Лига добровольной смерти

Дела в редакции складывались благоприятно. Рон много писал, готовил к изданию книгу о путешествии по Северу России, нефтяных промыслах Коми. Путешествуя, неделями жил с буровиками в Приполярье, кочевал по тундре с оленеводами.

В семейной жизни тоже не предвиделось осложнений. Жена Хилеви, его добрый друг, разделяла убеждения Рона, не досаждала расспросами, следила за порядком в доме, доверяя уборку, стирку прислуге. Хилеви работала в туристическом агентстве. Вполне понятно, что долгие разговоры о делах гида в доме не велись.

В Европе рекламу Лиги Добровольной Смерти воспринимали с полным спокойствием. На советы и призывы Лиги откликались и обращали внимание лишь те, кто устал от болезней и одиночества, безнадежных поисков места в жизни. И те, кто, возненавидев мир, твёрдо полагая, что в нём ты либо раб, либо свинья, и готов был взорвать себя, раздобудь он пояс смертника. А лучше две критические массы плутония, чтоб свести их вместе на оживлённом перекрёстке, став живой атомной бомбой…

Американский доктор Джек Кеворкян, используя свой аппарат смерти, помог уйти на тот свет ста тридцати пациентам больницы, в которой Кеворкян работал. Общественность заговорила о праве на эвтаназию, а специалисты, расследуя дело Кеворкяна, заговорили о Лиге Добровольной Смерти как о спасительнице общества. Именно в пансионате Лиги заявление клиента рассматривает консилиум, а не врач-одиночка. Тем самым исключается возможность подлога, злонамеренности. Нет надобности врачу в клинике или больнице брать ответственность, идти на преступление только потому, что не может он равнодушно наблюдать за страданиями обречённого на смерть. Сам доктор Кеворкян до конца жизни был уверен в правоте своих действий, в этичности и гуманности эвтаназии в случаях, когда больному уже ничем не помочь…

Глава 3

В аэропорту Арланда Говард встречал Колчина лично. Не потому, что попросил главный редактор газеты «Свенска Дагбладет» Нильс Хадсон. Привыкший во всём видеть порядок, Хадсон не переносил безразличия и равнодушия. Немногословный, как все шведы, сдержанный, он, что касалось гостеприимства, не мог допустить, чтобы прилетевший в Упсалу коллега по перу усомнился в доброжелательности сотрудников редакции, их распорядительности.

– Надо оказать Владимиру честь. – сказал Хадсон. – Поезжай в аэропорт. Неспроста прилетает этот русский. Чует моё сердце, опять выдаст сенсацию. На сей раз из Швеции. Уж разузнай…

Просить Говарда и не стоило, сам настроился на встречу с Владимиром. Даже Хилеви за утренним кофе уловила нетерпение мужа. Живёт среди журналистов газеты неписаное правило товарищества: прибывает в твои места знакомый собрат по журналистской упряжке, обязан свидеться. Даже если он проездом, а поезд стоит на станции положенные по расписанию десять, а то и пять минут. Посреди ночи вскочишь и помчишься на вокзал. Обнимешь гостя по-братски, по рюмке за встречу выпьете, о переменах в редакции сообщишь. И помашешь рукой вслед тихо тронувшемуся вагону.

Но главное, что побуждало Рона спешить в аэропорт, – год назад Говард гостил у Колчина, прилетал тогда в Москву на Международный форум по нанотехнологиям. Проходил форум в Большом Кремлёвском дворце. Там они и познакомились на пресс-конференции для российских и зарубежных СМИ.

В один из дней Колчин пригласил Рона к себе на Рублёвское шоссе.

– В отеле ты будешь скучать, – сказал с улыбкой, – а так с жизнью московской элиты познакомишься. В Стокгольме тоже есть места, где собираются знаменитости…

– И примазавшиеся к ним, – добавил Говард. – Кто много мнит о себе, но мало имеет.

