Личный водитель

– Где мы?

Иван молча выбросил недокуренную сигарету в приоткрытое окно. Яркий уголек прорезал темноту светящимся протуберанцем.

– Я спрашиваю, где мы?

Иван не ответил. Вера почувствовала, как крепкая мужская ладонь ложится ей на затылок. Она напряглась всем телом, попыталась отстраниться, но губы ее уже отвечали на чужие поцелуи. Вера почувствовала сладковатый запах парфюма и терпкий – табака. Она задохнулась волной восторга и послушно подалась вперед.

Банный день

В то лето я поехала к родителям править документы. Терять свой адрес проживания, выписываться. В родном городке тогда было не принято интересоваться, куда ты дальше направишь свои стопы. Спокойным женщинам в паспортном столе было абсолютно все равно. Они выписывали в никуда, не моргая глазом.

– Квартплату опять повысили. За лишнего человека оплачивать приходится, – объяснила мама по телефону за пару месяцев до этого, стараясь перекричать свист закипающего чайника. Она была уверена, что я устроюсь как-нибудь в Москве. Тем более, как она думала, я там уже устроилась неплохо, а уж сделать документы и столичную прописку для меня, такой смышленой, особого труда ведь не составит, правда? Я не стала спорить.

Из аэропорта меня забрал отец на своей старенькой Тойоте.

– Привет!

– Ну, привет.

Он неловко обнял меня и доволок мой чемодан в багажник. Через полчаса мы въехали в немного ностальгический, но почти полностью забытый мною дворик, прямо к нашему подъезду. Часть моих вещей – тех, что для вечерних танцев, я в первый день перевезла к подруге Машке: мои любимые юбки и прочие декольте в мамин «приличный» список не входили. Все остальное осталось у родителей. Ночевать у них, под настенным ковром, рисунки и завитки которого я помнила с младенчества, я могла только в трезвом виде и в человеческой одежде, что было не всегда возможно, а часто – и вовсе тяжело. Само это место превратилось в старый комикс, и перелистывать его с былым энтузиазмом и интересом я уже не могла. Поэтому в родительском гнезде я почти не оставалась, чтобы не расстраивать лишний раз. Я всегда старалась быть хорошей дочерью, что бы обо мне не думали.

В течение первых вечеров я честно выслушала новости, касающиеся дальних и ближних родственников, а также соседей и знакомых. Их лица смешивались в неопознаваемое нечто вместе с чаинками на дне отцовской чашки.

– А помнишь Лющенко из четвертого подъезда? У них сын спился, а дочка – так та все в институте.

Мне было отчасти жаль, что я не помню, кто кому приходится, и только кивала, все чаще невпопад.

Вполне очевидно, что к концу первой недели я почти полностью перекочевала к Машке, в ее съемную квартиру. Мы не привязывались к субботам и воскресеньям, чтобы устроить выходной. Я – в трехнедельном отпуске, Машка же работала в отеле с плавающим графиком, и к ночи частенько бывала полностью свободна. Дни ее смены я старалась проводить все так же с мамой, но в пятницы мы отправлялись потанцевать независимо от списка дел Машкиных или моих.

– Дико жмут эти «копыта», – морщась, бормотала Машка, в одну из наших пятниц, напяливая туфли на платформе. – Вот до первого мохито жмут, а потом – сразу нет. Странно даже, скажи?

Я осмотрела кончики своих малиновых сабо и подумала, что мне потребуется не меньше литра алкоголя, чтобы эта красивая на вид, но жутко неудобная обувка перестала жать, тереть и приносить мне любой мало-мальский ощутимый дискомфорт. Это была ужасно неудачная покупка. Чисто женская, эмоциональная, что оправдывала ее немного диковатый цвет и даже частично изуверскую колодку, что лучше смотрелась бы в витрине музея Великой Инквизиции.

– Потерпи, – сказала я, взглянув на Машку. – Всего-то – от подъезда до такси доковылять. Главное, успеть занять диван.

Речь шла не о простом диване. В тот вечер нас интересовали те, что располагались вдоль стен на втором этаже известного в городе клубешника. Дизайн придумывал хозяин, знаменитый в городе веселый мужчина родом из Болгарии. Он явно знал о том, что людям положено немножко отдыхать между танцами и крохотными стопками с водкой и ликером.

