Лица

Черная речка катит воды из мрачной теснины. Воды кажутся черными, и камни на дне реки черные. Можег, от запекшейся крови?.. Ленг стоит на мосту полчаса, час - пережить все, что здесь когда-то происходило.

Может, думает он, это Мухаммед-Амин? Вглядывается в лицо полководца - первое лицо, которое появилось у него на холсте и которое позже они рассматривали со Стешей. Наместник Шамиля, получивший имя Амин-Верный от своего покровителя. Но он проиграл сражение, войско бежит. Может быть, он проиграл сражение раньше - из-за жестокости, корыстолюбия? Горцы отвернулись от него, как уже отвернулись от Шамиля. Кому Амин даст теперь ответ за потерянные войска? Турецкому султану, англичанам, которые обещали помощь в войне? Он еще кричит, Амин, командует, старается удержать власть, властолюбивый старец. Но он ничего не знает. Знает история. Шамиль уже сдался на милость победителей и прекратил борьбу. Сдастся и он, Амин. И впереди, за хребтом, - Кбаада, Красная Поляна, где все будет кончено, последний изможденный воин бросит оружие...

Дома Ленг пишет. Когда наступают сумерки и работать нельзя, думает о Стеше.

Все в ней кавказское - в характере, в облике. Хрупкие, почти детские плечи, руки. В то же время - сила и гибкость в движениях. Ветры ее не сломят, чужая рука не скрутит. "Не задалася у нее жизня, - рассказывает Ивановна.
– Замужем была Стешка, и расходилась, и отбивалась от всех ветров. С ее красотой - как не отбиваться?" Не задалась судьба. Так у кого она удается, думает Ленг, особенно женская?

Всего, однако, не передумаешь. С утра опять работа. Опять работа.

На стенах шесть портретов. Семь. Восемь.

Ленг с кистью ходит от одного к другому. Подправит морщину, оттенит желвак на щеке. Добивается выразительности? Выразительность есть. Живости? Живость тоже есть. Добивается жизни. Требует от них рассказать, что происходило в долине. Оживляет волей, душой: заговорите!

И портреты заговорили.

В сумерках, когда работать было уже нельзя и Ленг устало сидел на стуле, все еще не отрывая глаз от портретов, он явственно услышал:

– Именем аллаха! Назад!..
– Это говорил полководец.

– Стой!
– поддержал его сотник с дубовой челюстью.
– Шакалы!

Оба пытались задержать бегущее войско.

– А-а-а-а...
– донеслось с другой стороны, где был одноглазый воин и другие, раненые, измученные.

Вдали, в ущелье, гремели пушки. Падали люди. Кто упал тому не подняться.

Пушки били и впереди. "На Батарейке", - подумал Ленг.

– Правоверные!
– Прибавился новый голос: воин со страшным лицом пытается остановить бегущих.

Лица, лица проносились перед дудожником. Слепые, полуслепые, с тремя глазами на двоих, измученные. Турки, черкесы все смешалось, бежало в панике. А голоса громче:

– Именем аллаха!

– Стой!

Лица вплотную. Голоса рядом, в ушах.

– Стой!
– требовал сотник.

Ленг подходит к окну, захлопывает створки, чтобы не было слышно на улице.

Голоса заполняют комнату:

– А-а-а-а...

– Назад!

Ленг затыкает уши. Пятится из комнаты, закрывает дверь.

– Назад! Приказываю!
– слышится из-за двери. Дрожащими руками Ленг зажигает лампу, присаживается к столу. Стынет ужин, принесенный Никитичной, Ленг не притрагивается к нему. Голоса не стихают:

– Шакалы! Стой!

– Правоверные...

Час сидит Ленг, второй. Липкий пот заливает ему лицо, шею.

– Именем аллаха!
– приказывает полководец Амин.

– А-а-а-а...
– льется в долине.

За полночь Ленг не выдерживает, собирает одежду - фуфайку, куртку - и уходит спать в сад.

Звезды горят над ним, река шумит под обрывом. Художник не может заснуть. Поднимается, подходит к дому и опять слышит:

– Шакалы! Собачьи души!

– Правоверные...

Ленг возвращается и уже не спит до рассвета.

Утром приедет Стеша, думает он. Вспоминает ее расширенные глаза: "Буду бояться..." Каждую неделю Стеша приезжает к матери, отказывая себе во всем, в личной жизни, Ивановна понимает это, горьким горем жалеет дочь: "Пропала девка!.." И Стешины слезы вспоминаются Ленгу, там, на крылечке клуба, звезда, светившая им обоим. Ленг смотрит на небо, пытаясь найти ту звезду. Где там, среди тысячи других звезд?..

Думает о работе. Опять о Стеше. Зачем ей этот ужас? вспоминает портреты. Понимает, что бежал из комнаты, лежит под кустами, прислушиваясь. Боится войти в дом.

Зачем этот ужас? Зачем эти лица? "Разве мы знаем мало?" звучат в ушах слова женщины. Знать, конечно, необходимо. Но не это, не это!
– в отчаянии восклицает Ленг.

– Не то ты делал, Ленг!
– говорит он себе.
– Не то сделал!

Когда над горами встало зарево, ночные тени рассеялись, Ленг опять подошел к окну.

– А-а-а-а...
– слышалось за стеклом.

Ленг распахнул дверь, вошел в комнату.

– Правоверные...

Стараясь ни на что не глядеть, Ленг сдирает со стен портреты, заталкивает их в печь. Чиркает спичкой, второй, подносит пламя к промасленным холстам и глядит, как они вспыхивают разноцветным огнем.

– Назад!

– Шакалы!..

Безжалостно Ленг мешает в печи, раздувает огонь.

– Именем...

Голоса стихают, задыхаются в пепле.

С минуту Ленг наблюдает, как гаснут последние вспышки пламени. Отряхивает руки, чувствуя, как прошлое, ужас сползают с него, высвобождая душу. Отходит от печи.

Плеснув водою в лицо, яростно вытирается полотенцем и, обновленный, идет на реку встречать Стешу.