Либидо, его метаморфозы и символы
Шрифт:
Поэтому бог Нагага-Уер называется также "великим гогоином". ("Книга Мертвых" 98, 2: "Я гогочу как гусь и свищу как сокол",) Кровосмесительный запрет вменяется в вину матери и считается злостным произволом с ее стороны, лишающим сына бессмертия. Бог должен по крайней мере возмутиться против такого деспотизма, должен победить и наказать мать. (Ср. выше Адама и Лилит.) Побеждение ничто иное как кровосмесительное изнасилование [442] . У Геродота [443] сохранен ценный образчик этой религиозной фантазии:
442
Один из текстов пирамид, описывающий борьбу умершего фа-раова за первенствующую власть на яебе, гласят: "Небо плачет, звезды трепещут, стражи богов дрожат я слуги их убегают от страха при виде царя, восстающего перед ними как видение, как дух, как бог, живущий своими отцами и овладевающий своей матерью." (Цит. у Дите-рих: Mithrasliturgie, стр. 100).
443
Книга II, 60 и д.
"Как они в городе Бузирисе справляют праздник Изиды, уже раньше отмечено мной. А именно: после жертвоприношения начинают драться — мужчины и женщины — многотысячная толпа. Однако того, из-за которого они дерутся, было бы грешно назвать.
В Папремисе же они приносят жертвы со священнодействиями, как и в других местах. Но когда солнце начинает склоняться на запад, лишь несколько священников еще продолжают священнодействовать вокруг изображения божества; большинство же их стоит с деревянными дубинами у входа; а те, что хотят дать обет, более тысячи человек, также с деревянными дубинами в руках толпятся против них. Накануне они вывзят изображение в маленьком позолоченном храме и перевозят его в другое святилище. И те немногие, что остаются возле изображения, везут четырехколесную колесницу, на которой стоит храм
Туземцы утверждают, что ввели эти праздничные скопища затем, что в этом святилище обитает мать Арея [444] , Арея же [445] воспитывали вне родных пределов; когда он возмужал, то возвратился, чтобы войти в сношение со своей матерью; но слуги его матери, еще никогда не видавшие его в лицо, не хотели впустить его к ней, а удерживали его, тогда он призвал из другого города людей, жестоко расправился со слугами и вошел к своей матери- Поэтому они утверждают, что эту драку ввели в память Арея, в дни празднества во имя его".
444
Под Ареем вероятно разумеется египетский Тифон.
445
В полинезийском мифе о Мауи деяние солнце-героя тоже весьма ясно: он похищает у матери пояс. Похищение фаты в мифе о деве-лебеде имеет то же самое значение; в одном из африканских мифов солнце-герой просто-напросто производит над своей матерью насилие. (Фробениус I. с.)
