Лицензия на убийство

Они действительно были в нашем городе очень популярны. Их знала каждая собака, но главной звездой была их сестра – вечная победительница всех гонок на мотоциклах. Со всей страны приезжали парни, чтобы обогнать ее, но она не проиграла ни одну гонку. Прогуливаясь по городу, я много раз слышала, как три мотоцикла проносились мимо, а окружающие восторженно вздыхали им в след.

В интернате действительно ребята частенько говорили о них. Оттуда я и знала все это про них, а так же то, что близнецы ездят на черных спортивных мотоциклах, а их сестра – на красном. Я могла многое услышать, учуять, потрогать, но у меня не было способности узнать цвет. Это печалило.

– Ну, так что, прокатимся? – уточнил Кирилл, а я активно закивала головой, даже не задумываясь отказываться.

– Отлично! Алинка, поедешь тогда со мной, – радостно воскликнул Кир и подскочил со скамейки.

– С фига ли? Эта красотка поедет со мной, – заспорил с ним Макс.

Это было так мило с их стороны делать вид, что они борются за мое внимание.

– Ладно, хрен с тобой, – махнул рукой Кир, и я поняла это по пробежавшемуся ветерку возле моего лица. – Алинка, езжай тогда с ним, а я возьму твою шпагу, – парень осторожно потянул из моей ладони трость.

Шпага? Так мою трость еще никто не называл. 

– Каталась когда-нибудь? 

– Нет.

– Не боись. Главное, держись крепко, прокачу с ветерком, – довольно добавил Макс.

И нет, я не боялась. Не боялась садиться на мотоцикл. Не боялась того, что я совсем не знаю этих парней.

– Алин, ты только не говори никому, что мы пользуемся детским кремом. Это подрывает наш авторитет, – неожиданно попросил Кирилл, и мы все снова засмеялись.

Я провела с этими ребятами около двадцати минут, так как отсчитывала по привычке время в своей голове, но мне казалось, что я знала их целую вечность.

И в то мгновение, когда мы пересекали город, а потом катались еще несколько часов за его чертой, я чувствовала себя не просто свободной, но и зрячей.

Глава 7

Антон

– Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят... – с турникета я спрыгнул только в тот момент, когда мышцы широчайших горели огнем. Пот лился водопадом по всему телу, и я, скомкав майку, обтер ей лицо, убирая влажные капли.

Окинул взглядом мини-тренажорку в своей квартире. Я бесконечное количество времени провел на беговой дорожке, потом на различных тренажерах, отжался в общей сумме несколько сотен раз и столько же подтянулся, но картинки в голове никак не исчезали.

Как чертов мазахист подолгу рассматривал фото. Словно это что-то могло изменить. В миллионный раз перечитывал дело, пытаясь найти хоть что-то, зацепиться за что-нибудь – но ничего.

Ничего. Такое же «ничего», как и в моей душе.

Я четыре года потратил на поиски, но не сдвинулся ни на шаг. Ни одной зацепки. И даже представить себе не мог, в какую сторону мне стоило копать.

А ведь я даже не был на ее похоронах. Потому что был на войне и потому что, мать его, мне никто не сказал.

Пока я там сидел в окопе и отстреливался, ее здесь хоронили в закрытом гробу, потому что ее тело было изуродовано. Даже патологоанатом, который проводил экспертизу, признался, что это самое жуткое, что он видел за свою карьеру. И фото, которые сейчас в беспорядке были разложены вместе с ее делом – тому подтверждение.

Каждый раз, глядя на них, я словно умирал. Я думал, что я пережил многое на войне, но то что пережила она… Ту боль, те страдания и пытки, через которые ее пропустили, словно через мясорубку, не шли ни в какое сравнение с огнестрелами, которые получил я.

Она всегда была самой лучшей. Та, с кем я всегда улыбался. Единственный человек, которого я любил в этой жизни.

Больше жизни.

Потеряв ее, я потерял себя.

И я до сих пор не знал ответов на свои вопросы: кто, а главное, за что?

Сделав несколько подходом, я все же вышел из качалки и направился в свою комнату за полотенцем. Скинув на ходу насквозь мокрую майку вместе с такими же мокрыми шортами и трусами, подошел к своему гардеробу, толкая дверь-купе в сторону. Створки разъехались, и я пробежался глазами по содержимому.

Армия хорошо приучила к порядку. Сложенные аккуратно в стопках постельное белье, полотенца, футболки, спортивные вещи на полках, а так же идеально выглаженные рубашки, пиджаки и брюки – это подтверждали.

Но взгляд выхватил любимый отсек. Там были вовсе не рубашки и трусы.

Любимая Remington 700 откидывала идеальные блики, и от света ламп соблазнительно сверкала, предлагая дотронуться до холодного железа.

На мой взгляд, это была лучшая винтовка, которую я когда-либо держал в своих руках. Имела множество модификаций, идеальный калибр и длину ствола. Удобный поворотный продольно-скользящий затвор и отъемный коробчатый магазин. Отличалась высоким качеством изготовления, обладала высокой кучностью боя, и входила в ладонь так, словно была продолжением руки.

Рядом с ней стояли два любимых Ак-47. На службе я из аналогичных автоматов когда-то выпускал тысячи пуль, а потом по несколько часов после чистил оружие металлическим ершом и ружейной смазкой.

Мне всегда нравилось стрелять, и всегда нравилось возвращать былой лоск автомату. Все оружие, стоявшее в моем шкафу, было идеально вычищено, так как из него я не стрелял вообще. На гражданке надобности не было.

Рядом на полке лежало несколько пистолетов, острых ножей, тепловизор, датчик слежения, прибор ночного видения, оптический прицел, бинокль, два боевых дрона и дохрена коробок с патронами.

Я всегда старался не думать, сколько я убил людей на войне. Но знал точно – их были десятки... сотни. Потому что те гранаты, которые я швырял во врага, уносили жизни десятков людей за взрыв. Я тешил себя тем, что это были террористы, желавшие захватит власть, но я всегда помнил, что так или иначе они были людьми.

Все же не удержался и провел пальцами по холодному металлу винтовки, а после, отдернув руку, ввёл код на панели в стене. Невидимая дверь скрыла мой скромный боевой комплект, после чего отсек с костюмами переместился, окончательно пряча сейф.

Принимая ледяной душ, я слышал, как мне активно кто-то названивал на мой мобильник, но особо не торопился брать трубку. Вода, как и ожидалось, не помогала снять напряжение. И когда уже мои губы посинели, и яйца завыли, намекая, что им как бы вообще не заебись, я выбрался из ванной, глянув на свой телефон.

Скрипнул зубами и все же ответил на звонок.

– Привет, сын, – сходу поприветствовал меня отец, даже не пытаясь из голоса убрать военную твердость.

Даже его обычное приветствие звучало, как команда.