Личная жизнь адвоката

– Я же говорила, что он одумается, – сказала она адвокатам после окончания процесса. – В принципе, он – неплохой парень, просто в самом начале дал слабину.

Василий помрачнел. Он нисколько не пожалел, что заехал «неплохому парню» в физиономию во время очной ставки, а когда услышал о раскаянии Жорика в суде, ему захотелось сделать это еще раз. До Бирюкова, видимо, не доходило то, что его слова, уже зафиксированные в протоколе допроса, являются доказательством. Вчера он утверждал одно, сегодня – другое и наивно полагал, что ему будут верить и в первом и во втором случае. Он подвел и себя и Еву, а теперь стучал кулаком в грудь и каялся.

Адвокаты ушли из суда с легким чувством досады. Повернуть время вспять было невозможно. Судебное разбирательство неумолимо шло к своему финалу. Бирюков выбрал не самый лучший момент начать все с чистого листа.

Дубровская вернулась домой уже после шестичасового кормления. Теперь, когда ее тайну раскрыли, ей уже не нужно было прятать свои деловые бумаги среди пеленок и распашонок. Она могла надевать деловой костюм, брать с собой портфель, так как она это делала раньше. Но внезапно обретенная свобода счастья ей не принесла. Мерцалов изображал полное безразличие к ней самой и ее делам. Он мог сказать ей в течение дня не более десятка слов и делал это в случае крайней необходимости. О самочувствии детей он мог справиться у Лиды, о готовности обеда у матери. Жена в этой семейной цепочке стала лишним звеном. Она не сидела с близнецами и не занималась хозяйством. О чем с ней было говорить? О ее успехах в деле защиты Вострецовой? Андрею Сергеевичу это было неинтересно. «Передай перечницу… Ты не знаешь, куда делась свежая газета? Ты опять оставила свет в ванной», – вот и все общение. Дубровская в своей семье почувствовала себя чужой. Свекровь выражала ей свое порицание всем, чем могла. Она сухо кивала головой в ответ на ее приветствие, не заговаривала с ней о погоде и последних городских сплетнях. Саша и Маша маме, конечно, были рады, но они радовались также и появлению няни, и отца. Последнее обстоятельство было самым обидным. Лиза могла снести упреки мужа и свекрови, но видеть, что родные дети не выделяют ее из круга близких родственников, оказалось невыносимым. Конечно, возвращаясь домой, Елизавета, как могла, старалась восполнить свое отсутствие. Она наспех мыла руки, брала из кухни кефир, бутылочку и бежала к детям. В погожие дни она гуляла с ними во дворе около часа, в ненастье возилась с ними на ковре в детской. Близнецы подросли и успешно исследовали все уголки комнаты. За ними был нужен глаз да глаз. Они ловко ползали, вставали, держась за прутья кроватки и ручки шкафов. Из комнат убрали все опасные предметы, прикрыли острые углы, убрали с видных мест все хрупкое, тяжелое, электрическое. Но мелкие неприятности периодически возникали. Близнецы просто искрились неуемной детской энергией, а их мать, устав после долгого судебного дня, клевала носом. Однажды, притулившись спиной к детской кроватке, она задремала, казалось, на минутку. Но этого времени хватило для того, чтобы малыши разворошили семейный альбом, который неосторожная Елизавета держала в нижнем ящике комода. Когда она открыла глаза, фотографии веером усыпали ковер. Часть снимков мокли в лужице. Саша и Маша были без памперсов. Схватив испорченные свадебные снимки в руки, Дубровская залилась горючими слезами. Она плакала, а близнецы, почувствовав что-то неладное, не сводили с матери блестящих пуговиц глаз. «Нет, я переоценила себя, – вытирая слезы, которые продолжали литься и литься, рассуждала она. – Мне далеко до жены британского премьер-министра. Я не могу одновременно воспитывать детей и биться в залах заседаний. Нужно выбирать что-то одно». Ей до смерти хотелось, чтобы хоть кто-нибудь утешил ее, протянул руку помощи, заверил, что она поступает правильно. Но от свекрови ждать подобного всепрощения было глупо. Она кормила ужином сына в столовой и меньше всего на свете сейчас думала о проблемах Лизы. Андрей, усталый и мрачный, сидел, уставившись в телевизор, и механически поглощал жаркое, приготовленное заботливыми руками матери. Он чувствовал себя обманутым и брошенным, словно любимая жена предпочла ему кого-то другого. Не важно, что под этим «другим» скрывалась работа. На взгляд Мерцалова, вероломство Лизы, бросившей его и детей ради профессии, было равно грехопадению блудницы.

