Лифчик для героя. Путь самца - 2.

Внезапно я выяснила, что природа ошибается довольно часто. И хотя написано, что Бог создал человека по своему образу и подобию, мне после лекции стало казаться, что или богов было много, а соответственно и образов с подобиями, или на ОТК произошли сбои и продукция, соответствующая ГОСТу, вышла с предприятия вместе с бракованной партией.

Все, что я слышала, напоминало мне шахматную игру. Ходы сложны, а комбинации запутанны. Каждая партия неповторима. И следить за беспощадным матчем между природой и наукой бессмысленно. Получится ли из пешки ферзь (тоже, кстати, женщина, более того, королева, но мужского рода), будет ясно только в эндшпиле, когда обратного пути уже не будет.

* * *

Мои постоянные уходы с работы раздражали начальство, но что для меня было важнее — получить, наконец, разрешение на смену пола или быть на работе уважаемым человеком? Глупый вопрос. Правда, когда врачи сообщили, что надо лечь в психиатрическую лечебницу на три недели, я расстроилась. На операцию, если она все-таки будет, нужны деньги, а без работы...

На счастье, в больнице не оказалось свободных мест, и мне разрешили проходить обследование амбулаторно. Каждый день, правда, надо было приходить и сдавать анализы.

Не знаю как за кордоном, но в обшарпанных и вонючих коридорах родной российской психушки слышны вопли и стоны умалишенных и просто свихнувшихся на почве алкоголя соотечественников, несет хлоркой, мочой, а также ядовитой смесью препаратов. Пригласили в кабинет с решетками на грязных окнах. Медсестра поднесла к моей руке гигантский шприц с чудовищной иглой и стала нащупывать вену. Волосы на моей голове зашевелились:

— А почему иголочка такая толстенькая? Вы же кровь из вены берете не у бегемотика, — я попыталась пошутить, чтобы скрыть страх.

— Какие привозят, такими и пользуемся! — жестко отрезала она. — Никто не жалуется.

Конечно, кому тут жаловаться? Кто вообще в этой «кунсткамере» будет слушать жалобы от «экспонатов»?

Шприц рвет вену, оставляя огромную дыру. Думаю, сюда отправляют те инструменты, что не принимают в обычных больницах. По принципу: на тебе, Боже, что мне негоже. Смотрю на отверстие и пытаюсь его опоэтизировать. Дескать, не просто рана, а дверь в иные миры, тоннель к противоположному полу.

На работу возвращаюсь только к обеду, но обедать не иду. Работаю, пожевывая бутерброды. Такое питание очень скоро отразится на моей талии, но ничего не поделаешь. На работе сейчас создаю эскизы наружной рекламы, заказов еще на несколько месяцев, и я воспользовалась случаем — закосила под богему. Отращиваю волосы, делаю хвост, так и хожу. Специально купила одежду декадентского типа, чтобы меня воспринимали как художника. Даю малярам указявки важным тоном, просто Леонардо. Образ так удался, что даже начальство восприняло его адекватно. Все-таки я, наверное, гениальная актриса. И все же мое дело близится к финалу. Сегодня психиатр намекнул, что могу покупать женскую одежду. Он не обещает, что она пригодится мне буквально на следующей неделе, но что пригодится — несомненно. Да и остальные врачи стали смотреть на меня иначе. Спал напор, с которым раньше они пытались отговорить от операции.

...Снова у врачей. Дали дурацкое задание нарисовать себя, потом дерево, потом вымышленное животное. Я очень старалась, чтобы вышло красиво. Оказалось, зря. Качество неважно. По рисункам они определят, как я сама себя идентифицирую. Точно не поняла — они не раскрыли схему, — но какие-то вещи выдают, кто есть человек на самом деле. Еще сказали, что у меня женский почерк. Ура!... Хотя не понимаю, как такое получается?!

А испортил настроение сексолог. Он меньше других хотел, чтобы я оперировалась, а узнав, что в меньшинстве, заявил: «Вы идете на это, потому что вам глубоко по барабану, что станет с вашим телом. Ведь вы не любите его, никогда не любили, не берегли и не думали о том вреде, который можете нанести. Рискуя ослепнуть, клеили ресницы и брови клеем для пластмассы, влезали в узкие туфли, травмируя пальцы ног, а сейчас добьете его по-крупному, так сказать, контрольный в пах».

Черт возьми!!! Да! Я не люблю это тело, ненавижу его, эти большие руки, эти ноги сорок четвертого размера, жидкие волосы, широкие плечи, все — дрянное и все не мое!!!!!!

...Я вежливо улыбнулась сексологу и, попрощавшись, спокойно направилась к двери. Он внимательно смотрел мне вслед. Я чувствовала его взгляд. Но он увидел только спину хорошо воспитанной женщины, получившей свое после многолетних страданий. Чао, бамбино!

* * *

— Хотите познакомиться с еще одной «вашей»? — поинтересовалась медсестра в психушке.

С недавних пор она стала очень приветливой. Потому что я очень вежлива с ней. А еще, наверное, и потому, что она уже сунула нос в мое дело и прочла, что я инженер на крупном заводе, и даже начальник цеха. К тому же она видит перед собой не хихикающего или переодетого психа: перед ней всегда причесанный, элегантный, одетый в хорошие шмотки мужчина. Может, она уже придумала, как сумеет вернуть меня в нормальное русло, соблазнит, я забуду свои глупости... К сожалению для нее, все это на раз читается в женском взгляде. Ну а я тут ни при чем!

— С транссексуалом, вы хотите сказать? Или с Наполеоном?

Она хихикнула над дурацкой шуткой и сообщила, что на диванчике в коридоре ждет приема пациент с такой же проблемой, что и у меня, и занялась пробирками.

В коридоре сидели двое. Немолодая крупная женщина — тяжелые черты лица, мужественный взгляд, как будто собирается брать Бастилию. А рядом хрупкий паренек, рассеянная улыбка, глазки в пол. Честно говоря, я немного потерялась. Кто из них хочет делать операцию? Мне говорили, что в России больше FtM, то есть женщин, которые хотят стать мужчинами. Пока я раздумывала, дама сама начала разговор:

— Вы, наверное, Хельга? Нам про вас рассказывали, — она улыбнулась.

Оказалось, что она мама женственного парня, то есть Ариадны. Мама оказалась активной теткой, в отличие от своего чада, и потому ходила с ней по врачам. Точнее, водила. Непонятно, зачем оно ей нужно? Само чадо никогда бы не прошло такую тяжелую битву с эскулапами и осталось бы мальчиком, ей на утешение.

— А вы были у Сергея Михайловича? — Уже через полчаса мы с заботливой мамашей болтали как старые знакомые. — А у Александра Моисеевича?

— Да. — Я делилась впечатлением о врачах, пока Ариадна торчала в кабинете медсестры.

Вскоре все выяснилось. Мама не довлела над ребенком, она души в нем не чаяла. А ребенок требовал в магазине куклы и девчачьи платьица, требовал бантики, заколочки и воровал у мамы помаду. Как могла, мама направляла его в нужную сторону. Отец кричал, что родили урода и надо его пороть. Мать бить не давала, и вскоре папаша сбежал из семьи.

Надо же! Бывает же такое. Я изумлялась про себя, как повезло Ариадне, даже в какой-то момент начала завидовать. Мне всю жизнь так не хватало понимания, я жила как на Луне, увидев такое количество родственного тепла, просто «поплыла».

Ночью в постели, лежа рядом с Ириной, которая уже давно стала спать спиной ко мне, вспоминала чудесную маму Ариадны, вот бы мне такую... Но тут вдруг представила, что после операции мне, например, месяца два надо будет растягивать влагалище. Оно ведь искусственное, само не раскроется, и его тренируют фаллоимитаторами. Так что, мамочка будет помогать?!

А в сексе? Тут еще сложнее; надо найти партнера, суметь подстроиться под него. Опять мамашу звать на помощь? Дичь! Бред! Только оставшись одна, сможешь решить свои проблемы и научиться жить сама с собой. Лучше уж не делать операцию, чем проходить такую серьезную процедуру с мамой!... Нет, моя жизнь не так уж плоха. До сих пор я переживала, что нас не принимают родители, что мы остаемся одинокими. Но сейчас выяснилось, что любящая мать порой может только мешать.