Ясно, что благочестивый народ дерется и убивает за свое соучастие в мистерии изнасилования матери; это их удел [446] , тогда как геройское деяние принадлежит богу [447] . Веские причины говорят за то, что под этим Ареем разумеется египетский Тифон. Тифон олицетворяет недоброе, грешное томление по матери, в котором однако другие мифы упрекают мать, и это по известному нам образцу. Смерть Бальдера, последовавшая от ранения веткой омелы, представляет собой полную аналогию со смертью Озириса (болезиь Ра) и очевидно требует аналогичного объяснения. В мифе рассказывается, что всей твари запретили трогать Бальдера — забыли только о ветке омелы, потому что она была "еще слишком молода-". А она-то и сразила Бальдера. Омела — паразит. Из паразитирующих вьющихся растений выделывали "женскую" деревяшку для ритуального огнесверления; это и есть огне-матерь [448] . На "marentakken", под которым Гримм разумеет омелу, отдыхает Мара [449] . Омела была целительным средством против бесплодия. В Галлии друиды имели право взбираться на священный дуб для срезывания ритуальной омелы лишь с торжественными церемониями и после жертвоприношения. Это ничто иное как ритуально ограниченный и организованный инцест. То, что растет на дереве, есть дитя [450] , которое человеку хотелось бы иметь от своей матери, ибо это дитя — он сам, обновленный, снова юный; но именно этого-то и нельзя по причине кровосмесительного запрета. По кельтическому обычаю такое священнодействие дозволено только жрецу при условии соблюдения известных священных церемоний. Но бог-герой и искупитель мира совершает недозволенное, сверхчеловеческое и тем обретает бессмертие. Читатель, конечно, уже давно догадался, что дракон, которого с этой целью приходится победить, ничто иное как противление против инцеста. Дракон и змея, особенно с харктерным для них нагромождением страшных атрибутов, являются символическими представителями страха; страх же ничто иное как вытесненное кровосмесительное желание. Поэтому вполне понятно, что мы постоянно встречаем дерево со змееа? (в раю змея даже соблазняет на грех); змея или дракон имеет особенное значение как хранитель и защитник драгоценного клада. Что дракон [451] имеет одновременно фаллическое и женское значение, указывает на то, что перед нами снова символ, сексуально нейтральной или бисексуальной libido, а именно символ libido, находящейся в состоянии противления. Такое же значение имеет в древнеперсидском гимне Тиштрийи черный конь Апаоша (демон противления), который держит под своей властью источники небесного дождевого озера. Белый конь Тиштрийя дважды напрасно порывается взять его приступом; наконец, в третий раз, с помощью Агура-Мазды, ему удается победить Апаоша. После этого хляби небесные разверзаются и плодоносный дождь проливается на землю [452] . Эта песнь, по выбору своих символов, ясно показывает нам, как одна libido противопоставляется другой, одно желание другому; мы видим внутреннее раздвоение примитивного человека, которое он переносил и на все препятствия и противодействия внешней природы.
446
Вышеупомянутый миф о Галлиротии, который сам себя убивает, в то время как собирается срубить Морию, священное дерево Афины, содержит в себе ту же психологию; точно так же и кастрация хренов (кастрация Аттиса) во имя служения великой матеря. Аскетическое самоистязание в христианстве конечно имеет те же источники, ибо форма христианского символа указывает на весьма интенсивную регрессию.
447
Срывание с дерева жизни именно я есть этот грех.
448
Ср. Кун: Herabkunft des Feuers.
449
1. с. II, стр. 1041.
450
Вероятно по этой причине в Англии на Рождество вешают ветки омелы; омела как лоза жизни. Ср. Aigremonc Volkserotik und Pflanzenwelt.
451
Дерево имеет значение как матери, так и фаллоса; точно так же демоническая старуха в мифах (благосклонная или зловещая) часто обладает фаллическими атрибутами, например длинным пальцем на ноге или на руке, длинным зубом, отвислой губою, висящими грудями, большими руками, большой ногой и т. д. Такое смешение мужских и женских мотивов указывает на то, что "старуха" точно так же, как и дерево, есть символ libido, хотя, правда, преимущественно с материнской окраской. Яснее всего выражена двуполость libido в образе трех Грей, имеющих втроем только один глаз и один зуб. Этот образ прямая параллель к сновидению одной пациентки, libido которой проявлялась во сне в образе близнецов: один из них был ящичком, а другой предметом, имевшим форму бутылки; глаз и зуб, как известно, женский и мужской половой орган. Глаз в таком значении особенно часто можно встретить в египетском мифе; к зубу относится миф об Адонисе, олицетворявшем плодородие и умерщвленном клыком вепря, точно так же миф о Зигфриде, пронзенном копьем Гагена; ср. нижеприведенного веронезского Приапа, фаллос которого откусывает змея. Зуб в таком смысле, точно так же как в змея, является негативным фаллосом.)
