Лейла. По ту сторону Босфора
Шрифт:
Наконец зацвели иудины деревья, укрывая сады и пригорки розовым. Стоило подумать о переезде в йали на побережье Босфора. К несчастью, в этом году все усложнялось. Ахмету недавно исполнилось восемь. На войне погибло много людей, в том числе хорошие преподаватели, но Лейла не хотела лишать мальчика школьных учителей. И потом, нельзя было оставлять французов одних в конаке. Али Ага и молодые служанки будут вынуждены жить в городе. Некоторые девушки слезно умоляли не оставлять их во власти капризов неверных. Но вершиной бедствий было далеко не блестящее финансовое положение. Свекрови пришлось продать несколько драгоценностей по бросовой цене.
Вздохнув, Лейла поправила
— Что вы делаете? — воскликнула она, открыв дверь.
Посреди комнаты, шатаясь, стоял Кестнер. Она подхватила его и помогла сесть. Он дрожал от слабости.
— Лейла-ханым, вы определенно мой ангел-хранитель.
— Вас же просили не упражняться в одиночку, — отчитала она его. — Вы в самом деле упрямы!
Он с обезоруживающей улыбкой пожал плечами.
— Я схожу с ума. Мне нужно отсюда выйти.
Голубая рубашка подчеркивала сияние его глаз. Старые штаны Орхана были для него слишком коротки.
— Наступила весна, я через стены улавливаю ее ароматы, — продолжил он, повернувшись к окну. — Мир движется вперед, а я стою на месте.
В изрезанном оконной решеткой свете Лейла разглядела отражение страсти на его лице.
Но его тело отказывалось петь с ним в унисон. Забавно, но Лейла подумала, что сейчас он похож на турецких женщин, которых против воли удерживают в гаремликах. Ханс очень исхудал, но все равно был слишком большим для этой маленькой комнаты. Его присутствие здесь было ошибкой, неверным жизненным шагом. Он, человек бескрайних просторов, стал пленником женской части дома.
— В конце концов, вам нужно восстановить силы! — ответила она. — Вас до сих пор лихорадит. Вам нужно лечь.
— Нет! Прошу вас. Позвольте мне снова быть человеком.
Ханс скривился, опираясь на подушки. Ему требовалось много времени на восстановление, но Лейла знала, что залог успеха — в хорошем питании. А им часто приходилось довольствоваться чечевицей, капустным супом и черным хлебом.
— Чем вы займетесь, когда уедете отсюда? — спросила Лейла, присаживаясь рядом.
— Пойду туда, где смогу быть полезным.
— Вы же знаете, что это опасно. Кажется, за вашу голову назначили денежное вознаграждение.
— Это не впервой.
— А почему вы не вернетесь в Берлин, не возобновите преподавание? Вы рискуете жизнью, оставаясь здесь.
Он бросил на нее игривый взгляд.
— Вы за меня волнуетесь, Лейла-ханым?
Она покраснела.
— Вовсе нет! Но я не понимаю, что вас так привязывает к националистам, ведь вы даже не турок.
— Духовные узы подчас намного требовательнее, чем родственные… Я родился в Берлине, но вырос в Османской империи. Мои первые воспоминания связаны с холмами Анатолии. Мой отец был инженером. Он работал на железной дороге, на мифической Багдадской [43] . Он привез нас сюда, мать и меня. Но вскоре остался только я.
43
Багдадская железная дорога была важным фактором международной политики начала XX века. Планировалось соединить Берлин, Вену, Стамбул, Багдад, Басру, Кувейт. В строительстве активно участвовала Германия. К началу Первой мировой войны была
построена частично — на севере до Рас-эль-Айна (за время войны до Нусайбина), на юге — от Багдада до Самарры. После поражения Центральных держав и распада Османской империи строительство прекратилось.— Ваша мать умерла?
— Только в глазах отца, — сказал он глухо.
Лейла из деликатности промолчала. «Господи, как же она красива!» — подумал Ханс.
— Мать бросила его ради другого. Однажды утром она ушла. Без предупреждения. Я был слишком мал, чтобы что-то понимать. В четыре года не можешь себе представить, что мама может тебя покинуть. Я долго ждал ее…Слишком долго, — с горечью усмехнулся он. — Она так никогда и не вернулась. Анатолийские крестьянки подарили мне внимание, в котором я нуждался. Позже отец отправил меня в Бранденбургский пансионат. Там было холодно, мы жили впроголодь. Я вытерпел и выжил, дав себе обещание, что вернусь в Турцию, как только меня освободят из этой тюрьмы. Если бы я остался там чуть дольше, я бы умер.
Он сам был поражен тому, с какой силой снова прочувствовал далекие события. Археологические раскопки были приостановлены, у него больше не осталось оснований находиться в этой стране, но ему казалось немыслимым возвращаться в Берлин, раненный поражением в войне и терзаемый революцией. В голове Ханса проносились картинки из прошлого. Воспоминания об одиноком детстве, раскаленное летнее солнце, аромат полевых цветов, смех анатолийских пастухов, непонятное отсутствие матери, разрывавшее сердце… Затем, чуть позже, — страсть к забытым мирам людей и богов. Каменные львы великих ворот Хаттуса, стены храма, таблички с не поддающимися расшифровке надписями, скрывающие секреты уничтоженных империй…
— Орхан, наверное, говорил вам, что я изучаю хеттов, не так ли? Вплоть до прошлого века историкам были известны лишь три великие империи Древнего мира в Африке и Малой Азии: Египетская, Вавилонская и Ассирийская. Тем не менее некоторые исследователи предполагали, что их значительно больше. По неизвестным доселе причинам эта империя не оставила никаких следов в памяти коренных жителей и не упоминалась в священных писаниях. Начиная с 1906 года я участвовал в раскопках в Анатолии под руководством Гуго Винклера и Османа Хамди Бея, хранителя Стамбульского археологического музея.
Ханс никогда не забудет тот день, когда они обнаружили около двух с половиной тысяч таинственных табличек, не забудет вкуса пыли и ударов пульсирующей в висках крови и той уверенности, что наконец он держит волшебный ключ к тайнам столицы хеттов. Она возвышалась среди суровых скалистых холмов, туда можно было добраться верхом, проведя в пути несколько дней.
— Я посвятил свою жизнь тайнам прошлого этой земли. Знаю, что здесь сейчас опасно. Но как я могу ее бросить? Если мы хотим подарить будущее нашей стране, мы должны бороться и помешать союзникам разорвать империю на куски. Но я пока не знаю, придем ли мы к своей мечте. В такой ситуации необходимо твердое руководство, ясное видение, человек, ниспосланный Провидением…
Его взгляд потерялся вдали.
— Генерал, с которым знаком ваш друг Рахми-бей? — спросила Лейла.
— Да. Мустафа Кемаль на это способен. Это военный стратег, обладающий тонким политическим чутьем. Увы, на данный момент все очень неопределенно. Ощущается волнение как среди офицеров, так и в народе, но проволочки правительства сеют смятение. Падишах ошибается, веря, что может рассчитывать на защиту британцев. Те думают лишь о собственных интересах. Успех дипломатической миссии в Париже станет определяющим.