Лицо на белой стене

– Слышишь, Лицо?

18

Видимо, не слышало. И не пришло к Павлуше ночью.

Или всё же услышало и испугалось?

Наутро он проснулся с гирей в голове. Павлуша попытался встать, но не мог. Он видел свою комнату, но размыто, чувствовал только контуры предметов.

Павлуша, как и все люди, привык, что не проходит и доли секунды между намерением и действием. Что не надо осознавать желание пошевелить ногой, можно брать и шевелить. А тут он попал в неизмеримо короткий отрезок времени между намерением и действием, о существовании некой прокладки между ними он раньше не подозревал.

И застрял в нём. Это не было похоже на то, как инвалид не умеет пошевелить парализованной рукой, или больной не в силах поворочать языком из-за зубной заморозки. Кто-то не давал связать желание с действием, но не тем, что держал руку. Нет. Нечто блокировало сам импульс с намерением шевелиться.

Павлуша силился встать, напрягая то, что напрячь ему не давали, и тут его отпустили, и он отлетел, как резинка на рогатке. Его бросало по кровати вверх и вниз лицом. Павлуша ощущал себя героиней фильма про изгоняющего дьявола, когда ту колошматит от вселившегося черта. Нечисть бьёт бессильное тело о стенки и корёжит мышцы лица гримасами.

Но он не думал о себе в таком плане, что «я как герой фильма, эко меня колбасит». Павлуша стал этим героем, и ужас, который режиссёр задумывал передать неприглядной картиной, он был внутри Павлуши. Когда чужой заморозил твой мозг и завладел телом.

Павлуша проснулся. Та же комната, даже поясок от халата свисает с тумбы под тем же углом, и под тем же углом луч света чертит линию на паркете. Только теперь нет страшной ямы между желанием и действием, и он опять просто встаёт с постели, не осознавая, что прежде отдал приказ тысячам мышц сократиться.

19

Галушка прислала сообщение: «Сегодня, мол, ах и ах, извините! Не смогу вас принять, приходите завтра». «Ну что ж, завтра, так завтра», – строчил ей в ответ Павлуша.

Но всё внутри кипело: «Я сумасшедший! Мне плохо! Мне просто отвратительно! Вы разве не со мной говорили? Какие же дела могли вас отвлечь? Ау, идиотка! Я твой самый интересный случай! И что прикажешь делать, ждать целые сутки с противным чувством, что меня обманули, что спасательный круг был в метре от меня, а теперь его унесло на сто метров, но плыть я к нему не могу, а должен лишь ждать, когда волны сами донесут его до меня?»

Павлуша тонул в унынии и зло причмокивал кефиром на кухне. Зашла маман.

– У тебя никаких особенных планов нет сегодня? Мы с дедом уедем ночевать к папе.

– Зачем?

– Ну вот можно я ничего не буду объяснять. Так сегодня нужно.

– Ну ок. Просто вы так никогда не делали. Обычно папа сам приезжает к нам.

– Ну он же без ночёвки.

– Тем более странно.

– Ладно, я побежала. Ты что сегодня будешь делать?

– Пока не знаю, – отвечал Павлуше маминой спине в проходе.

Он расстроился: «Чёрт, чёрт, чёрт! Совсем один и именно сегодня, когда день с утра и так не задался. И вместо спасительной беседы, пучины ада с Лицом на белой стене».

Павлуша сразу представил эти мучительные минуты в кровати: он же боялся оставаться один. Он представил, как будет лежать и не сможет заснуть, утопая в жутком страхе, что сейчас кто-нибудь ворвётся и будет пытать его отвратительными вещами.

Представил, как он лежит, кругом тишина, и каждый шорох в квартире надо как-то себе объяснить. Но его тело настолько сольётся с окружающими вещами, срастется с предметами интерьера, что ему покажется, будто собственный стук сердца – и есть чужие шаги. Сначала он вздрогнет, когда услышит какой-то звук, потом замрёт и превратится в камень, все мышцы напрягутся в ожидании атаки злодеев. Потом постепенно он поймёт, что это его собственная широкая грудь, которая от дыхания поднимается и опускается, шуршит одеялом. Всё, он сможет расслабиться, чтобы подождать ещё какого-нибудь признака жуткого нападения. Но он будет только больше бояться, а сердце чаще начнёт стучать, и вот он опять не будет понимать. Послышалось ли? Сердце стучит или кто-то зловещий крадётся?