452
Ср. Гримм: II, IV, стр. 802. Подобный же мотив, хотя в ином применении, мы находим в ннжнесаксояском сказании: Придет время и вырастет ясень, от которого еще ничего не видно, только крошечный побег его еле заметно выглядывает из-под земля. В каждую новогоднюю ночь к нему подъезжает белый всадник на белом коне для того, чтобы отрубить молодой побег. Но одновременно появляется черный всадник и отбивает его. После долгой борьбы белому удается прогнать черного и отрубить побег Но прядет время и белому всаднику не удастся больше победить черного всадника; тогда ясень начнет растя, и когда он вырастет так, что под ним можно будет привязать коня, то придет могущественный царь и начнется великая битва. (Конец света). 113 Дальнейшие примеры у Фробениуса 1. с. passim.
Итак, символ дерева, обвитого змеею, следует между прочим толковать в смысле матери, защищаемой благодаря противлению против инцеста. Этот символ нередко встречается на памятниках Митры. В том же смысле следует понимать и утес обвитый змеею, ибо Митра (Мен) из утеса рожденный. Змея, угрожающая новорожденному (Митре, Геркулесу), объясняется легендой о Лилите и о Ламии. Пифон, дракон Лето и Пэна, опустошающая страну Кротопа, посланы отцом новорожденного; в этой форме мы узнаем, известное нам по психоанализу локализирование кровосмесительного страха в отце. Отец представляет собой энергичную оборону против кровосмесительных желаний сына — иными словами: преступление, которое сын бессознательно желает совершить, приписывается отцу в форме якобы злодейственного намерения, являющегося оправдывающей причиной смертельного страха перед отцом — столь частого невротического симптома. Вследствие такой формы чудовище, которое должен одолеть юный герой, является часто в виде великана, стерегущего сокровище или женщину. Меткий пример тому мы находим в эпосе Гильгамеш, в лице великана Хумбаба, стерегущего сад Иштар. Гильгамеш побеждает великана и завоевывает город, в котором живет Иштар. Иштар предлагает Гильгамешу [453] свою любовь и предъявляет к нему сексуальные требования. Я думаю, что этих данных довольно для того, чтобы понять роль Горуса, которую придает ему Плутарх — в особенности насилие над Изидой. Благодаря победе над матерью герой становится подобным солнцу — он вновь порождает самого себя. Он обретает непоборимую силу солнца, силу вечно новой юности. Опираясь на это, мы поймем и ряд изображений из мифа Митры на геддеригеймском барельефе. Прежде всего там изображено рождение Митры из дерева (из макушки); на следующем изображении он несет на себе убитого им быка; при этом бык представляет собой совокупность значений, а именно, он олицетворяет собой чудовище (подобно огромному побежденному Гильгамешом
быку), отца в лице великана и опасного зверя, воплощающего собой кровосмесительный запрет, и, наконец, собственную libido героя-сына, преодоленную им личным жертвоприношением. На третьем изображении Митра поднимает руку на головной убор солнце-бога (Sol), на его светозарный венец. Это деяние прежде всего напоминает насилие Горуса над Изидой, а затаем заставляет вспомнить основную мысль христианства, по которой победившие, преодолевшие, обретут венец вечной жизни. На четвертом изображении Sol стоит на коленях перед Митрой. Два последних изображения ясно показывают нам, что Митра захватил солнечную мощь и тем самым стал властелином и над солнцем. Он победил свою "животную природу" (быка). Животное не знает кровосмесительного запрета, но человек тем и отличается от животного, что побеждает кровосмесительное желание, то есть свою животную природу. Так и Митра: принеся в жертву свою животную природу он победил свое кровосмесительное желание и, вместе с тем, преодолел и мать, то есть губительную смертоносную мать. Такое же разрешение конфликта подготовлено уже в эпосе Гильгамеш; оно выражается в формальном отречении героя от страшной Иштар. В Sacrificium mithriacurn, уже несколько аскетически окрашенном, преодоление матери не совершается больше путем архаического насилия над ней, а путем отречения, жертвы своих желаний. Примитивная мысль о возрождении путем