Между тем события в процессе шли своим чередом. По ходатайству прокурора были исследованы вещественные доказательства: бутылка портвейна, изъятая едва ли не у порога дома Винницких, на которой были обнаружены отпечатки пальцев Евы и Жорика; одежда Бирюкова со следами крови Артема и кольцо, фамильная драгоценность семьи, из-за которого в процессе сломали немало копий. Каждое доказательство падало на чашу весов обвинения как дополнительный груз, и становилось понятно, что подсудимым из этого дела «налегке» выйти не удастся. Обвинительный приговор был еще не написан, но день ото дня его основные положения приобретали все более четкие очертания. В пятницу в зале суда разразился скандал. Милица Андреевна давала пояснения по поводу украденного кольца. Прокурор и адвокаты задавали потерпевшей вялые вопросы, поскольку в ее ответах не подразумевалось сенсации. Но госпожа Винницкая не была бы самой собой, если бы не постаралась превратить свой допрос в спектакль и уязвить Еву еще раз.

– …кольцо дорогое, но об этом я уже вам говорила. Артем прекрасно осознавал его ценность. Я допускаю, чтобы он мог выказать желание подарить его своей невесте, но подсудимая таковой никогда не была. У моего сына был тонкий вкус, и представить то, что он мог всерьез увлечься девушкой, ниже его по социальному статусу, образованию, уровню культуры… это, право, смешно!

– Ну, почему же! – подал голос Кротов. – Мне, например, это легко вообразить. Мировая история, предания о любви и даже сказки строятся именно на таком сюжете. Герой влюбляется в девушку, не подходящую ему с точки зрения житейской логики. Иван-дурак сходит с ума по Елене Премудрой. Принц берет в жены Золушку.

– Довольно, – сухо оборвала его Милица Андреевна. – Читайте эти сказки детям на ночь. Мы с вами живем в реальном мире, где рассуждать на тему неравного брака могут только безмозглые романтики. Мой сын всегда был трезвомыслящим человеком.

– А чего вам не хватало? Вашему сыну? – возмутился Кротов. – Кто он у вас, наследный принц? Ему выпала честь быть знакомым с такой девушкой, – он бросил на Еву быстрый взгляд. Девушка сидела пунцовая от волнения, не понимая, что происходит и почему адвокат скатился вдруг с допроса на защитительную речь. – Ева – красива, умна, добра сердцем. Она – отличный специалист… Да, ваша честь! Я наводил справки на работе. Без нее там как без рук. А этот ваш сын… он так и не защитил диссертацию, сколько бы вы нам ни говорили о его блестящем будущем как ученого. Да и адвокатский экзамен он не сдал… Он – никчемный человек, если разобраться…

Дубровская, почувствовав, что ее коллегу понесло, вовсю колотила Василия по ноге туфлей на каблуке, но тот, как раненый зверь, уже не замечал боли.

– …мы судим эту девушку за то, что она не позволила вытереть об себя ноги? Да? Мы рассуждаем на тему, насколько обоснован был ее визит к Винницкому, человеку, который воспользовался ее красотой и молодостью, а потом за ненадобностью указал ей на дверь? Мы ждем от девушки, что она должна молча снести унижение и уйти, когда ей велят? Но почему? Кто это сказал? Кто решил, что должно быть так, а не иначе?

