Лицом к лицу с Америкой

Внизу, у подножья Нобхилла, раскинулся китайский квартал со своими бесчисленными фонариками. Здесь с давних пор живут выходцы из стран Азии — китайцы, японцы, малайцы. В Латинском квартале живут итальянцы, французы. Сан-Франциско многонациональный город: из 813 тысяч жителей здесь около 44 тысяч негров, более 25 тысяч китайцев, свыше 20 тысяч итальянцев, около 11 тысяч ирландцев и шотландцев, пять тысяч японцев, четыре тысячи шведов. Кого только нет!..

А вот залитая огнями реклам торговая магистраль Маркет-стрит. Черными бархатными провалами выделяются городские парки. Дальше, на холмах, — скупо освещенные жилые кварталы, в ложбинах — промышленные районы города.

Сан-Франциско сравнительно молодой город. 29 июня 1776 года испанцы учредили здесь свою миссию имени святого Франциска Ассизского, обещая распространить «свет христовой веры» среди индейцев, которым принадлежала эта земля. Индейцы тепло встретили гостей, принеся им продовольствие и другие подношения. Но вскоре рядом с миссией святого Франциска появилась крепость, куда прибыли войска, и вот финал: неподалеку от сохранившегося до наших дней здания католической миссии раскинулось кладбище, где находятся могилы тысяч индейцев. На кресте из ветвей тысячелетней секвойи начертана выразительная надпись: «Забытым людям, которые здесь покоятся».

Потом Калифорния стала частью Мексики. Прошло еще немного времени, и эту богатую землю захватили американцы в результате войны США против Мексики, которая длилась с перерывами около столетия. Когда Калифорния была включена в состав Соединенных Штатов, в Сан-Франциско было всего сто жителей. Но открытие золотых россыпей все изменило, здесь, как нигде, начала бушевать поистине хищная, ничем не сдерживаемая борьба за наживу.

«Нигде еще переворот, вызванный капиталистической централизацией, не совершался так беззастенчиво, как там», — писал Маркс о Калифорнии тридцать лет спустя после того, как американцы отняли ее у Мексики. Сан-Франциско бурно разрастался, превращаясь в большой современный город.

Американский публицист Джон Гантер в книге «В Соединенных Штатах Америки» пишет, что уже в пятидесятых годах прошлого века Сан-Франциско стал «самым ярким и шумным городом в мире». Шума там действительно было много: в период между 1849 и 1856 годами в городе произошло более тысячи убийств, причем только в одном случае преступник был наказан. «Коррупция насквозь пронизала городскую администрацию, — пишет Гантер, — закон был предметом насмешек; в городе распоряжалась банда по кличке «лягавые»».

В 1851 году разгневанные горожане создали «Комитет бдительности» и учредили свою собственную полицию, вооруженную, в частности, артиллерией. Комитет приговорил четверых бандитов к повешению. Казни были публичными и осуществлялись под звон колоколов.

Организация «лягавых» была сломлена. Однако позднее снова начался разгул бандитизма. «Главные бандиты, — указывает Гантер, — пользовались защитой крупных капиталистов и политических деятелей, точно так же как 70 лет спустя это имело место в Чикаго в дни Капонэ». Единственным голосом протеста против того, что происходило в Сан-Франциско, был голос издателя Джеймса Кинга. В результате сам Кинг был убит. Его убийцей был политический деятель по фамилии Кэзи, против которого Кинг выступил в печати.

Вновь был создан «Комитет бдительности». На этот раз в него вступило восемь тысяч возмущенных горожан. Комитет заседал в течение четырех месяцев. Пренебрегая возражениями судов и других органов власти, деятели из «Комитета бдительности» повесили Кэзи под колокольный звон и расправились с двадцатью пятью гангстерами.