кровосмесительного возвращения в материнскую утробу тут получила уже сильный сдвиг: человек настолько ушел вперед на пути доместикации, что мнит обрести вечную, светозарно-солнечную жизнь не через совершение инцеста, а путем жертвенного отречения от кровосмесительных желаний. Эта знаменательная метаморфоза, выявленная в мистерии Митры, достигает своего высшего свершения лишь в символе бога, распятого на кресте. За грех Адама вешают на дерево жизни [454] кровавую человеческую жертву. Первородный сын жертвует для матери своей жизнью; пригвожденный к ветвям, он умирает мучительной, позорной смертью; такого рода смерть принадлежала к самым постыдным формам казни, уготованным древним Римом лишь для наиболее гнусных преступников. Герой умирает так, как если бы он совершил самое ужасное злодеяние: и он его действительно совершает тем, что ложится на плодоносные ветви дерева жизни; но вместе с тем он и искупает свою вину предсмертной мукой. Такое проявление высшего мужества и величайшего отречения сильнее всего подавляет животную природу: поэтому в нем для всего человечества заложено чаяние великого благостного спасения, ибо только такой подвиг может искупить грех Адама.453
Ср. Jensen: Gilgameschepos.
454
Так вешались, например, на жертвенные деревья звериные шкуры, в которые бросали копьями.
Как ухе упомянуто выше, подвешивание жертв на деревья является общераспространенным ритуальным обычаем; особенно многочисленные примеры тому мы можем почерпнуть из германских источников. Ритуал требовал, чтобы жертву прокалывали копьем.
Так, например, говорятся об Одине (Эдда, Гавамаль):
"3наю, что висел я на дереве, колеблемый ветром,
Целых девять ночей.
Раненый копьем, посвященным Одину,
Я сам себе самому."
Распинание жертв на крестах было обычным явлением и в Америке (до ее открытия). Мюллер упоминает о рукописи Pejervari (мексиканский кодекс гиероглифов); в конце рукописи находится исполинский крест, посредине которого повешено окровавленное божество. Не менее интересен крест Palenque: наверху находится птица, по обе стороны по человеческой фигуре, взирающей на крест и подносящей к нему младенца (для жертвоприношения или крещения?). Говорят, что древние мексиканцы ежегодно в весеннее время взывали к милости Сентеотль, "дочери неба и богине хлебных растений"; при этом прибивали юношу к кресту и пронизывали жертву стрелами. Название мексиканского креста в переводе значит: "Дерево нашей жизни или плоти".
Говорят также, что на острове Филы находится изображение Озириса, распятого на кресте, оплакиваемого Изидой и Нефтис, его сестрами-супругами.
Мы уже говорили о том, что значение креста отнюдь не исчерпано значением дерева жизни. Как дерево жизни имеет побочное фаллическое значение (в качестве символа libido), точно так же и у креста есть еще и другое значение, кроме значения жизни и бессмертия [455] . Мюллер (1. с.) говорит о кресте как о знаке дождя и плодородия, потому что в индейских волхвованиях плодородия он несомненно появляется тоже. Само собой разумеется, что и в солнечном культе крест играет роль. Нужно еще заметить, что крест имеет важное значение как знак, долженствующий отвращать всякого рода бедствия (осененне себя крестным знамением), так же как античный знак manofika. Для этой же цели служили и фаллические амулеты.
455
Цёклер: 1 с. стр. 7 и д. В Луксоре находятся следующие изображения царского рождения: Логос я вестник богов. Тот, с птичьей головой, возвещают девственной царице Маутмес, что она родит сына. Следующая сцена изображает Кнефв и Афора, подносящих Crux ansata к ее рту, таким образом оплодотворяя ее духовным (символическим) путем. Sharp: Egyptian mythology, стр. 18 ид. (Цит. Робертсок Evangelienniythen, стр. 43)
Несмотря на всю основательность, которую Цеклер обыкновенно проявляет в своих изысканиях, он тут совершенно упустил из виду, что фаллическая Crux ansata (крест с ручками) является тем крестом, который неоднократно встречается в античном мире. Изображения этих крестов встречаются во многих местах; один или несколько экземпляров находятся почти в каждой археологической коллекции [456] .