Я волновалась зря. Наш любимый диван все так же, как и раньше, ждал нас и даже не один: танцпол был пуст, у бара – всего лишь пара ранних «бабочек». Работающие граждане только приходили в себя после пятидневки и наскоро меняли офисную одежду на вечерний туалет в своих квартирах, а мы с Машкой уже занимали место в самом уютном уголке ночного клуба Х. Шар из серебряных осколков колыхался над головой, его лучи пронзали сумерки у танцевальных стоек.

Наконец, клуб начал потихоньку заполняться. В колонках надрывался какой-то новенький арабский ди-джей. Восточный ритм совсем не помогал немного грустным девочкам с подносами: они сбивались с ног и низко наклонялись над диванами, стараясь угодить вернувшимся с путины и от того сегодня щедрым рыбакам и нефтяникам-экспатам с нерусскими именами. При этом девочки умело игнорировали студентов, возможно, догадываясь, что через лет пять большинство из этих мальчиков купят билет в один конец и улетят туда, где клубов больше в сотни раз, а официантом работать не зазорно. Но это позже, а сейчас эти вчерашние, только что из школы, пацаны числились, как неплатежеспособные, а потому официанткам неинтересные.

Количество коротких юбок превышало количество мужчин, способных одарить хозяек юбок коктейлями, но нам повезло. Нам всегда везло. Возможно потому, что под коктейлем подразумевался именно напиток – без пляшущего на дне бокала отсвета свадебных колец.

Подсели двое. Чернявый, низкий, крепко сбитый придвинул крепкий зад поближе к Машке. Высокий парень в светлом поло сел с моей стороны.

– Привет, девчонки! Что, скучаете?

В приветствии его я сразу уловила заморский акцент. Удостовериться наверняка не удалось – парень почувствовал мой интерес и сразу же притих. После него вступил чернявый и уже не замолкал.

– Я – Алекс, а вот друга моего звать Дэном.

В нашей нефтяной глубинке это могли быть как переделанные на американский манер Сашка и Денис, как и реально пробитые в заграничном паспорте имена. Впрочем, Алекс, при всей своей несеверной смуглокожести и черных кудрях, мог вполне сойти за местного – чистая речь и неуловимый налет русскости, который иностранцы не могут приобрести даже после десятилетий поедания окрошки. Дэн же вызывал сомнения. Приезжий, не иначе. При этом себя ничем не выдавал. Экспаты – они тихие. Боятся русских полицаев, боятся русских папенек с берданкой под кроватью. Смирные, короче.

– Девочки, позвольте угостить!

Мы позволили. Мы с Машкой любили эту игру в кошки-мышки, где кошки угощали, а мышкам следовало улизнуть до момента, когда карета превращалась в ворох смятых простыней, и наступал черед платить по счету. «Кир-рояль» с вишенкой произвел эффект анестезии – сабо переставали жать, а музыка естественным образом навеивала желание танцевать, пока не наступят предрассветные часы.

Дэн и в самом деле оказался американцем. Дэниел Реддик, сотрудник нефтегазодобывающей компании «Шелл». Здесь кукует второй год. Одинок (еще бы!), детей, конечно, тоже нет (ну, разумеется).

– Вообще не говорит по-русски! Вообще! Только здрасьте-пока-спасибо. Ну и вот эту первую заученную фразу, – Алекс выпил и разоткровенничался. Он профессионально слизнул соль с запястья, навинтил свой рот на рюмку, с задержкой вздрогнул. – Зато пьет как русский – посмотри!

Словно в подтверждение слов, Дэн выпил аналогичную дозу. Только в отличие от Алекса не вздрагивал. Впрочем, не только это их разнило. Алекс, красноречивый и живой, как все южане («Я по маме – грек!»), развлекал нас разговорами, жестикулировал, смеялся и шутил. Рот его не закрывался ни на минуту, рождая байки одна новей другой – добрую половину вечера он посвятил отсутствию горячей воды в домах. Он начал и уже не мог остановиться, оседлав, по-видимому, любимого конька. В тот же момент я почувствовала напряженно-горячее Машкино бедро. Для нас тема горячей ванны была намного актуальней, чем ставки на политической арене мира и курса доллара к рублю. В родных краях горячую водицу отключали с июня по сентябрь. Мне уже до оскомины надоели тазики и ковшики с водой, в снах все чаще снилась московская ванна с желтой шторкой.