Личные Боги

Я в этот день не корректировал строительство, я принимал сводки с поля боя. Используемая тактика, потери бойцов, количество уничтоженного противника. Результаты он-лайн. Бесчисленные цифры погибших с обеих сторон. Завершена операция в Австралии. Остатки группировки противника планомерно уничтожаются в Йемене. В Плесецке, не самый большой отряд противника, сдерживал наступление сетевых войск при помощи тяжелых погодных условий. Больше всего трудностей возникло на мысе Канаверал. Там было важно сохранить в целости не столько шатлы, сколько груз, приготовленный к запуску на орбиту. Поэтому бомбардировщики, нанесли несколько точечных ударов, для расчистки проходов через баррикады. В эти проходы хлынул поток частей планетной армии. Повстанцы успели хорошо укрепиться и встретили наших солдат плотным огнем. Скорее всего, среди не внедренных были военные, очень уж четко была спланирована их акция. Но на стороне нашей армии было количество. По сути террористов просто выдавили с территорий стартового комплекса. Выдавили, и по дороге размазали. Наша армия понесла огромные потери из-за такой тактики. Но такова была воля божья и гнев его не щадит ни своих, ни чужих. Без пятнадцати двенадцать дня, по уральскому времени, последний очаг сопротивления был уничтожен. Это было похоже на операцию по удалению раковой опухоли – близлежащие к опухоли ткани, также удаляются. Мы потеряли много хороших людей, почти в два раза больше, чем уничтожили не внедренных. А их уничтожили всех, во всяком случае, опознание трупов, выдавало почти стопроцентный результат. Оставшиеся пол процента отнесли на погрешность при учете пропавших без вести и трудно опознаваемых тел. Максимум кто мог выжить, так это одиночки, не принимавшие участия в боевых действиях.

Я принял полные списки погибших. Антона среди них не было. Мне хотелось думать, что он все-таки жив.

Война была окончена. Но я не испытывал радости от победы. Сеть отзывалась болью о погибших подключенных людях. Было тоскливо от принятия стольких жертв во имя цели. Было жаль погибших врагов, ведь в первую очередь это люди и они тоже что-то хотели доказать. Я впервые видел, как плачет бог.

Миша плакал, его страдания стирали меня в порошок. Я разрывался на куски и разлетался по всей вселенной, каждый раз, когда он рыдал. Я проваливался вглубь себя и сжимался в неизмеримо малую точку, когда его душили слезы. Слёзы бога ничем не лучше его гнева.

Война окончена. И нужно заново перестраивать цепи взаимодействий. Восстанавливать разрушенные объекты и оборудование. Война велась ради одной цели и раз война выиграна, то нужно идти к этой цели. В конце концов, это все ради перехода. А в нем все души погибших будут с нами.

Миша грустил. Я вопрошал его, но он молчал. Я должен продолжать работу. Бог мне уже указал путь. И я пройду его.

Я отодвинул грустящего бога на периферию своего сознания и привычно вошел в поток. Я и бог это одно целое. Одна искорка мысли, просочившаяся сквозь миры. И мы не помогаем друг другу. Мы просто идем по пути.

Часть вторая НЕ ВНЕДРЕННЫЕ

Глава 1 Профессор

Шелковая мокрая от пота простыня, укрывавшая моё тело, ощущалась кожей как слизистая субстанция, пытающаяся облепить меня целиком. Ощущение не из приятных. В полусонной дреме, оно рождало не приятные ассоциации. Иногда виделся бред, об инопланетных захватчиках, помещавших людей в коконы. И еще эта рука. Рука лежит на моей груди и прижимает мокрую скользкую простыню. От руки идет жар, не добавляющий комфорта при пробуждении. Рука иногда шевелится во сне и острыми коготками царапает шелковую поверхность. Бесит. Я, нервным движением, скинул с себя наманикюренную конечность и откинул простыню. Брюнетка, пытавшаяся прижаться ко мне во сне, что-то недовольно простонала и отвернулась.

Я люблю спать один. Вытянувшись на спине и раскинув руки как на распятии. Поэтому, я, в свои тридцать восемь, до сих пор не женат. Женщины мне нужны лишь для секса. Никогда не понимал этих сюсюканий и плотных объятий, после соития. Я любил в порыве страсти сорвать с желаемого тела одежду и жестко отодрать, без нежностей, в этом я был мастер. Сбросив пар, я начинал раздражаться от близости партнерши. Мне были не приятны прикосновения ко мне. Они думают, что нежно меня гладят, а мне, в лучшем случае, просто щекотно. А чаще противно.

