Личный враг фюрера
Шрифт:
В середине августа он завел разговор о соревновании с гордостью клуба – яхтой «Коммунар». Кто быстрее. Обычно сдержанный Сашка, пришел в восторг: померяться силой с лидером, фаворитом – что может быть интересней?
Сразу же началась тщательная подготовка. Проверили корпус, паруса и такелаж, вдвое участились тренировки в море. Успехи новых членов команды были настолько очевидны, что в день соревнований Аркадьич доверил Сашке самостоятельно вывести яхту за Воронцовский маяк.
Погода в тот день выдалась прекрасная: чистое голубое небо, легкое волнение, попутный ветер.
Яхты заняли исходную точку, последовала
В ту же минуту Сашка, сидевший на руле, прыгнул за тезкой в воду. Потерявшая управление яхта закружилась на одном месте. Аркадьич, перехватив руль, успел сбросить спасательный круг.
Когда оба, отплевываясь, взобрались обратно на палубу, «Коммунар», закончив маневр, стремительно уходил к берегу. Догнать можно было только за счет более искусного управления, точно ловя парусом ветер и регулируя крен судна весом собственных тел.
– На руль! – рявкнул капитан Сашке. – Продолжай.
Тот уселся за румпель, яхта стала набирать ход. За кормой расходился пенный след, в снастях запел ветер. Еще до маяка «Карманьола» догнала соперницу, обошла и первой отшвартовалась у стенки.
–Ура! – завопила команда, а Аркадьич похлопал Сашку по плечу. – Молодца. Из тебя, Маринеско, будет толк.
Вскоре у него возникла идея нового соревнования. Организовать заплыв – от яхт-клуба до Лузановского пляжа. Расстояние немалое, километров шесть – семь вплавь.
– Подумайте, – сказал младшим из команды, – если есть сомнения, лучше не пытаться.
– Не вопрос, – тряхнул чубом Сашка. – Не знаю, как Шурка, а я поплыву.
– И я тоже, – тут же заявил приятель.
Руководство клуба сомневалось, допустить ли друзей к заплыву в числе других – уж очень они были молоды. Но ребята сумели убедить старших, и те согласились.
И вот в солнечный день на пирсе выстроились отобранные участники заплыва – человек десять. На каждом помимо трусов был брезентовый пояс со спрятанными внутри иголками – на случай, если в воде схватит судорога. Участников сопровождали две шлюпки: руководство, контроль, помощь.
По условиям соревнований, через час после старта пловцам разрешалось подплыть к одной из них и подкрепиться бутербродами с колбасой. Пить воду не разрешалось.
Заплыв оказался длительнее, чем предполагалось, и составил около пяти часов. Наконец все участники добрались до берега и, выбредя из моря, рухнули на песок.
На Софиевской Сашку с Шуркой встретили как героев, от родителей же им порядком влетело. Грозились даже забрать обоих из клуба.
Однако с ним все же пришлось расстаться. К осени яхт- клуб перебазировался в район Аркадии. Добираться туда было далеко и сложно.
Если для Шурки расставание с клубом было достаточно легким (у него появились другие увлечения) то Сашка пережил это болезненно, почти как катастрофу. Без моря и кораблей он уже себя не мыслил.
На следующее лето выход из положения все-таки нашелся. Они с приятелем устроились учениками на центральную спасательную станцию Ланжерона. Началась их служба. Поначалу она была скучноватой и заключалась в дежурстве на вышке для наблюдения за водной акваторией, где купались отдыхающие.
Этот этап прошли быстро,
опыт сигнальщиков у ребят был. Спустя неделю, пройдя инструктаж, оба были допущены к спасательным операциям и увлеклись ими.Тут Маринеско проявил себя снова. За летний сезон спас потерявшую в воде сознание женщину; заплывшую за буйки и ставшую тонуть девушку, а еще мальчика, захлестнутого волной от винта, пронесшейся рядом моторки. Начальство отметило Сашку похвальной грамотой.
Осенью, оставив школу, он решил устроиться на работу связанную с морскими плаваниями. Дело это было не простое. Подростков брали только через биржу труда, мест всем желающим не хватало. Помогло давнее знакомство.
В их доме жил старый боцман Иван Степанович Ткаченко. Он знал Сашку с малых лет, одобрял увлечение морем и кораблями, согласился помочь.
– Меня еще помнят в пароходстве, – пососал неразлучную трубку. – Замолвлю за тебя словечко начальству.
Обещание сдержал, и через неделю парнишку взяли на пароход «Севастополь» матросом-практикантом.
Это была доживающая свой век посудина, таких моряки звали «кастрюльник». Работала она на угле, совершая грузовые рейсы в Крым и на Кавказ. На ней Сашка побывал в Севастополе с Керчью, Новороссийске и Батуми.
За это время обучился несению ходовой и стояночной вахты, работе с такелажем и швартовыми устройствами, съемке отсчетов лага и многому другому. Из первого же плавания, получив денежное содержание, привез родным подарки: отцу новенькую тельняшку, матери цветную шаль, сестренке башмачки. А себе купил на одном из книжных развалов «Морские рассказы» Станюковича.
Татьяна Михайловна даже прослезилась, а Иван Алексеевич, довольно крякнул, – вот и пригодилась хлопцу первая флотская наука. Я ж тебе казал?
А следующей весной пароходство издало приказ о зачислении Александра Маринеско в школу юнг. Это была удача, причем не случайная. Сметливый и понятливый он пришелся по душе капитану судна и тот дал юноше рекомендацию. Тем более, что фамилия была морская.
На флотском языке – юнга, это ученик, подросток, обучаемый на морском судне. Школа готовила матросов первого класса
Юнги имелись на многих судах Черноморского пароходства. Большинство направлялось без всякой подготовки биржей труда, по так называемой броне подростков, их так и величали – "броневиками". По сравнению с другими Маринеско знал и умел много больше.
Стать воспитанником такого училища было не только честью, но и серьезным испытанием. У многих ребят оно означало выбор профессии. Для Сашки он являлся очевидным, шел к этому с детских лет.
Учеба была напряженной, но интересной.
В первый год шли занятия по слесарному, токарному и столярному делу – матрос обязан уметь все. Изучали такелаж и основы навигации, учили читать лоции* и флажковый семафор*. Это давалось Сашке легко.
На второй стало труднее. Весь курс с берега перевели на блокшив «Лахта» – учебное судно, пригнанное с Балтики в Одессу. Жили там в кубриках на казарменном положении, распорядок дня был близкий к военному. От подъема до отбоя все по звонку или сигналу горна.
Судно стояло на двух якорях близ волнолома, сообщение с берегом только на гребной шлюпке. Домой отпускали по субботам, да и то, если юнга не нес вахту. Обучали их старые боцманы еще царской службы – эти спуску не давали. Жучили, как говорят, в «хвост и гриву».