Вот какая ночь ему предстояла.

Павлуша, пока вертел тяжелые думы, незаметно щипал руку, и теперь у него был странный мелкий синяк в виде фиолетовой точки. У него была такая вредная привычка, истязать себя, и метод щипка был лишь частностью в обширной коллекции издёвок. На выбор можно было незаметно закусывать щёку изнутри, вцепляться ногтями в мякоть внутренней стороны бедра, особенно, если они достаточно хорошо отросли, крепко-крепко сжимать одной рукой другую, пока все думают, что ты просто принял непринужденную позу и закрываешься от мира позицией скрещённых рук. Ну и классика: поднести кулак ко рту и кусать его, что есть мочи.

Впрочем, всё не было так уж прям уныло и страшно, была у Павлуши своя не самая неприятная метода борьбы с такими вот ночами в одиночестве. Во-первых, можно было куда-нибудь сходить или всю ночь смотреть фильмы, пока глаза сами не слипнутся. Метод особенно хорош, когда тебе не надо никуда рано вставать, потому что именно в предательские пять утра веки начинают закрываться, когда через час тебе уже пора разлеплять беляши, в которые превратились глаза. Павлуша всегда недоумевал, что им стоило не слипаться ещё часок? Тогда можно было бы принять душ, позавтракать и бодрячком прийти куда-нибудь и крикнуть с шаловливой улыбкой: «Я не спал всю ночь». Но это только, если есть куда идти и к кому.

Книги работали хуже, потому что именно захватывающих книг было гораздо меньше, чем фильмов. Плюс они не шумели, а фильм шумел. Но тут можно было подпустить какого-то саундтреку, тем более что Павлуша любил музыку. Подбирать музыку под книгу было даже интересно. Но книга должна была быть именно увлекательной, не обязательно хорошей. Потому что было много хороших книг, но в которые надо вчитываться и только потом отдаваться им всем телом и душой. А часть Павлушиной души, да и тела в такие ночи была отдана на работу сигнализацией против маньяков. И вчитываться в таких условиях было задачей трудноватой.

20

– У неё проблемы с бедром с детства. Оттуда же и выбор профессии. Её внешность и дефект ноги не позволяли надеяться, что в жизни что-то может достаться за красивые глаза. Надо было чем-то компенсировать собственное уродство. Надежды на психологию Галушка возлагала немыслимые, и многое не оправдалось. Её кольцом всевластия, ее «прелестью» была харизма. Её она так чаяла получить и отточить, чтобы все её полюбили, ну или хотя бы немного погладили. Она открывала не только себя, но и практику. Надо же чем-то питать тело, обладающее таким сокровищем, как очарование. Но ни деньги, ни харизма как-то не торопились к ней в руки. Слишком много сил уходило на мысли о собственной неполноценности.

Ты знаешь, сколько видело я психологов, единицы действуют из любви к искусству. В основном же они пытаются что-то такое узнать, чтобы, прежде всего, ответить на собственные вопросы и претензии к мирозданию. И хорошо, если они это «что-то» узнают. А в основном, картина печальна и тускла. Галушка явно не из тех, кто нашёл ответы. Как говорится, у стоматолога смотри на зубы, а у психолога – на судьбу. И судьба её сложилась не очень-то радостно. Но она не унывает, психолог же, и хочет властвовать умами, и нуждается в восхищении, одобрении. Кстати, вполне их себе находит. Это ею и движет, а не желание помочь людям. Скорее любопытство и развитый исследовательский инстинкт. Пациенты – подопытные кролики, дающие разнообразнейший материал для размышлений, чтобы иметь возможность ими управлять. Она старая и несовременная. Живет в соседнем спальном районе. У неё есть мужчины, но они все ею завоеваны при помощи психологических знаний. После непродолжительного триумфа она их бросает. Можешь подумать, что я вру, конечно, но она никогда в жизни никого не полюбила, кроме как… Ни разу. Тут она похожа на тебя: любит отыскать в человеке недостаток и развить его в воображении до невероятных размеров. А там какая уж любовь. Её хобби: собирать фарфоровых кошек. Дома у неё три кота. Живых, мохнатых, вонючих и жирных. Кошки – ваш общий интерес.