Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

— В каком же виде предстал тебе святой Михаил?

— Это мне открыть не дозволено.

— Что он сказал тебе в тот первый раз?

— На это я сегодня отвечать не стану.

Это значило, должно быть, что ей надо прежде испросить разрешения у Голосов.

После многочисленных вопросов об откровениях, которые получил через нее король, она пожаловалась, что ее мучат без нужды.

— Я повторяю, как делала уже много раз в этом суде, что на все эти вопросы я отвечала в Пуатье. Нельзя ли доставить сюда протоколы и прочесть? Прошу вас, пошлите за ними.

Никто ей не ответил. Этой темы старались не касаться. Протоколы первого суда были благоразумно упрятаны подальше — в них содержались вещи, которые были сейчас весьма нежелательны, в том числе признание, что Жанна послана небом. А этот, низший суд стремился доказать, что она послана дьяволом. Там было также решение о том, что Жанне можно носить мужскую одежду. А теперь и это хотели обернуть против нее.

— Что побудило тебя явиться во Францию? Собственное твое желание?

— Да, и веление Бога. Не будь на то его воли, я бы не поехала. Я лучше бы дала привязать себя к лошадям и растерзать.

Бопэр еще раз вернулся к вопросу о мужской одежде и произнес на эту тему торжественную речь. Жанна потеряла терпение и прервала его:

— Это пустяк, не стоящий внимания. Но и тут я поступила не по советам людей, а по велению Бога.

— Значит, это не Робер де Бодрикур велел тебе так одеться?

— Нет.

— И ты не считала за грех одеться мужчиной?

— Раз я повиновалась Богу, значит поступала хорошо.

— И в этом случае ты тоже считаешь, что поступала правильно?

— Я ничего не делала помимо веления Бога.

Бопэр сделал множество попыток заставить ее противоречить себе или найти в ее словах противоречие с писанием. Но он лишь даром потерял время. Он ничего не добился. Тогда он вернулся к ее видениям, сиянию, которое ей являлось, к ее встречам с королем и так далее.

— Когда ты впервые увидела короля, над ним витал ангел?

— О пресвятая Дева!.. — Она поборола вспышку нетерпения и закончила спокойно: — Если так и было, то я его не видела.

— А сияние было?

— Там было более трехсот солдат и пятьсот факелов, не считая света небесного.

— Что заставило короля поверить твоим словам?

— Ему были знаки; кроме того, он совещался с духовными лицами.

— Какие же откровения получил через тебя король?

— В этом году я вам этого не скажу. Потом она добавила: — Священники в Шиноне и в Пуатье опрашивали меня три недели. Королю было знамение, и он только после этого поверил, а священники все признали, что в моих делах добро, а не зло.

Пришлось на время оставить и эту тему, и Бопэр заговорил о чудесном мече из Фьербуа: он надеялся обвинить Жанну в колдовстве.

— Откуда ты узнала, что во Фьербуа под алтарем церкви святой Екатерины зарыт древний меч?

Здесь Жанне нечего было скрывать:

— Что меч там — мне открыли Голоса; и я послала за ним, чтобы вооружиться им в битву. Мне казалось, что он зарыт неглубоко. Священники вырыли его и отчистили, и ржавчина сошла очень легко.

— Он был при тебе, когда тебя взяли в плен в Компьене?

— Нет; но он был при мне постоянно, пока я не уехала из Сен-Дени, после штурма Парижа.

Этот меч, так таинственно найденный и одержавший столько побед представлялся им заколдованным.

— А был этот меч освящен? Кто освятил его?

— Никто. Я любила его потому, что он был найден в церкви святой Екатерины, а эту церковь я очень чту.

Она чтила ее потому, что церковь была сооружена в честь одной из являвшихся ей святых.

— Ты не возлагала его на алтарь, чтобы он приносил тебе победу? (Бопэр имел в виду алтарь в Сен-Дени).

— Нет.

— Ты молилась, чтобы он приносил победу?

— А разве грешно призывать Божье благословение на свое оружие?

— Значит, в Компьене с тобой был другой меч? Какой?

— Это был меч бургундца Франке из Арраса, которого я взяла в плен при Ланьи. Я оставила его себе, потому что это добрый боевой меч — им очень ловко рубить.

Она сказала это очень просто; и разительный контраст между ее хрупкой фигуркой и суровыми солдатскими словами, которые так легко слетели с ее уст, заставил многих улыбнуться.

— А что сталось с тем, другим мечом? Где он теперь?

— А это есть в обвинительном акте?

Бопэр не ответил.

— Что тебе дороже — знамя или меч?

Глаза ее радостно блеснули при упоминании о знамени, и она вскричала:

— О, знамя мне дороже во сто крат! Иной раз я сама держала его, когда шла на врага, чтобы никого не убить. — И она наивно добавила (нас снова поразило несоответствие между предметом разговора и ее нежной девической прелестью): — Я никого сама не убила.

Многие улыбнулись, и не удивительно — она выглядела такой нежной и кроткой. Не верилось, что она была в боях, где убивают людей; она казалась созданной совсем не для этого.

— А при штурме Орлеана говорила ты солдатам, что вражеские стрелы и ядра из их катапульт и пушек поразят только тебя?

— Нет, не говорила. И вот доказательство: более сотни солдат были ранены. Я говорила солдатам, чтобы они не робели и не сомневались, что они снимут осаду. Когда мы штурмовали предмостное укрепление, я была ранена стрелой в шею; но святая Екатерина пособила мне, и я выздоровела за две недели; не понадобилось даже слезать с седла и бросать мое дело.

— А ты знала, что будешь ранена?

— Да, и я заранее сказала об этом королю. Это открыли мне Голоса.

— Когда ты взяла Жаржо, почему ты не потребовала выкуп с начальника гарнизона?

— Я предложила ему беспрепятственно уйти со всем гарнизоном, а если он не согласится, сказала, что возьму крепость приступом.

— Ты так и сделала?

— Да.

— Это Голоса посоветовали тебе брать ее приступом?

— Не помню.

Так и окончилось ничем это томительно долгое заседание. Были испробованы все средства уличить Жанну в дурных мыслях, дурных поступках, нарушении церковных установлений, в каких-либо прегрешениях в детстве или позже, — но все оказалось напрасно. Она с честью вышла из испытания.