Так наконец был наведен элементарный порядок в городе…

Такова история. Она невольно приходит на ум, когда смотришь на сегодняшний Сан-Франциско с вершины Нобхилла. В американском путеводителе сказано, что это название происходит от слова «Набоб», — в те времена, о которых писал Маркс, здесь селилась аристократия денежного мешка…

Увидев Н. С. Хрущева, люди вскочили из-за столиков, утратив свою степенность, начали аплодировать, дружески столпились вокруг гостя. Вместе с ними Никита Сергеевич в течение нескольких минут любовался видом на город, переходя от одной стеклянной стены к другой. «Хороша страна Америка, а Сан-Франциско лучше всех американских городов», — сказал он на прощанье американцам, и все снова горячо зааплодировали.

А в это время в другом зале той же гостиницы триста американских журналистов, переминаясь с ноги на ногу и нетерпеливо поглядывая на часы, ждали встречи с профсоюзными лидерами: их вызвали сюда заранее, чтобы вооружить сенсацией о «тяжелых снарядах» Рейтера. Время было уже позднее, и надо было успеть передать новости в типографию.

У мистера Рейтера был довольно-таки помятый вид, когда он предстал перед журналистами. Он, видимо, хорошо понимал, что рассказать правду о том, что произошло в зале Аргонавтов, значило бы серьезно испортить себе карьеру. И он избрал другой путь, — призвав на помощь тень Мюнхаузена, пустился врать во все тяжкие. Чтобы представить себе, до какой низости способны опускаться деятели такого типа, мы приведем здесь один образчик этой удивительной импровизации Рейтера:

«Хрущев вдруг спросил Пола Филиппса: Что Вы любите есть? — Ростбиф! — ответил Филиппс. — А я люблю борщ, — сказал Хрущев, — Вы можете иметь на обед ростбиф, но в Советском Союзе рабочие будут иметь борщ. — И, ударив кулаком по столу с удвоенной силой, Хрущев заявил: Я диктатор рабочего класса, и именно я решаю, что будут есть рабочие».

— Простите, г-н Рейтер, — недоверчиво переспрашивали корреспонденты, — неужели г-н Хрущев так сказал?

— Да, он сказал именно так!

Корреспонденты пожимали плечами и записывали, добавляя от себя: «Как утверждает У. Рейтер, г-н Хрущев сказал…»

И тут вдруг произошло неожиданное: Рейтеру дали отпор его собственные коллеги, находившиеся под свежим впечатлением от только что закончившейся беседы с Н. С. Хрущевым. Председатель объединенного профсоюза текстильщиков Рив и председатель национального профсоюза моряков Каррэн заявили корреспондентам, что «значительная часть сообщения Рейтера о том, что произошло, представляет собой кучу чепухи», и пресс-конференция, как написала назавтра газета «Сан-Франциско экзаминер», «закончилась хаосом».

Но дело было сделано, Рейтер пустил в ход сфабрикованную им утку, и неразборчивая буржуазная пресса подхватила ее.

Назавтра корреспонденты обратились к Н. С. Хрущеву с просьбой высказать свое отношение к фантастическому заявлению, сделанному Рейтером на пресс-конференции. Вначале Никита Сергеевич, помнивший, как приветливо распрощались с ним профсоюзные лидеры, отказался поверить тому, что ему сообщили.

— Я не знаю, сказал ли г-н Рейтер или же это приписали ему недобросовестные журналисты, — ответил Н. С. Хрущев. — Неужели он так сказал?

Тогда ему показали газету, в которой крупными жирными буквами было напечатано: «Рейтер говорит, что Хрущев заявил — я диктатор рабочего класса». Люди, присутствовавшие на пресс-конференции, подтвердили, что Рейтер действительно сказал именно так.

Н. С. Хрущев пожал плечами и сказал:

— Если г-н Рейтер так заявил, то он поступил нечестно. Это ложь. Я не могу уважать человека, прибегающего к таким приемам. В нашей беседе шла речь о диктатуре рабочего класса, а не о личной диктатуре.