– Тусовщики, словом. Кому важно с умным видом появиться, а потом хвалиться перед знакомыми, что и он там был. Пришлось, мол, ехать, персонально пригласили. В Москве такой заповедный угол – Рублёвка. Дамы стремятся сюда с замиранием сердца и тайной надеждой закадрить не миллиардера, то уж миллионера в точности.

– Что поделать, каждой красавице грезится счастливая доля Золушки.

– Завсегдатаи на Рублёвке развлекаются на широкую ногу. С приглашением заморских див, чей визит обходится в два-три миллиона долларов.

– И платят за выступление, к примеру, певице Спирс, такие суммы?

– Платят! Купеческая привычка. Прадеды к цыганам ездили на тройках, в ресторан «Яр», где звучала Соколовская гитара и цыганские песни до утра. Наши кутилы развлекаются на Рублёвке, мол, живём один раз. Или в Куршевеле.

– Шведы на такое расточительство не пойдут. Дорожат заработанной копейкой. Русские – транжиры, тратят безрассудно. Лучше деньги на благотворительные нужды перевести. Сколько у вас бедных и бездомных…

– О бедных и бездомных люди состоятельные не думают. Престиж не позволяет.

В ресторане «Царская охота» Колчин зарезервировал стол, и они собрались вечером втроём. Согласилась поужинать с мужчинами за компанию жена Колчина – пышногрудая блондинка с приветливой улыбкой. Обаяние Ирины выделяло женщину из числа присутствующих в зале. Лицо Ирины светилось добротой и природным здоровьем, в облике отсутствовала надменность, так присущая, как успел заметить Рон, многим людям, кто сколотил состояние в годы перестройки.

«Царская охота» – достопримечательность Рублёвки. По опросу прессы ресторан признали в числе самых престижных по Москве. Сюда заходил в бытность президентства Владимир Путин с женой, когда останавливался в загородной резиденции по Рублёвскому шоссе. Человек без комплексов, Президент доставлял немало хлопот службе президентской охраны своим беспечным поведением, поскольку мало заботился о собственной персоне. Жил, как его отец, привыкший рассчитывать на собственные силы, не оглядываясь, поскольку ничего дурного не совершал.

Характерная особенность новых русских, сделал вывод Рон, в том, что они отвернулись от старых друзей и знакомых, перестали замечать большую часть общества. Надменность и некая наглость богатых, отбила от них порядочных граждан, разделила на два лагеря. Люди среднего достатка презирали богатых, считая их главной причиной всех неурядиц, а богачи в грош не ставили бедный люд, и старались даже детей держать подальше – в элитных школах и вузах.

Надменность богачей вырабатывалась в борьбе за право иметь своё дело, что добывалось за счёт собственных ошибок и провалов, в страхе попасть под каблук бандитам, которые облагали непосильной данью. Надменность – скорее страх и опасение, когда, набив шишек, от каждого встречного ждёшь подвоха или доноса в полицию. Опасаться и бояться есть из-за чего. Налаживая бизнес, каждый вынужден обходить запреты государства, запреты внутренней морали, когда совесть кричит – не укради! – а надо красть и обманывать, иначе упустишь выгодный момент, останешься с пустым карманом. Необходимо идти на сделку с совестью, потому что каждый чиновник, налоговик или таможенник, норовят содрать с тебя хороший куш. Да о совести богатые и не говорят: признак слабости характера и неуверенности.

Ирину Колчину разгул перестройки будто и не коснулся. С таких женщин, как она, подумал Говард, русские художники писали образы, какие увидишь на полотнах Венецианова, Кипренского, Кустодиева. «Ей бы вести программу на телевидении, – подумал Рон. – В пику «звёздам», которые гнусавят. Или визжат на одной ноте. Вроде этой… Канделаки. И разговаривает без интонаций в голосе». Но постеснялся высказать мысль вслух. Не хотел, чтобы его мнение Ирина восприняла за лесть.

Колчин словно угадал раздумья Говарда: