Льгота

На улице он кошки не заметил. Сейчас, зимой, она обычно далеко от дома не отходила. Выбежит на несколько минут — и снова просится в хату. Неуютно ей в эту пору на дворе. А в хате — теплынь и сытно.

Да, кошка осталась запертой. Кормиться ей нечем, воды нет. Даже если и поймает случайную мышь, она не спасет от голода.

Ах, как мерзко все получилось! Говорила ведь Вера: «Сделай для нее дырку в двери и в крыше». Не послушался. Не захотел дверь портить. Да еще и запер кошку. Обрек на смерть. Всю жизнь лечил животных, а покинул село — о своем живом существе не подумал. Живодер несчастный!

Может, написать Дарье письмо, чтоб выпустила кошку? Идея!.. Только ведь письмо к нам в село идет из города три дня. Да почтальон, старик Ермолаич, письма разносит нерегулярно: то запьет, то заболеет. Вот и получится, что пока письмо дойдет, кошка околеет.

Нет, надо завтра-послезавтра ехать в Варваровку самому.

А может, наплевать на кошку? Подумаешь — ценность! Тут большего лишился — родного угла на этой земле. Итак, спать, спать, спать…

20

Утром Вера Игнатьевна встала раньше всех. На дворе было еще темно — да и поздно в декабре рассветает, — но по сельской привычке вставать рано резво подхватилась с постели. К тому же она вчера вызвалась напечь к завтраку блинов и, умывшись, закрылась в кухне, начала взбивать тесто.

Вскоре послышалось шипение сковородки.

«Вера уже готовит, а я лежу», — укорил себя Илья Трофимович и сдернул одеяло.

Было тепло — не то что по утрам в селе. Там хата за ночь выстывала, и вот так, в одной майке и трусах, по комнате не походишь.

Илья Трофимович надел пижаму, которую в селе никогда не надевал, и прошел в кухню.

— Печешь? — кивнул на сковородку.

— Пеку… Только почему-то Игорь с Катей не встают. Да и Оленька…

— Нынче ж воскресенье. Пускай отсыпаются.

— Фу, а я про воскресенье и не вспомнила. Для чего ж я тогда пеку? Блины ведь остынут.

— Остынут.

Она расстроенно опустила руки.

— У тебя блин горит! — чуть не крикнул Илья Трофимович, заметив дым над сковородкой.

Вера Игнатьевна вздрогнула, будто на нее плеснули холодную воду, резко подняла сковородку.

— Замечталась я… Ладно, пока не буду, пока не нужны мои блины.

Она вернулась в комнату, свернула в несколько раз простыню, одеяло, убрала их вместе с подушкой в шкаф.

Приподняла диван, села, положив на колени руки.

Пришел из ванной умывшийся Илья Трофимович и сел рядом.

Делать Чевычеловым было нечего.

_{Художник В. Аверкиев}