Лейла
Шрифт:
— Как думаешь, Сейбл знает? — спрашивает Лейла, отстраняясь, чтобы посмотреть на меня.
— Нет, — мотаю головой я. — Думаю, она, наверное, сбита с толку, как и ты. Видит воспоминания, которые не может объяснить. Которым нет места в голове, в которой живет она.
— Наверное, ей страшно, — говорит Лейла. — Проснуться в больнице с противоречивыми воспоминаниями. Узнавать Аспен и мою маму, но не понимать кто они, а потом выяснить, что они ее семья.
Я сжимаю ее щеки ладонями.
— Не жалей ее, — говорю я. — Она сама сотворила это. Ничего бы не
Лейла кивает.
— Ты расскажешь ей, что произошло? Что она Сейбл?
— Наверное. Она имеет право знать, почему связана.
— Когда ты ей скажешь?
Я пожимаю плечами.
— Мне кажется, чем раньше мы ей расскажем, тем скорее можем надеяться найти решение.
— А если она потребует, чтобы ее отпустили?
— Потребует. Не сомневаюсь.
— Ты отпустишь ее?
— Нет, — вновь качаю головой я.
Лейла взволнованно вскидывает брови.
— Мы не можем удерживать ее силой. У тебя могут быть проблемы с законом, если кто-то узнает.
— Она не уйдет отсюда в твоем теле. Оно твое.
— Скажи это полиции, — отвечает Лейла.
— Незачем кому-то знать. Но она не покинет дом, пока мы не придумаем, как все исправить.
Лейла сжимает затылок ладонью и отодвигается от меня.
— Ты слышал, что сказал этот человек. Он сказал, что ничего исправить нельзя.
— А еще он сказал, что такое случается редко. Может, настолько редко, что никто еще не нашел решение. Наберемся терпения. Изучим все сами. Мы во всем разберемся, Лейла.
Я вновь заключаю ее в объятия, надеясь унять ее тревогу. Но сделать это непросто, потому что она чувствует бешеное биение сердца в моей груди.
Я волнуюсь точно так же, как она. Если не сильнее.
— Думаю, тебе стоит рассказать ей уже сейчас, — говорит Лейла. — Может быть, если она поймет, что натворила, то перестанет с тобой ругаться. Возможно, она поможет нам во всем разобраться.
Лейла всегда видела в людях только хорошее.
Проблема в том, что я сомневаюсь, что в Сейбл хорошего достаточно, чтобы та захотела нам помочь. В конце концов, мы сейчас здесь из-за нее.
— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но сначала нужно ее связать.
Лейла забирается на кровать и говорит, когда я привязываю ее.
— Я понимаю, что ты сейчас злишься на нее. Но не будь с ней жесток.
Я киваю в ответ, но не в знак обещания.
Злюсь — это еще мягко сказано.
Лейла закрывает глаза и делает вдох. Когда ее глаза вновь открываются, я вижу, что в ответ на меня смотрит уже не Лейла, и ощущаю одну лишь неприязнь. Я не чувствую раскаяния, когда она начинает тихо плакать. Не испытываю вины, когда она умоляет меня развязать ее. Я сажусь на край кровати возле ее ног и пристально на нее гляжу.
Она хотя бы не кричит и не бьется в истерике. Может, нам даже удастся обо всем поговорить.
— Теперь ты меня отпустишь? — спрашивает Сейбл.
— Сперва я хочу задать тебе несколько вопросов.
— А потом отпустишь?
— Да.
— Хорошо, —
кивает она, — но… можешь, пожалуйста, развязать меня сначала? У меня все болит. Я часами сижу в этом положении.Она сидит связанной всего минуту. Даже не осознает, что большую часть времени свободно перемещается по дому.
— Развяжу, когда ответишь на мои вопросы.
Она устраивается на кровати подальше от меня. Подтягивает ноги к груди и с тревогой на меня смотрит.
— У тебя сердитый вид, — тихо замечает девушка. — Почему ты злишься?
— Что ты помнишь о ночи, когда в тебя стреляли?
— Я не люблю говорить об этом. Ты же знаешь.
— Почему? Потому что не помнишь так четко, как я?
Она мотает головой.
— Нет. Потому что вообще ничего не помню.
— Не совсем так, — возражаю я. — Думаю, тебя просто сбивает с толку то, что ты помнишь.
Девушка мотает головой.
— Я не хочу об этом говорить.
Я продолжаю, несмотря на ее просьбы прекратить.
— Я знаю, что творится у тебя в голове. Ты утверждаешь, что потеряла память, но я в этом сомневаюсь. Просто тебе сложнее добраться до воспоминаний Лейлы, потому что они перемешаны с другими воспоминаниями. Поэтому… порой… когда я говорю о событиях прошлого, ты не сразу о них вспоминаешь. Тебе будто бы приходится их перебирать. Раскапывать их.
Я вижу, как у нее перехватывает дыхание.
Наклоняюсь и смотрю ей прямо в глаза.
— Тебе порой кажется, что воспоминаний слишком много? Тех, что тебе даже не принадлежат?
У нее начинает дрожать нижняя губа. Она напугана, но пытается это скрыть.
— Ты помнишь, как открыла дверь тем вечером, когда Сейбл постучала?
— Да, — кивает она.
— А еще ты помнишь, как была той, кто в эту дверь стучал.
Ее глаза округляются.
— Почему ты так говоришь? — выпаливает она.
— Потому что… ты Сейбл.
Она неотрывно смотрит на меня несколько долгих мгновений.
— Ты с ума сошел?
— Твои воспоминания сбивают с толку, потому что ты в чужом теле.
Ее взгляд становится угрожающим.
— Лучше отпусти меня сейчас же, иначе мигом упеку тебя за решетку, Лидс. Так и сделаю. Не думай, что я прощу тебе подобное.
— Ты же все это время знала, что ты, возможно, Сейбл?
— Пошел ты, — шипит она. — Отпусти меня.
— Зачем ты разбила зеркало в ванной, когда мы приехали? Видишь порой лицо Сейбл, когда смотришь в зеркало?
— Конечно, я порой вижу ее лицо! Она стреляла в меня, Лидс! У меня посттравматическое расстройство!
Она не стала отрицать, что разбила зеркало.
— Нет у тебя никакого расстройства. Это реальное воспоминание.
— Говоришь как психопат.
Я отвечаю ей ровным тоном.
— Ты стреляла в меня. И стреляла в Лейлу. И я знаю, что ты помнишь, как сделала это.
Она мотает головой.
— Я стреляла в Лейлу? Я и ЕСТЬ Лейла!