Личный мотив

— Но тела нигде нет?

— Честно говоря, в этом нет ничего необычного. — Фрэнк заметил удивленно приподнятые брови Рея и коротко хохотнул. — В смысле, если тело находится не сразу. Бывает, что кто-то неудачно прыгнул или упал со скалы, возвращаясь из паба, и проходит несколько дней — а зачастую и больше, — прежде чем труп выбросит на берег. Иногда их вообще не находят, а иногда находят по частям.

— Что вы имеете в виду? — спросила Кейт.

— В том месте с обрыва лететь до моря двести футов, — пояснил Фрэнк. — По пути вниз нужно еще не зацепиться за скалы, а если все-таки долетишь до воды, то море будет вновь и вновь бить тебя о камни. — Он пожал плечами. — А человеческое тело легко разрушается.

— Господи, — сказала Кейт, — теперь жизнь у моря не кажется мне такой уж привлекательной.

Фрэнк ухмыльнулся.

— Вы все еще уверены, что не соблазнитесь пойти с нами на карри? Когда-то я подумывал о том, чтобы перевестись в полицию округа Эйвон и Сомерсет, — хотелось бы послушать, чего я себя лишил.

Он встал.

— Вы же сами говорили, что нам нужно где-то перекусить, — сказала Кейт, глядя на Рея.

— Пойдемте, — настаивал Фрэнк. — Повеселимся. Там будет почти весь наш ОКР и еще кое-кто из патрульно-постовой. — Он вывел их за проходную и пожал руки обоим. — Мы закругляемся тут и примерно через полчаса собираемся в пабе «Радж» на Хай-стрит. Раскрытие дела про сбитого мальчика, да еще когда водитель скрылся, это ведь большой успех для вашей команды, верно? Вы должны выбить себе командировку до завтра — и отметить это дело по-настоящему!

Они попрощались, и Рей чувствовал, как у него урчит в животе, когда они шли к машине. Курица джалфрези под пиво — это как раз то, что ему было нужно после такого дня, как сегодня. Он взглянул на Кейт и подумал, как приятно будет провести вечер за легкой беседой и добродушными шутками с парнями из Суонси. Было бы крайне досадно сразу ехать домой, и Фрэнк был прав: он действительно мог оформить им командировку, тем более что утром здесь еще нужно будет кое-что закончить.

— Пойдемте, — сказала Кейт. Она вдруг остановилась и повернулась к нему лицом. — Там будет весело, и он прав — мы должны это отметить.

Они стояли так близко, что почти касались друг друга, и Рей представил, как после карри они оставляют ребят из Суонси и уходят вдвоем; потом, наверное, заходят еще куда-нибудь пропустить стаканчик на ночь, а после возвращаются в гостиницу. Подумав, что может случиться после этого, он судорожно сглотнул.

— Как-нибудь в другой раз.

Наступила пауза, затем Кейт кивнула:

— Конечно.

Она пошла к машине, а Рей вынул телефон, чтобы набрать СМС для Мэгс:

Еду домой. Купить тебе что-нибудь из еды навынос?

53

Медсестры были очень добры и внимательны. Они спокойно и умело обрабатывали мои повреждения и, похоже, не очень возражали, когда я в сотый раз просила их подтвердить, что Иен мертв.

— Все закончилось, — говорит мой доктор. — А теперь немного отдохните.

Я не чувствую особой потребности в какой-то свободе, чтобы поскорее уехать отсюда. Меня одолевает сокрушительная усталость, которая никуда не исчезает. Патрик не отходит от меня. Когда я ночью несколько раз в ужасе просыпаюсь, он все время оказывается рядом, чтобы успокоить меня после страшного сна. В конце концов я соглашаюсь принять седативное средство, которое предлагает медсестра. Мне кажется, я слышу, как Патрик говорит с кем-то по телефону, но снова засыпаю, так и не успев спросить, кто это был.

Когда я просыпаюсь, через горизонтальные жалюзи на окне в комнату пробивается солнечный свет, оставляя на моей кровати светлые полоски. На тумбочке рядом со мной стоит поднос.