– Довольно, адвокат! – загрохотал молотком судья, который уже долгое время проявлял признаки нетерпения. – Кому вы задаете сейчас эти вопросы? Почему вы решили, что время вашей защитительной речи уже подошло? Я не позволю превращать суд в телевизионное шоу «Суд идет». Вы не актер, а адвокат. Стало быть, извольте выполнять требования закона! У вас есть конкретные вопросы к потерпевшей?

– Вообще все эти вопросы я задавал именно потерпевшей, – сбавил напор адвокат, налетев на замечание судьи, как на бетонную стену. – Просто мне стало тошно выслушивать оскорбления Милицы Андреевны в адрес Евы. Такое впечатление, что именно она навязалась в подруги к Винницкому. Но будем честны: это Артем завязал с ней знакомство, это он привел девушку в свой дом, а не она сама ворвалась туда помимо воли родителей. Он водил ее на вечеринки, покупал ей платья, подвозил к дому на машине. Стало быть, она ему нравилась! Разве это не свидетельство того, что у него были чувства к Еве?

– Ох, молодо-зелено! – покачала головой Милица Андреевна, и на ее губах появилась снисходительная усмешка. – Вы не правы, но я на вас не обижаюсь, адвокат. Понимаю, вы просто пытаетесь отработать свой гонорар. Вы хотите, чтобы все вокруг были честными? Тогда ответьте, положа руку на сердце, стали бы вы сами строить серьезные отношения с такой девушкой, как Вострецова? Не гулять, не спать в одной постели, а именно считать ее своей невестой и будущей женой?

Милица Андреевна рассчитывала на триумф. Ей определенно удалось сбить адвоката с толку, потому что уши Василия приобрели цвет кумача. Он взглянул на потерпевшую, затем на Еву и выпалил вдруг:

– Да. Разумеется… Если бы я мог… – в его интонациях сквозила такая обреченность, что даже госпожа Винницкая на несколько мгновений потеряла дар речи. Милица Андреевна решила, что адвокат точно чокнутый, но в его искренности у нее не было сомнений. Наверняка от стресса и от магических зеленых глаз Евы у него просто снесло крышу. Во всяком случае, он вел себя не так, как должен себя вести нормальный, адекватный человек, вынужденный, согласно профессиональному долгу, защищать преступницу. Она уже жалела о своем вопросе, впрочем, как и судья, который устал быть свидетелем судебной мелодрамы.

– Адвокат, я объявляю вам замечание в протокол, – сказал он, делая знак секретарю. – Вы ведете себя возмутительно. Я вынужден буду вынести частное постановление в ваш адрес и направить его в адвокатскую палату для принятия в отношении вас дисциплинарных мер.

– Воля ваша, – сказал Василий, понурив голову. – Я ничуть не жалею о том, что сказал. Ева – замечательная девушка, и если я из-за нее лишусь…

– Довольно! – грохнул молотком судья. – Вы злоупотребляете своими правами, адвокат, и не подчиняетесь требованиям председательствующего. Я прошу вас покинуть зал. Слава богу, у нас есть еще один защитник.

– Но я не отказывался защищать подсудимую. Да и сама Вострецова не отказывалась от моих услуг. Вы не имеете права!

– Пристав, помогите адвокату покинуть зал, – сказал судья, обращаясь к судебному приставу, сидевшему возле двери на стуле.

Тот неспешно встал и, испытывая видимую неловкость, приблизился к защитнику. Он не решался применить силу, только стоял рядом, глядя, как незадачливый Ромео собирает в портфель бумаги. Василий был раздосадован. Его губы были плотно сжаты, но по ожесточению, с которым он кидал в недра портфеля ручки, брошюры с текстами кодексов, стало ясно, до какой степени он раздражен. Наконец, собрав со стола вещи, он бросил огненный взгляд на судью.