Личный оборотень королевы

А Вася с тех пор начал болеть. Не ест ничего, чахнет. Мать с ног сбилась, тех докторов зовет, этих… А он чахнет и слова никому не говорит. Потом вдруг сказал:

– Мама, позови Валю Иванову, я с ней попрощаться хочу.

Позвали ту добрую девочку. Села она рядом с Васей и плачет. Он говорит:

– Тебе меня жалко? Жалко, что я умру?

– Конечно, жалко, – говорит Валя.

– Хочешь, чтобы я вылечился?

– Конечно, хочу.

– Меня вылечить можно, – сказал Вася, – только если кто-нибудь согласится мои сны видеть.

– Ну давай я буду твои сны видеть, – сказала добрая девочка. – Только как это сделать?

– Сейчас, – говорит мальчик… взял ее за руку, посмотрел в глаза и завыл волком, да так страшно, что девочка чуть не померла со страху.

А потом ничего, успокоилась. И Вася выздоровел. Мать его устроилась куда-то на работу в городе да и уехала с ним.

Но вот беда – с тех пор Валя стала видеть сны про волков. Учиться начала плохо, а как спросят что-нибудь, только про волков и может рассказать.

Стали дети Валю дразнить Волчьей Сестрой. Одна девчонка ее больше всех донимала, Тоська Комарова. Раньше ее все Комарихой обзывали, а теперь она и была рада на Вале отыграться, Волчьей Сестрой ее дразнить.

Однажды Тоська Комарова очень Валю обидела. Та убежала домой вся в слезах, а среди ночи просыпается с криком:

– Волчья Сестра загрызла Тоську! Волчья Сестра загрызла Тоську!

Смотрит мать – а у дочки-то весь рот окровавленный…

Конечно, она девочку умыла, чтобы никто ничего не узнал, да вскоре и уехала с ней в большой город. Спрятала. Но Валя до сих пор ищет, кто за нее волчьи сны видеть будет.

Одна девочка ей понравилась. Тоже добрая и умная. Может, она согласится?

РЕЗОЛЮЦИЯ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА:

Очередной сумасшедший бред графоманки с убогой фантазией.

В корзину!

Из одного старого дневника

Дни идут так быстро и полны стольких забот, что у меня нет ни времени, ни сил заниматься моим дневником. Раньше я была совершенно одинока, поэтому поверяла именно ему все мои надежды и только с ним вела самые задушевные разговоры. Теперь вокруг меня разные люди, и хоть ни с кем из них я не могу обсуждать свои сердечные тайны, все же мне есть о чем с ними говорить, как по-русски, так и по-английски.

Я наконец-то познакомилась с моим воспитанником, Алексом Дугласом, и, честно признаюсь, мне понадобились все мои силы и все привитые матушкой правила хорошего тона, чтобы сдержать изумленное восклицание, когда я впервые встретилась с ним взглядом.

У этого маленького худенького мальчика с длинными черными волосами удивительные глаза: пронзительные, зеленые, к тому же он отлично видит в темноте! Оттого пятилетнего ребенка побаиваются слуги, которые, как все простонародье, очень суеверны.

Мать к нему, увы, равнодушна. Господин Чужанин добр к племяннику, но мальчику нужна женская, материнская ласка.

При одном взгляде на моего питомца мне стало невыносимо жаль его. Моим первым побуждением при встрече было не сделать ему реверанс, а обнять его и нежно поцеловать. Так я и сделала. Можно было ожидать, что Алекс испуганно отпрянет, однако он обнял меня в ответ, прижался ко мне и прошептал: «Нэнни!» Это значит – няня.

Это слово не обидело меня, хотя оно как бы понижало мой статус, ведь няня ниже гувернантки, – однако я радостно отзываюсь на него, оно стало как бы моим вторым именем, и многие слуги теперь убеждены, что если в России Марью называют Машей или Марусей, то в Англии – Нэнни.

В ответ я назвала Алекса Сашенькой, он немножко удивился, а потом засмеялся и теперь охотно откликается на это имя – правда, только когда его зову я. К своему заботливому дядюшке он нейдет, дичится его, звать себя Сашкой не велит. Господин Чужанин пошучивает: вы-де, Марья Павловна, околдовали моего племянника.

Думаю, постепенно Сашенька и вовсе привыкнет и к имени, и к жизни в Заярском, и к русским сказкам, которые я ему рассказываю, укладывая спать. Он охотно учится по-русски, только некоторые слова никак нейдут ему в память. Например, он боится слова «огонь». Слов fire, blaze, flame, которые по-английски означают то же самое, он тоже боится и во сне иногда кричит: «I am in the blaze!» – то есть «Я в огне»…

Страшно! Наверное, мальчик видел какой-то пожар в детстве, но расспрашивать его об этом невозможно, чтобы сразу не начались истерические рыдания. Конечно, лучше пусть мальчик успокоится и обо всем забудет, поэтому мы избегаем таких опасных слов, как «огонь», «пламя» или «пожар».

Его мать – надо сказать, что сестра господина Чужанина, как он и предупреждал, потребовала называть ее миссис Дуглас – восприняла нашу с ее сыном горячую дружбу безо всякого одобрения или осуждения. Ей все равно, что с мальчиком происходит, лишь бы он не отвлекал ее от мечтаний, которым она предается в своей комнате, от чтения толстенных книг, которые она потом запирает в небольшой, узкий, словно пенал, шкаф без стекол, который доставлен был из Англии в числе прочих ее пожитков. Ключей от этого шкафа я никогда не видела – должно быть, барыня носит их при себе.

Страстно любит Вера Сергеевна верховые прогулки, для чего ей седлают молоденькую кобылку по имени Кроу, что значит Ворона. Она и впрямь черным-черна, и когда барыня в своей черной амазонке, смуглая и черноволосая (глаза у нее тоже черные, в отличие от синих глаз брата и зеленых – сына), в маленькой черной шляпке, садится в черное дамское седло, кобылка и всадница производят поразительное впечатление! Так и чудится, что они возникли из какой-то неведомой страны – даже не из Англии, а из совершенно таинственных, заколдованных мест! – и вот-вот канут туда вновь.

Вера Сергеевна очень смела и не боится скакать по лесным дорогам. Она родилась и выросла в этих местах, она прожила здесь всю жизнь, кроме тех шести лет, которые провела в Англии, и знает наизусть каждую тропу близ своего имения и окрестных. Ездит она всегда в одиночестве, без слуги.

Когда из Нижнего Новгорода прибыл в Заярское уездный исправник – выслушать мой рассказ о том, что произошло на лесной дороге, – он, приложившись к руке Веры Сергеевны, вернее, к диковинным кольцам и перстням, которые унизывают ее пальцы от ладоней до ногтей, умолял ее быть осторожней и не искушать судьбу одинокими поездками. Однако Вера Сергеевна только высокомерно вскинула брови: