по-голландски, а потом по-испански, – отвечал Фой.

– Хорошо, стало быть, обе понадобятся. Он снял со стены две рапиры, вделанные в старые рукояти от мечей, чтобы защитить руки фехтующих.

Оба встали в позицию, и тут при свете фонарей Мартин предстал во весь свой гигантский рост. Фой, тоже высокий и статный, крепко сложенный, как все его соотечественники, казался мальчиком перед своим противником.

Излишне было бы следить за их упражнениями, которые окончились так, как того можно было ожидать. Фой прыгал то в одну, то в другую сторону, то коля, то режа, между тем как Мартин едва шевелил своей рапирой. Потом он вдруг парировал, и рапира вылетала из рук Фоя, падая позади него и поднимая пыль из его кожаного колета.

– Все равно, какая польза становиться в позицию против тебя, большой скотины, – сказал наконец Фой, – когда ты просто рубишь сплеча. Это не искусство.

– Нет, мейнгерр, но так бывает на деле. Если бы мы фехтовали на мечах, то я изрубил бы вас уже давно в куски. И для вас тут особого позора нет, и для меня нет особенной заслуги: мои руки длиннее и удар тяжелее – вот и все.

– Как-никак, я побежден, – сказал Фой, – ну, возьми рапиру и дай мне случай поправиться.

Они начали фехтовать на легких рапирах, снабженных для безопасности на концах оловянными кружками, и тут счастье переменилось. Фой был проворен, как кошка, и имел глаз сокола, и два раза ему удалось тронуть Мартина.

– Убит, старик! – сказал он после второго раза.

– Верно, – отвечал Мартин, – только помните, что я-то убил вас прежде, так что вы только привидение и больше ничего. Хоть я и научился обращаться с этой вилкой, чтобы сделать вам удовольствие, но не намерен употреблять ее. Вот мое оружие!

Схватив большой меч, стоявший в углу, он стал вертеть им в воздухе.

Фой взял меч из рук Мартина и стал рассматривать. Это было длинное, прямое стальное лезвие, оправленное в простую рукоять, и с одним словом, вырезанным на нем: «Silentium» – «Молчание».

– Почему его зовут «Молчание», Мартин?

– Думаю, потому, что он заставляет людей молчать.

– Откуда он у тебя? – спросил Фой шутливо. Он знал, что этот вопрос задевал за живое фриса.

Мартин сделался красен, как его борода.

– Мне кажется, он когда-то служил мечом Правосудия в небольшом городке Фрисландии. А как он попал ко мне, я забыл.

– И ты еще называешь себя хорошим христианином, – сказал Фой тоном упрека. – Я слышал, что этот меч должен был отсечь твою голову, а ты как-то ухитрился стянуть его и удрать.

– Было что-то в этом роде, – пробормотал Мартин. – Только все это было так давно, что я уж позабыл. Я так редко бывал трезв в то время – прости меня, Господи, – что не могу всего ясно припомнить. А теперь позвольте мне лечь спать.

– Старый ты лгун, – сказал Фой, покачивая головой, – ты убил этого несчастного слугу правосудия и удрал с его мечом. Ты сам знаешь, что дело было так, и теперь тебе стыдно признаться.

– Может быть, может быть, – уклончиво отвечал Мартин, – на свете случается так много вещей, что всего и не запомнишь. Мне хочется спать.

– Мартин, – сказал Фой, садясь на стул и снимая колет, – что ты делал, прежде чем записался в святые? Ты мне никогда не рассказывал всей своей истории. Ну расскажи, я не перескажу Адриану.

– Нечего и рассказывать…

– Ну, говори скорей.

– Если вам интересно знать, я сын крестьянина из Фрисландии.

– И англичанки из Ярмута, это я знаю.

– Да, – повторил Мартин, – англичанки из Ярмута. Мать моя была очень сильная женщина, она могла одна поднимать телегу, когда отец смазывал колеса; это случалось иногда, большею же частью отец поддерживал телегу, между тем как она мазала колеса. Люди сходились смотреть на нее, когда она проделывала такую штуку. Когда я подрос, я поднимал телегу, а они оба мазали колеса. Наконец, они оба умерли от чумы, упокой, Господи, их души! Я получил ферму в наследство.

– Ну и…? – спросил Фой, пристально смотря на него.

– Ну, и поддался дурной привычке, – неохотно докончил Мартин.

– Стал пить? – допрашивал безжалостный Фой.

Мартин вздохнул и опустил свою большую голову. Совесть у него была чувствительная.

– Вот ты и начал выступать борцом, – продолжал его мучитель, – ты не можешь отречься от этого, взгляни на свой нос.

– Да, я был борцом, Господь еще не коснулся моего сердца в то время, и, правду сказать, ничего в этом не было дурного, – добавил он. – Никто не побеждал меня, только один раз, когда я был выпивши, меня побил один брюсселец. Он переломил мне переносицу, когда же я перестал пить… – он запнулся.

– Ты убил испанца-борца здесь, в Лейдене? – докончил Фой.

– Да, – согласился Мартин, – я убил его, это верно, но ведь славная была борьба, и он сам виноват. Этот испанец был молодец, да, видно, уж суждено мне было покончить с ним. Я думаю, мне его смерть зачтется на небе.

– Расскажи-ка мне подробнее про это, я в то время был в Гааге и хорошенько не помню всего. Я, конечно, не сочувствую таким вещам, – шутник сложил руки и принял набожный вид, – но раз все это кончено, можно послушать рассказ о борьбе. Ведь ты не станешь хуже оттого, что расскажешь.

Вдруг беспамятный Мартин обнаружил необыкновенную памятливость и в мельчайших подробностях рассказал про эту достопамятную борьбу.

– И вот после того как он дал мне пинка в живот, – закончил он, – чего, как вы знаете, не имел права делать, я вышел из себя и изо всей силы набросился на него, левой рукой ударив что было мочи по его правой, которой он защищался…

– И что же потом? – спросил Фой, начиная возбуждаться, так как Мартин рассказывал действительно хорошо.

– Голова его ушла в плечи, и когда его подняли, оказалось, что у него сломана шея. Мне было жаль его, но помочь ему я не мог – видит Бог, не мог. Зачем он назвал меня «поганым фрисландским быком» и ударил в живот?