Личник

– Спасибо, Арсений, мы обязательно проверим твоего англичанина, - также серьёзно я ответил другу. – А что ещё скажешь по тройке: купец и двое приказчиков?

– Они ушли из Владивостока в Хабаровск меньше месяца назад. С последним осенним обозом нашего торгового дома. Как мне сказал управляющий нашими делами во Владивостоке «что это за купец, который в Хабаровск идёт с таким количеством товара, которое даже затраты на дорогу не окупит». И у одного из приказчиков лицо и руки были в химических ожогах.

– Почему в химических ожогах? – перебил я Арсения.

– Управляющий в юности увлекался химическими опытами. Вот он и обратил внимание на шрамы у одного из этих горе-купцов. Такие отметины оставляет кислота.

– Химик, бомбист и боевик, - тихо пробормотал я, но Тарала меня услышал.

– Ты это о чём, Тимофей?

Что я мог сказать своему другу? В прошлой жизни попалась мне в Интернете статья про революционера химика «Костю», который готовил в основном для боевой организации эсеров какой-то особый динамит «Экстра». Боевики данный сорт взрывчатки очень уважали. Именно им была взорвана дача Столыпина. Были в статье и фото последствий этого взрыва. По мне так пара десятков кило тротила в безоболочке рвануло, а на самом деле всего семь килограмм Костиного динамита «Экстра».

Вот у этих ребят из боевых групп эсеров и большевиков и сформировались такие тройки: «химик», который изготавливает бомбу, «взрывник-бомбист», который её бросает и «боевик», который охраняет «химика». Но ко всему этому в моём мире пришли, кажется, лет через десять. Точно не помню.

– Да так, Арсений, возникли кое-какие мысли, которыми надо срочно поделиться с господином Савельевым, - после небольшой паузы ответил я Тарале.

– Это так серьёзно, Тимофей?

– Боюсь, да. Очень серьёзно. И огромное спасибо тебе Арсений и Александру Васильевичу. Увидишь его, передай, что я в долгу у торгового дома «Чурин и Ко».

– Значит, действительно, серьёзное дело. Обычно мы у тебя в последнее время в долгу были из-за твоей информации. – Тарала ожесточённо потёр правой ладонью лоб. – Блин, а я листок с фамилиями этих троих в кассовой книге оставил, а её отвезли в контору.

– Время, надеюсь, терпит, - ответил я, а про себя подумал, что в моём мире после получения такой информации, все службы поставили бы на уши, не смотря на время суток. А здесь все события идут медленно, тягуче. Между запросом и ответом не одна неделя пройти может, а то и месяцы.

– Ладно, Даша, давай нам организуй что-нибудь перекусить, да и по рюмочке пропустить, - я погладил по плечу разволновавшуюся девушку. – Чаем сыт не будешь. А потом баиньки делать будем. Утро вечера мудренее. Народ в этом отношении правильно говорит.

На следующее утро, получив от купца данные на троих, как Арсений их обозвал «горе-купцов», направился к Савельеву.

– Тимофей Васильевич, Вам не кажется, что вы пытаетесь все события привязать к своей версии. Как-то у Вас всё вовремя и в одну строку ложится, - раздражённо произнёс штабс-ротмистр, когда я довёл до него полученную от Таралы информацию. – Сначала смерть врача Беркмана и его служанки, химлаборатория, а теперь боевая группа, состоящая из, как вы их назвали, химика, бомбиста и боевика. А этот англичанин тогда с какого бока припёка?

– Контролёр, ответил я устало, - как же хреново, когда приходится убеждать того, кто по своей должности должен был молиться на полученную от меня информацию.

– А возможно и отдельный стрелок, - продолжил я. – Владимир Александрович, Вы знаете, чего я боюсь больше всего при охране цесаревича?

– Чего, Тимофей Васильевич?

– Вот такого стрелка, который шагов за триста-пятьсот всадит пулю между глаз Государю Наследнику и раствориться в лесу или среди домов в городе.

– Хорунжий, сплюньте. Тимофей Васильевич, откуда такие пессимистические мысли?

– Владимир Александрович, а Вы знаете кто такой пессимист?

– И кто? – заинтересованно спросил Савельев.

– Хорошо информированный оптимист. А я очень хорошо информирован. Врач, служанка, химлаборатория, тройка «горе-купцов», один из которых имеет множество шрамов от ожогов кислотой, стрелок. Мне на Вас рассчитывать, Владимир Александрович? Или работать только своими силами и силами городского полицейского управления?

– Вы меня обидеть хотите, Тимофей Васильевич? Конечно же, мы отработаем вашу информацию. С чего начать?

– Начните с англичанина Бекхэма. «Горе-купцами» займутся мои люди и Юрия Петровича. Я сейчас пойду на встречу с ним, узнаю, что господин Банков уже успел накопать.

Поездка к следственному приставу ничего не дала. Банкова не было на месте, и куда он убыл никто из служащих управления сказать не смог. Поэтому попросив передать Юрию Петровичу, что я его ищу, направился в резиденцию. Подходило время ежедневного доклада. В кабинете меня ожидал сюрприз в виде генерал-лейтенанта Духовского.

Генерал занимал в свите наместника особое место, не имея пока официальной должности. Можно было сказать, что он был «нянькой» Николая с административными возможностями генерал-губернатора Дальнего Востока.

Сергей Михайлович был невысокого роста, с редеющими седыми, зачесанными назад волосами, запорожскими свисающими усами. Сегодня, как и обычно он был одет в белый китель с Георгием в петлице, в широченные синие шаровары с желтыми казачьими лампасами и мягкие казачьи сапоги. За полгода, что Духовский провёл на Дальнем Востоке во всех городах и станицах уже знали, что генерал воздержан в личной жизни, не терпит грубой лести, решительно пресекает попытки дать взятки, даже замаскированные под «подарок», честен и неподкупен.

Генерал никогда не избегал случаев поговорить с обывателями, когда ещё сопровождал наместника-цесаревича при его следовании в Хабаровск. Потом в Благовещенске и других городах и поселениях, где останавливались на длительный срок, его часто можно было увидеть общающегося с простым народом на улице. Однако, надо бы подчеркнуть, Духовской не умел говорить с народом, и его понимали иногда не так, как он желал. В торжественных случаях Сергей Михайлович считал необходимым обращаться к собравшимся с речами и, когда говорил, то казалось, что вот-вот он остановится, так волновался, весь делался красным, голос дрожал. Да и говорил генерал с картавостью, что свойственно людям, привыкшим постоянно говорить по-французски, и которой любили тогда подражать гвардейские пижоны. Но картавость Духовского была природной и очень не шла к виду старого казака-запорожца, который он старался себе придать. В общем, как оратора его нельзя было сравнить с бароном Корфом, который имел к тому все природные данные. Но что касается работоспособности – и Духовской, и барон Корф не уступали друг другу.

Двери квартиры Сергея Михайловича, которую он сейчас снимал вместе с женой, всегда были открыты настежь для любого жителя Хабаровска и иногородних. Многим чиновникам это казалось неудобным: «Помилуйте, какую повадку взяли, чуть что, всякий мужик лопочет - сейчас к Духовскому пойду». Такие выражения я часто слышал от представителей различных служб в резиденции наместника. В узком офицерском кругу Сергея Михайловича звали «Дух». И вот этот человек, что-то делал в моём кабинете.

– Разрешите войти, Ваше превосходительство?
– я застыл на пороге, вытянувшись по стойке смирно.