Лицо отмщения
Шрифт:
— Позвольте мне уйти, мой государь.
— Иди-иди, — насмешливо скомандовал король, с удовлетворением чувствуя, что боль в виске отступает. — И вот что, отошли гонца поторопить Матильду. А Стефану, — король недобро оскалил зубы, — самое время свести знакомство с дядей Робертом и порасспросить его об участи тех, кто смеет выступать против меня.
Как говорили сицилийцы, в час, когда Господь создал небесный свод, самый синий лоскут его он разместил над Палермо. Жители других мест Средиземноморского побережья порой оспаривали столь эгоистичное утверждение, но каждому
Роже II, король обеих Сицилий не столько Божьей милостью, сколько Божьим попущением, стоял на мраморной веранде своего дворца, глядя, как маневрируют корабли, входящие в гостеприимные воды гавани.
— Так ты полагаешь, Сорино, что рутены задумали поход на британцев?
— Похоже на то, о величайший. — Маркиз Орландо ди Сорино, такой же, как и сам король, потомок нормандцев, ныне командующий эскадрой флота государя обеих Сицилий, стоял за спиной короля, ожидая реакции на поразительное известие.
— Один из моих капитанов, — начал пояснять он, — привез вести из Киева. Он говорит, что тамошний король Вальдемар собирает большую армию и, как ему удалось выяснить, вступил в сговор с королем свеев.
— Это известно достоверно, или… обычные россказни из тех, что можно услышать в любой корчме?
— Мой капитан клянется головой, что это правда. Ему удалось разговорить за чашей вина одного из тех, кто самолично ходил с посольством к королю свеев.
— Забавно. Ты не находишь, мой друг Орландо, что в этой жизни вдруг начало что-то происходить? Точно лошадь, гулявшую по лугу, вдруг ужалил слепень. — Роже II усмехнулся. — Да, пожалуй, и не один.
— Нахожу, о величайший.
— Неужели же Вальдемар или кто-то из его сыновей и впрямь решили предъявить свои призрачные наследственные права на британский трон?
— Похоже на то.
— А как полагаешь, Орландо, могут ли рутены сломить Генриха Боклерка?
— Рутены, или, как их еще величают, русы, сильны в бою, — несколько уклончиво ответил адмирал. — И в последнее время военные удачи всегда сопутствуют им. — Он замолчал.
— Но?.. — по-прежнему глядя на корабли, маневрирующие в бухте, протянул Роже II. — Давай, не заставляй меня вытягивать из тебя каждое слово.
— Нет, пустое опасение.
— Пустой может быть лишь голова, в которую не приходят опасения. Говори, Орландо.
— Путь до Британии далек. Конечно, свеи — хорошие мореходы и не раз ходили и к русам, и в Британию. Да у тех и у самих имеются корабли и капитаны. Но все же, мне думается, Генрих Боклерк, если только разнюхает замысел врага, может самым решительным образом позаботиться о защите своих берегов.
— Ты и впрямь так думаешь, Орландо? — Роже II покачал головой. — Что ж, благодарю тебя за прямоту. А теперь послушай, что я скажу. Ты знаешь, что этот чертов британец, Генрих Боклерк, на том основании, что его предки были сюзеренами моих предков, требует от меня — от меня, Орландо, изъявления покорности?
— О величайший, как же такие мысли могли прийти ему в голову?!
— Раз уж Господь сделал так, что между плечами и короной у этого сына нормандского ублюдка находится вход в желудок вкупе с глазами и ушами, неудивительно, что
в нем образуются следствия дурных испарений, принимаемые оным за мысли. А знаешь ли ты, Орландо, что этот негодяй, которого даже родной отец не пожелал наделить землей, осмелился захватить в плен своего брата, законного правителя Британии и Нормандии, героя похода в Святую землю, которому лишь скромность помешала стать королем Иерусалимским?— Да, мне это известно, — подтвердил маркиз ди Сорино. — Он ослепил брата и держит его в заточении в замке Кардиф.
— А помнишь ли ты, дорогой Орландо, кем была жена герцога Роберта?
— Графиня Бриндизи, ваша племянница, о величайший.
— Вот именно! — Роже II с силой оттолкнулся от мраморных перил и резко повернулся к собеседнику. — Я называл ее Флоранс. Она была хороша, как весенний цветок. И голос ее напоминал журчание ручья. Бедняжка умерла от горя, когда ее муж оказался в плену.
— Кажется, все же она умерла родами, — попытался восстановить истину адмирал.
— Ерунда! Она умерла от горя. А роды… Да, она умерла во время родов, но от горя. Виноват в этом, конечно же, король Генрих Английский, в руках которого она в тот момент находилась.
— Но с тех пор уже прошло почти двадцать лет!
— А хоть бы и пятьдесят, что до того? В отличие от бывшего земляка моего отца и дядьев, я не прощаю посягательств на свой род. К тому же совсем недавно, мой дорогой друг, этот волк в человечьей шкуре, этот предтеча антихриста, похитил моего лекаря, великого Сальваторе! Что же, прикажешь мне терпеть?
— Я помню, о величайший. Мне пришлось пустить на дно корабль, на котором его везли.
— И тем несказанно меня порадовал, мой славный Орландо. — Губы короля обеих Сицилий сложились в насмешливую улыбку, не предвещавшую ничего хорошего. — Я не стану вмешиваться в споры о наследстве между Генрихом Боклерком и внуком Гарольда Годвинсона. Но знаешь, удобный порт где-нибудь в Нормандии будет нам полезен. Ты получишь войска, корабли у тебя есть. Думаю, чем меньше британцев будет плавать между Нормандией и Британией, тем лучше. Когда свеи с рутенами выступят против Британии, ударим и мы. Ты все понял?
— О да, величайший.
— Хотя постой, — на губах Роже II появилась заговорщицкая улыбка. — У меня, кажется, появилась мысль получше…
— Кто из вас Вальтарэ Камдель? — Голос начальника отряда дворцовой стражи звучал резко и сурово.
В трактире повисла опасливая тишина, и взоры всех присутствующих обратились к чужакам.
— Проклятие! Все-таки я опоздал, — деланно закашливаясь, выдохнул Майорано. — Попробуйте бежать в пути. Я буду идти следом с вашими людьми.
— Лис, ты все видишь? — критически оглядывая довольно громоздкого вида панцирников, спросил мессир рыцарь, поднимаясь из-за стола. — Это я.
— Мне велено сопроводить вас к архонту.
— Чем обязан? — продолжая сверлить взглядом предоставленный властителем Херсонеса «эскорт», поинтересовался рыцарь.
— Мне не велено отвечать на ваши вопросы. Я должен доставить вас во дворец.
— Да уж, капитан, похоже, товарищу майору шутка с сицилийским графом понравилась, — с тоской в голосе резюмировал Лис.