Я встал и подошел к окну. Серый туман, скрывающий в себе окружающий ландшафт, казался нереальным. В его мутном мареве слегка угадывались очертания пальм. А ведь где-то там океан. Долбаная Флорида. Особенно этим летом. Жарко и влажно на столько, что мне часто снились сны об удушье. А до переезда сюда, я представлял яркое солнце, приятно греющее кожу, чистое голубое небо и никаких туманов. Реальность оказалась намного прагматичней и мне, родившемуся в холодном климате, сложно было привыкнуть, даже за полтора года.

Я дошел до холодильника и налил себе чай со льдом. Вот единственная привычка, появившаяся за время проживания здесь. Квартира, где я живу, была единым пространством. И из кухонной зоны, я прекрасно видел женское тело, закутанное в простыню. Джейн, брюнетка с грудью четвертого размера, страстная в постели. И задница отменная. Ей повезло больше других, она уже четвертый раз у меня в гостях. Но редкостная дура. Женщин я вообще воспринимал как размалеванных кукол с обезьяньими мозгами. И в родном Петербурге и в Штатах.

Я вспомнил Лильку, бледную стройную лаборантку из института, где я провел большую часть жизни. С ней было не так. Она была настолько худа, что я боялся к ней прикасаться, думал, что сломаю нечаянно. С узкими ягодицами и маленькой грудью, она, почему то заводила меня, как ни одна грудастая блондинка не смогла бы. Она была умна, мы мало с ней говорили, я старался избегать длинных бесед с ней, поскольку каждый раз все кончалось язвительными подколками с её стороны. Такой уж она была человек. Мы часто занимались с ней сексом, но она никогда не лезла обниматься после. Всегда быстро убегала, словно стыдилась своего поступка. Это было мило и мне очень нравилось. Но я променял её на сотню американских блондинок и брюнеток, длинными ногами мерящих побережье Флориды.

Загудел телефон, это Фил – мой куратор. Жму клавишу ответа и молчу.

– Гуд монинг, мистер Покровский! Я заеду за вами через полчаса.

Работа есть работа, нужно собираться. Я подхожу к кровати и отвешиваю звонкую оплеуху по соблазнительно выпяченным ягодицам.

– Вэйк ап!

Она недовольно переворачивается, смотрит на меня не выспавшимися глазами.

– Уатс хап далинг?

– Санта Клаус тебе дарлинг. Вэйк ап, говорю!

– Бат…

– Вэйк ап и гедаут, битч!

Не люблю, когда женщины пытаются перечить. Джейн быстро начинает собираться. Она не хочет злить меня, поскольку явно рассчитывает вновь оказаться в моей постели. Я смотрю на её колышущуюся грудь и думаю: «Не факт, не факт, надоела ты мне, честно говоря. Пора браться за блондинок или рыжих»

Глава 2 Фил

Я сидел на пассажирском кресле внедорожника Фила и смотрел по сторонам. Восходящее солнце пыталось рассеять мрачный туман. От этой борьбы света и тени все вокруг было залито фиолетовыми и розовыми красками. По гладкому серому асфальту всюду, куда ни кинь взгляд, катились большие внедорожники. Никогда не понимал тяги американцев к большим прожорливым автомобилям. Тем более с их-то дорогами. Ну, понятно Фил, он военный. Всегда полезно иметь под рукой транспорт, способный перевезти полтонны боеприпасов. А на крышу можно поставить пулемет. Я представил, как Фил, мужественно сжав губы, твердой рукой ведет свой джип по пересеченной местности, а я, высунувшись из люка, героически борюсь раскачиваниями автомобиля и поливаю градом пуль все вокруг. При этом я кричу: «За Родину! За Сталина!» Моя фантазия рассмешила меня. Я смотрел сквозь тонированное стекло и улыбался.

– Рад, что у вас сегодня хорошее настроение, мистер Покровский. Надеюсь, оно вам поможет продвинуться в наших разработках.

Хренов сноб, всегда найдет лазейку перевести все на рабочую колею. Я вспомнил, как мы познакомились. Я вышел расстроенный после открытой защиты своей диссертации. Зубры отечественной науки выставили меня посмешищем, сравнив с клоуном пытающимся сыграть Гамлета. Диссертацию я всё же защитил, приведя неоспоримые доводы в пользу своей теории. Но осталось неизгладимое ощущение, будто мне просто сделали одолжение. Вроде как: «Играйся в своей песочнице, все равно на твои сказочки никогда не выделят грант».