Личный поверенный товарища Дзержинского. В пяти томах. Книги 1-2

Доктор посмотрел на медсестру.

– Что ему можно, – повторил он ее вопрос и сам же на него ответил – по-моему, ему можно все.

Медсестра ушла, а доктор обратился ко мне.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Прекрасно, доктор, – ответил я, – как будто заново народился.

– Да, заново народился, – медленно произнес врач, – но ведь такого не бывает. Вы представляете, что мне придется докладывать комиссии? Я даже не знаю, как все это объяснить, меня же дисквалифицируют. Я помню, каким вы поступили к нам. По физическому состоянию вы полностью соответствовали своему возрасту.

– Не волнуйтесь, доктор, – попытался я его успокоить, – когда нет никаких объяснений, то всегда уповают на потусторонние силы. Но мы-то с вами люди грамотные и прекрасно знаем, что никаких потусторонних сил нет, просто есть неразгаданные возможности организма, активизируемые внешним воздействием или способностью человека самостоятельно мобилизовать их. Давайте остановимся на том, что произошла самомобилизация духовных и физических сил пациента.

– Кто же в это поверит? – как-то неуверенно спросил доктор.

– Поверят, – достаточно уверенно сказал я, – я сам это подтвержу, а они пусть попробуют доказать обратное. Один дурак может поставить в тупик сто мудрецов. Считайте, что это я и есть.

В палату вошла медсестра с подносом в руках.

– Не составите компанию? – кивнул я на поднос.

Доктор отказался, а я набросился на нехитрую больничную еду как на изысканные блюда, которые готовили только для меня и по моим пристрастиям. Я бы съел еще три раза по столько, но доктор меня остановил, сказав, что с набитым желудком организм работает с нагрузкой, а мне нагрузки противопоказаны. Это мне-то нагрузки противопоказаны? Да я готов горы сдвигать!

В палату вбежала старшая медсестра, быстро осмотрела углы, поправила полотенце на вешалке и встала в сторонке.

Дверь в палату открылась и вошла толпа людей в белых халатах. Именно толпа. Человек пять-шесть профессоров, определял по возрасту, столько же больничных светил и полтора десятка студентов с тетрадками.

Профессора сели на принесенные студентами стулья и уставились на меня. Я тоже с интересом смотрел на них. Пауза стала затягиваться, так как люди ожидали увидеть одно, а видят другое.

– Так, – сказал один профессор, – а сколько вам лет?

– По паспорту или по внутреннему календарю? – уточнил я вопрос.

– Да так и так, – согласился профессор.

– По паспорту я 1891 года рождения, а по внутреннему календарю – лет сорок с небольшим, – четко ответил я.

Студенты прыснули. Профессор строго посмотрел на них.

– Коллеги, попрошу быть серьезнее, – сказал он, – мы имеем дело с уникальным явлением, больной правильно называет свой возраст, мой дедушка знавал его молодым, а наяву мы видим совершенно другой, восстановленный организм. Мы на пороге величайшего открытия современности и ваше присутствие здесь вы должны расценивать как высшую степень доверия и сопричастности к большой науке.

Повернувшись ко мне, профессор спросил, заглянув в историю болезни:

– Как чувствуете себя Дон Николаевич?

– Спасибо, профессор, очень даже хорошо, нежели перед поступлением в больницу, – ответил я.

– Давайте-ка мы осмотрим вас, – сказал профессор. – Раздевайтесь полностью и не стесняйтесь, здесь все медики, а вы человек уникальный, пусть люди учатся, будущие профессора и мы им должны передать свои знания. Так?

– Так, профессор, – сказал я, снимая длинную рубашку.

В какой-то степени я чувствовал некоторое смущение от присутствия молодых и симпатичных девичьих мордашек, а с другой стороны стеснительность мужчины перед женщиной и женщины перед мужчиной частенько убирает самые яркие оттенки нашей жизни.

И вообще, нечего стесняться своего тела. Мы же не пуритане, чтобы падать в обморок от вида обнаженной женской щиколотки. Мы вместе работали по изучению моего организма после проведенного лечения, и я не высказывал никакого неудовольствия проводимыми манипуляциями с моим телом, и студенты были заняты записями в своих тетрадях и вряд сексуальные мысли мешали им заниматься учебой.

Глава 5

Целый лень я подвергался осмотрам и анализам. Всю эту кухню рассказывать не буду. Это в кино доктора в белых халатах и с умным видом решают, кого и как будут лечить. А на деле это грязная и рутинная борьба за человеческую жизнь с постоянной ответственностью за то, что человеческий организм перестает сопротивляться и тогда наступает пора следственных работников от медицины и правосудия решать, а так ли лечили больного, а вот если бы так, то он бы и выжил. И им совершенно фиолетово, был ы лечебной команде сам пациент, или он сложил руки и сказал мысленно всем: люди, оставьте меня в покое, не мучайте меня, мне так надоела эта жизнь, что я буду рад тому, что она закончится. И его нужно понимать, если эта болезнь длится годами, причиняя немыслимые страдания от всех процедур и операций, на которые у него хватает денег. Он понимает, что жизнь ему продлят на несколько месяцев или недель и он знает, что смерть все равно придет и перед смертью не налижешься и не надышишься. Вот если бы болезнь была найдена только вчера, то можно было побороться за жизнь.

Малоимущему пациенту в этом отношении легче. Он прекрасно знает, что он приговорен. Эффективные лекарства ему недоступны, а продолжительное лечение банкротит всю его семью, а еще предстоящие расходы на похороны, и он больше озабочен материальным положением семьи, а не собой.

Еще легче одинокому человеку. Ему заботиться не о ком и некому заботиться о нем. Но одна мысль является общей для богатого и бедного: что будет с тем, что в течение своей жизни он делал и чем занимался.

У богатого человека всегда есть все и его не забудут в течение одного или двух веков. А вот бедному и одинокому сложнее. Наследников нет, никому он не нужен и все, чем он занимался, либо выкинут на свалку, либо соседи разберут, либо все это окажется на блошином рынке с надписью «вещи неизвестного».

Следственные работники берут на себя функции Бога в теории и решают, кого звездануть по лбу чашкой весов Фемиды, а по кому промахнуться. Утрированно говоря, врачи – это как автослесари, только в белых халатах для стерильности. Та же разборка и чистка механизмов, замена изношенных частей, наладка системы зажигания, подачи топлива и тормозной жидкости.

К вечеру я был настолько измучен, что еле дождался, когда закончится капельница с поддерживающим раствором из глюкозы с калием и магнием.

Только сняли аппаратуру, как я сразу уснул. То ли я спал, то ли не спал, но мне казалось, что я бреду темной ночью по какому травянистому лугу, спускаясь в душные овраги и поднимаясь на поверхность. Небо темное-темное и на нем нет ни единой звездочки, нет луны и не видно облаков. Возможно, так вот и выглядит преисподняя и неизвестно, что ждет меня впереди.

Пробуждение было похоже на падение в глубокую яму, из которой я пытался вылететь как птица и все-таки вылетел на белый свет. За окном светило солнце, было тихо и спокойно. Я прикрыл на несколько минут глаза и снова уснул. Меня разбудила дежурная медсестра с термометром.