— Чай уже остыл, — говорит Патрик. — Пойду посмотрю, нельзя ли организовать тебе горячий.

— Все нормально, — говорю я и пытаюсь сесть. Шея болит, и я осторожно трогаю ее.

У Патрика сигналит телефон, и он берет его, чтобы прочесть сообщение.

— Что там?

— Ничего, — быстро отвечает он и переводит разговор на другую тему. — Доктор говорит, что еще несколько дней будет больно, но у тебя ничего не сломано. Они дали какой-то гель, чтобы справиться с последствиями ожога хлоркой, и ты должна намазываться им каждый день, чтобы кожа не пересыхала.

Я отодвигаюсь и освобождаю место, чтобы он сел рядом со мной на кровати. Лоб его нахмурен, и я переживаю, что заставляю его волноваться.

— Со мной все о’кей, — говорю я. — Честно. Я просто хочу уже домой.

Я вижу, что он ищет на моем лице ответы на свои вопросы, — он хочет понять, что я чувствую к нему, но я пока и сама этого не знаю. Знаю только, что не могу доверять собственным суждениям. Я выжимаю из себя улыбку, чтобы показать, что я в норме, и закрываю глаза, но, скорее, чтобы избежать взгляда Патрика, чем собираясь снова заснуть.

Я просыпаюсь от шума шагов за дверью и надеюсь, что это доктор, но слышу, как Патрик говорит кому-то в коридоре:

— Она здесь. Я схожу в столовую за кофе, так что у вас будет время побыть наедине.

Я не могу сообразить, кто бы это мог быть, и даже когда дверь распахивается и я вижу стройную фигуру в ярко-желтом пальто с громадными пуговицами, я все равно не сразу узнаю ее. Подкативший к горлу ком не дает мне говорить.

Ева летит через всю палату и заключает меня в объятия.

— Я так по тебе скучала!

Мы обнимаемся, пока наши всхлипывания не начинают затихать, а потом усаживаемся на кровати друг напротив друга, сложив ноги по-турецки и держась за руки, как будто мы снова дети и сидим на нижней койке двухъярусной кровати в нашей общей комнате.

— Ты подрезала волосы, — говорю я. — Тебе идет.

Ева смущенно прикасается к своим блестящим коротким волосам.

— Думаю, Джефф предпочитает у меня длинную стрижку, но мне нравится эта длина. Кстати, он передает тебе большой привет. Ах да, и наши дети тоже. — Порывшись в сумочке, она извлекает оттуда помятый рисунок, сложенный пополам, как открытка с наилучшими пожеланиями. — Я сказала им, что ты в больнице, и они почему-то решили, что у тебя ветрянка.

Я смотрю на рисунок, где я изображена в кровати и вся в пятнах, и смеюсь.

— Я соскучилась по ним. Соскучилась по всем вам.

— Мы тоже по тебе скучали. — Ева набирает в легкие побольше воздуха. — Я не должна была говорить того, что сказала тогда. Я не имела на это права.

Я вспоминаю, как лежала в больнице, после того как родился Бен. Краем глаза я видела детскую люльку из прозрачного пластика, которую почему-то не убрали и которая как будто насмехалась надо мной. Ева приехала, еще не зная ужасной новости, но по ее лицу я видела, что нянечки перехватили ее по пути ко мне. Подарок для меня, некогда красиво упакованный, был спрятан в глубины ее сумки, а оберточная бумага на нем была смята и порвана, когда она заталкивала его туда, подальше от глаз. Я подумала, что она станет делать с его содержимым: может, найдет какого-нибудь младенца, который будет носить одежду, выбранную для моего сына?

Сначала она не могла заговорить, а потом уже не могла остановиться:

— Иен что-то сделал с тобой? Это ведь он, верно?

Я отвернулась, увидела пустую детскую люльку и закрыла глаза. Ева никогда не доверяла Иену, хотя он очень старался, чтобы никто не догадался о его нраве. Я всегда отрицала, что у нас что-то не так: сначала была слишком ослеплена любовью, чтобы видеть трещины в наших отношениях, потом — потому что мне было стыдно признаться, что я столько лет живу с человеком, причинявшим мне боль.