Лица века

Домик покосился, накренился. Он – на запоре. В него уже не водят посетителей, боясь, как бы не рухнул потолок. Что потеряем мы, если не сохраним памятный дом, в стенах которого переживаешь ни с чем не сравнимые чувства?

В свое время писатель, претендующий на звание пророка, бросил фразу о «дурочке Зое». Дурочка она, конечно, потому, что отдала свою жизнь бездумно – «за сталинский режим».

О, эти мудрецы! Ведают ли, что натворили?

Теперешние молодые, лишенные идеалов и героев, – на их счету. Растерянные, разобщенные, не верящие ни во что. Ну как им понять: «Это счастье – умереть за свой народ!»

В завирухе последних лет много раз доводилось слышать, что ведь ничего особенного и не совершила она на войне, девочка Зоя. Действительно, не полководец же, выигравший крупные битвы.

Только пошла добровольно в бойцы.

Только темной и холодной ночью, восемнадцатилетняя, пошла в промерзший лес, в тыл врага.

Только не сломилась и не предала под пытками, когда тело жгли огнем, вонзали иголки под ногти и босиком выгоняли на снег.

Мученица. Православными святыми становились мученики. За веру. И она тоже была сильна величайшей верой, которую вырвали и продолжают вырывать из сердец нынешних молодых.

По разумению расчетливых «мудрецов» она сделала совсем мало и, конечно, не то.

Но если по правде – сделала она безмерно много! Ибо никаким мудрецам не дано подсчитать, сколь огромную духовную энергию рождает в людях нравственный и патриотический подвиг героя. «За Зою!» – с этими словами шли в бой. И победили.

Сможем ли теперь победить, если будем позволять и дальше посмертно казнить своих героев, казнить свою историю?

Ноябрь 1997 г.

Коммунист, патриот, солдат о жизни И СМЕРТИ МАРШАЛА СЕРГЕЯ ФЕДОРОВИЧА АХРОМЕЕВА

Время идет, и уже есть немало людей, которые не знают, кто такой был Сергей Федорович Ахромеев.

Обращаюсь к светлой памяти этого человека. Прежде всего потому, что, глубоко восхищаясь им, считаю необходимым напомнить некоторые нравственные уроки его жизни, особенно актуальные сегодня.

Из материалов следствия:

«…24 августа 1991 года в 21 час 50 мин. в служебном кабинете № 19 „а“ в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Королевым был обнаружен труп Маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Федоровича (1923 года рождения), работавшего советником Президента СССР…»

Дальше в цитируемом документе будет еще не одно обращение к теме: добровольная смерть или насильственная? Обращения понятные. С такого вопроса всегда начинается следствие в подобных ситуациях, и на него пытаются в первую очередь дать ответ.

Заключение судебно-медицинской экспертизы вроде однозначное: не обнаружено признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве. Опрошены свидетели – никто из них имя убийцы не назвал.

Этого, оказывается, вполне достаточно, чтобы с абсолютной категоричностью записать: «Лиц, виновных в наступлении смерти Ахромеева или каким-либо образом причастных к ней, не имеется».

И вот уже зам. Генерального прокурора РСФСР Е. Лисов, тот самый Евгений Кузьмич Лисов, который вместе со своим шефом, прокурором Степанковым, играл главную роль в подготовке «процесса над ГКЧП», спешит дело о смерти Ахромеева прекратить. «За отсутствием события преступления…»

Но… о «невыгодных» фактах в итоговом постановлении просто не упомянуто. Они просто опущены, дабы любому (и сразу!) не стало очевидно, что концы с концами здесь во многом не сходятся…

Восстановим хронику некоторых событий, непосредственно предшествовавших роковому дню – 24 августа 1991 года.

6 августа, по согласованию с президентом Горбачевым, его советник Ахромеев отбыл в очередной отпуск в Сочи. Там, в военном санатории, он и услышал утром 19-го о событиях в Москве. И сразу принял решение: лететь.

Вечером он уже был на своем рабочем месте в Кремле. Встретился с Янаевым. Сказал, что согласен с программой, изложенной Комитетом по чрезвычайному положению в его обращении к народу. Предложил начать работу в качестве советника и. о. президента СССР.

Конкретное дело, порученное ему, состояло в сборе информации с мест о создавшейся обстановке. Организованной им вместе с Баклановым группой было подготовлено два доклада. Кроме того, по просьбе Янаева работал над проектом его выступления на Президиуме и на сессии Верховного Совета СССР. Задача – обосновать необходимость мер, принятых ГКЧП. Участвовал и в заседаниях комитета – точнее, той их части, которая велась в присутствии приглашенных.

Излагаю все это по тексту его письма в адрес Горбачева («Президенту СССР товарищу М. С. Горбачеву»), где маршал как бы докладывал потом о степени своего участия в действиях ГКЧП. Другие свидетельства, содержащиеся в деле, эти факты подтверждают.

Письмо датировано 22 августа. Провал ГКЧП уже очевиден, и Ахромеев пишет, что готов нести ответственность. Однако раскаяния в письме нет.

Значит, если письмо подлинное и если самоубийство все-таки произошло, решение о нем стало окончательным не 22-го, а позже?

Согласно материалам следствия, на рабочем столе в кабинете Ахромеева после смерти его обнаружены шесть записок. Так вот, по датам первые две относятся к 23 августа. Одна, прощальная, – семье. Вторая – на имя маршала Соколова и генерала армии Лобова с просьбой помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни.

Как же прошел для него предпоследний день жизни, когда (если опять-таки не подвергать сомнению, что он убил себя сам) с жизнью и самыми дорогими ему людьми мысленно он уже прощался?

Было трудное заседание Комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и безопасности. И вел себя на нем Сергей Федорович, как запомнилось очевидцам, необычно. Если раньше он всегда выступал и вообще был очень активен, то на этот раз заседание просидел в одной позе, даже не повернув головы и не проронив ни единого слова.

Есть и другие аналогичные показания людей, видевших его на работе. Темное лицо, состояние заметно подавленное. Что-то писал в кабинете, стараясь, чтобы входившие не видели, что он пишет. Можно предположить: те самые записки. Предсмертные…

Словом, налицо, кажется, признаки назревавшего и готовившегося им самим конца.

Но немало серьезных оснований и для сомнения!

Прежде всего (это почти у всех и с самого начала) возникает вопрос: почему маршал выбрал такой необычный для военного способ самоубийства?

Повеситься, да еще вот так – в сидячем положении, на куске шпагата, привязанном к ручке оконной рамы… Не по-военному это. Говорят, в криминальном мире, в тюрьмах, к такому методу прибегают нередко, но откуда знать про него Ахромееву?