Лица века

В. К. Как же понять в свете того, о чем вы говорите, что произошло с нами?

Ж. А. Это демонстрация и слабости, и, может быть, порочности человека. Поскольку, что бы ни говорили сегодня, советское общество в целом имело такие достоинства, такие достижения в самых разных сферах и областях, что трудно понять, как можно было просто так отказаться от всего этого. Значит, слабость и порочность взяли верх.

Когда-то Сталин сказал, что даже самый последний советский человек на голову выше любого буржуазного чинуши. И, знаете, в этом был свой смысл. Потому что за советские годы, пусть и с дефектами, с дырами, было воспитано поколение новых людей, для которых деньги не являлись самым главным.

Советский Союз не только был самой читающей страной, но и качество чтения было совсем другим. Например, что зачастую читают у нас сегодня? Литературу, которую сразу надо выбрасывать на свалку!

У меня много товарищей и хороших знакомых, которые придерживаются разных политических взглядов. Помню, как-то мы разговаривали с Даниилом Александровичем Граниным – он, как известно, большой демократ. И вот он вдруг сказал:

– Не могу понять почему, но советский период – это был даже не серебряный, а золотой век поэзии! Ни одно время нигде не дало столько великих поэтов: Есенин, Маяковский, Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Твардовский…

В. К. Действительно, такие все разные и по-своему замечательные, выдающиеся, великие!..

Ж. А. Наконец, пусть опять и с какими-то оговорками, – решение национального вопроса в Советском Союзе. Само создание Союза республик в 1922 году было единственным способом сохранить страну, ее территориальную целостность и большинство населяющих ее народов в едином государстве. Так что напрасно вешают на большевиков всех собак за то, что они уничтожили систему губерний и прочее. Они на самом деле спасли страну от начавшегося и вовсю шедшего распада! А дальше Союз показал свою силу и мощь.

В. К. И как после этого отнестись к его уничтожению в 1991-м?

Ж. А. Даже отвлекшись от политики, я должен сказать, что самым тяжелым ударом по экономике, по жизни народа, буквально по всему в нашей стране стал развал Советского Союза. Я думаю, что никакая другая страна этого не выдержала бы. Если, например, разрезали бы Соединенные Штаты на пятнадцать частей, я не знаю, что было бы с этой страной.

После революции и гражданской войны, когда было очень тяжелое время, за границей возникла российская эмиграция – два с половиной миллиона человек. А сегодня за рубежом живут 25 миллионов россиян. Какое это несчастье, когда разделены семьи! Я часто бываю на Украине, и если вы поедете там в деревню, на завод, то убедитесь: да никому эта самая «незалежность» не нужна. Разве что на Западной Украине относятся к этому по-другому, но она ведь советской была недолго…

В. К. Я полностью разделяю ваши чувства и оценки. Но возникает вопрос: что же делать? Как восстанавливать утраченное, ну хотя бы в той сфере, которая вам особенно близка, – в науке и образовании?

Ж. А. Трудный вопрос вы задаете… Я повторяться буду. И скажу так: для того чтобы наука у нас успешно развивалась, чтобы мы могли успешно конкурировать на международной научной арене, наши научные результаты должны быть востребованы в своей стране.

Возьмем наш институт. Физтех, к счастью, сохранился. У нас две с половиной тысячи людей работают, из них – 1.100 научных сотрудников, из них – 200 докторов наук, 70 кандидатов, 15 членов академии. В институте своя собственная образовательная система, мы имеем физико-технический лицей, который создали в 1987 году, как только я стал директором…

В. К. Все это, я уверен, благодаря вашим усилиям.

Ж. А. У нас базовый факультет Политехнического института, базовая кафедра Электротехнического института. Сейчас, уже четвертый год, я борюсь за создание на базе Физтеха академического университета. В нем должны быть только магистратура и аспирантура, и он должен быть небольшим, но где мы, выполняя общие требования Минобразования, вели бы подготовку специалистов ультравысокого класса в наиболее актуальных направлениях современной физики и технологии. Мы можем готовить их иначе, нежели это диктуется обычными стандартами.

Но! Сегодня что-либо пробить, что-либо сделать – необычайно сложно. Такой бюрократии у нас не было никогда. И основная сила этой бюрократии направлена на то, как бы найти в каком-нибудь постановлении или законе зацепку, чтобы не делать. При этом доходит просто и до анекдотических ситуаций!

В Госдуме мною было проведено на этот год финансирование нашего университета, который учрежден постановлением президиума Академии наук. Однако Минфин прекратил финансирование.

В. К. И почему же?

Ж. А. Оказывается, не тот порядок учреждения. Письмо за подписью зам. министра Голиковой пошло в Академию наук. Но при этом сотрудница Минфина, готовившая его, не очень-то разобралась – Физтех, университет. И письмо прибыло с такой формулировкой: «Сообщить о прекращении финансирования из федерального бюджета Физико-технического института имени А. Ф. Иоффе – впредь до принятия решения о его создании в установленном порядке».

В. К. И смех и грех! Ничего не скажешь: бюрократия достигла апогея.

Ж. А. Туг я уж не удержался и написал в ответ как вице-президент академии: «Сообщаю вам, что решение о создании Физико-технического института имени АФ. Иоффе принял Наркомпрос РСФСР 23 сентября 1918 года». А затем рассказал коротко о пути и делах института, заметив в заключение, что наука, образование и технологии «вовсе не развиваются в установленном порядке, а менять его в лучшую сторону вы нам постоянно мешаете».

Так что сделать сегодня что-либо действительно очень и очень тяжело. Но все равно – надо делать, надо биться, надо драться! И главное, повторю еще раз, – это возрождение наукоемких отраслей промышленности. Потому что иначе мы будем отброшены на обочину всего цивилизационного процесса.

В. К. Нас туда уже изрядно потеснили. Так ведь?

Ж. А Мировая цивилизация – это прежде всего результаты научного прогресса, и вклад в нее российской, советской науки огромен. Мы только что провели в Петербурге (я чаще говорю – в Ленинграде) встречу нобелевских лауреатов. Это был настоящий праздник! Нам, физикам, интересно было слушать физиологов, физиологам – химиков, всем нам вместе – слушать экономистов. И все, кто приехал, хотели бы приехать к нам снова.

Но сегодня я – единственный нобелевский лауреат, который остался в России. Умерли Басов и Прохоров. Мысленно я выстраиваю ряд наших ученых, которые, на мой взгляд, вполне достойны этой награды. Однако же, когда я мысленно называю их фамилии, когда думаю об их работах и о тех, за которые сам получил Нобелевскую премию, сразу отмечаю: ведь это всё работы советского периода!

В. К. Показательно, Жорес Иванович.

Ж. А. Причем все они были выполнены тогда, когда нам было 30–35 лет. Я хорошо знаю, что делается в нашей физике сегодня, и не могу назвать таких имен за последние 10–15 лет…

В. К. Вот очень важный вопрос – о молодежи. Как вы смотрите на нее нынче? Что о ней думаете?

Ж. А. Молодежь – в конечном счете самое главное. И наш лицей, базовые факультеты и то, что я бьюсь за наш университет и добьюсь все-таки, что он будет иметь государственный статус, – это всё продиктовано мыслями о будущем молодежи.