Под конец следует упомянуть и о том, что крест подражает форме человеческого туловища: крест ничто иное как человек с распростертыми руками. Странно то, что на изображениях из первых времен христианства Христос не пригвожден к кресту, а стоит перед ним с распростертыми руками [457] . Прекрасную основу для такого толкования мы находим у Мориса [458] . Он говорит: "Достоверно известен весьма замечательный обычай друидов выбирать в священном лесу наиболее прекрасное и величественное дерево как эмблему того бога, которому они поклонялись; они отрезали боковые его ветви, из которых две самые длинные прикреплялись к наивысшей части ствола как распростертые человеческие руки, воспроизводя таким образом (со стволом вместе) крест громадных размеров; в коре же в нескольких местах также вырезалась буква "тау" (Т) [459] .
456
Фаллические пограничные гермы часто имеют форму креста с головой вместо верхушки. На древие-англ. языке крест назывался rod == лоза.
457
Робертсон: 1. с. стр. 140, приводит такой факт: мексиканский жрец облекается в кожу только что убитой женщины и становится перед богом войны с крестообразно распростертыми руками.
458
Maurice: Indian Antiquities, IV, стр. 49.
459
Разумеется примитивная египетская форма креста: Т.
В индусской секте Джаина "дерево познания" принимает человеческий облик: мощный древесный ствол имеет форму человеческой головы; из темени вырастают [460] две длинные ветви, по бокам опускающиеся вниз; третья ветвь, покороче, стремится вертикально вверх; она украшена почкообразным и цветочнообразным утолщением. Робертсон [461] упоминает о том, что и в ассирийской системе есть изображение крестообразного божества, причем вертикальный столб соответствует человеческой фигуре, а горизонтальная перекладина изображает условную форму двух крыльев. Многочисленные древнегреческие идолы, найденные на остове Эгине, по характеру сходны с вышеупомянутыми изображениями: они имеют непомерно длинную голову, руки подобно крыльям, отстоящие от туловища и несколько приподнятые (?), а спереди явственно выступающие груди [462] .
460
Цёклер: 1. с. стр. 19. Цветочная почка имеет также фаллическое значение. Ср. вышеприведенный сон молодой женщины.
461
Робертсон: Bvang. Myth. стр. 133.
462
Сообщением об этих открытиях я обязан проф. Фихтеру в Штутгарте.
Я оставляю открытым многократно возникавший вопрос о том, имеет ли символ креста какое-либо отношение к двум кускам дерева для ритуального добывания огня. Но мне кажется, что символ креста действительно заключает в себе значение "соединения"; ведь и эта мысль, в конце концов, причастна к волхвованиям, вызывающим плодородие, и в особенности к понятию вечного возобновления, которое, в свою очередь, самым тесным образом слито с понятием креста. С понятием креста, как символа "единения", мы встречаемся в платоновском "Тимее", где мировая душа представляется в форме Х (кси), раскинутом между небом и землею, то есть в форме "андреевского креста". А когда мы узнаем, что мировая душа заключает в себе весь мир телесный, то несомненно найдем в этом образе материнский символ: "Душу он (Демиург) вселил в середину мирового тела и распространил ее по всей вселенной и ею же снаружи окутал мировое тело. Таким образом он создал вселенную в виде вращающегося круга, единого, одинокого и способного, благодаря своему превосходству, общаться с самим собой, не нуждаясь ни в ком ином, самопознающего, дружественного к самому себе. Всеми этими мероприятиями он создал мир, как единого блаженного бога [463] .
463
Platon: Timaios. Uebersetzt von Kiefer. S. 27.