Лига мартинариев

— Андрей, остановись!

Он увидел совсем рядом шутовское лицо Кентиса. Орас не сразу понял, что Кентис одет точно так же, как и вся эта кодла, громящая его любимое кафе: белая куртка с металловставками и синий шарф вокруг головы.

— Это ты их привел, гад! — он отшвырнул Кентиса, и тут же кто-то у дверей крикнул:

— Снято!

Только теперь он обратил внимание, что уже несколько минут кто-то азартно щелкает фотоаппаратом, снимая всё происходящее.

Очередная ловушка?.. Он на секунду замешкался, и сильный удар в лицо сбил его с ног. Но слепая ярость заставила тут же подняться и ответить ударом в лицо. Юнец грохнулся на стол и, извиваясь, сполз на пол. Орас изо всей силы пнул ногой лежащее тело. Снимают? Ну что ж, пусть снимают! Потом он увидел Семилетова. Тот шел к нему от дверей, по своему обыкновению ссутулившись, поворачиваясь то вправо, то влево. Создавалось впечатление, что он отвешивает вежливые поклоны, извиняясь за свое вторжение. Но после каждого такого поклона кто-нибудь из погромщиков валился на пол и не скоро поднимался. Сергей напоминал ледокол, дробящий корку льда на реке: за ним в беснующейся толпе оставалась полоса спокойствия, как полоса чистой воды. Упавшие вполне могли сойти за расколотые льдины. Несмотря на всю энергию, смерчом кружащую по залу, на Андрея пахнуло ледяным холодом.

Через минуту Сергей оказался рядом с Орасом.

— Тебе надо уйти. Немедленно, — в голосе его прозвучала не свойственная ему прежде твердость.

— Так легко я не сдаюсь…

Орас пнул ногой в живот подлетевшего к ним очередного молодца. Ему казалось, что он не вложил силы в удар, но парень буквально сложился пополам и рухнул ему под ноги. Андрей и сам не понял, что произошло.

— У тебя из носа кровь хлещет. Ты что, не чувствуешь? — спросил Семилетов и, не оборачиваясь, перехватил метившую в него руку погромщика и выломал с хрустом, будто разделывал куренка.

Орас только теперь заметил, что его рубашка и пиджак залиты красным. Он поднес руку к лицу, и ладонь тут же сделалась мокрой. Самое странное, что он не чувствовал боли, и оттого кровь казалась вовсе не кровью, а разлитым вином…

Наконец где-то далеко взвыли сирены припозднившихся охранников порядка. Не сговариваясь, вся толпа в белых куртках кинулась врассыпную. Второпях они лезли не только в двери, но и выпрыгивали в разбитые окна. Один, неуклюжий, наскочил со всего маха на осколок стекла, застрявшего в раме. Из распоротого живота кольцами вывалились серые внутренности. Прежде, чем упасть, несчастный пробежал несколько шагов, волоча за собой перекрученные жгуты кишок. Энергопатия умирающего горячей волной хлынула в душу Ораса. Никогда прежде, поглощая, Андрей не испытывал такого отвращения — отвращения к самому себе. И, как несколько часов назад в доме Катерины, поперхнувшись чужой болью, он потерял сознание. Но даже там, в темноте, где, казалось, должны исчезнуть все чувства, чужая боль продолжала захлестывать его, вызывая лишь отвращение и ярость.

15

Я спустилась в кафе перед самым приездом милиции. Как потом выяснилось — весь погром занял едва ли пятнадцать минут. Но всё же я успела поучаствовать в драке: какой-то белокурточник заехал мне кулаком в лицо, ну а я, не растерявшись, огрела другого парня стулом по голове. Как потом оказалось, это был репортер «Солянки», примчавшийся в кафе в поисках «жареного», и — что самое удивительное — еще до появления погромщиков.

Когда толпа разбежалась, открылся весь причиненный белокурточниками ущерб: казалось, смерч промчался по роскошному кафе Ораса. Сам Андрей лежал без сознания на полу. Лицо его и грудь были залиты кровью. Сердце мое залшось в каком-то безумном ритме.

— Что с ним? — спросила я у сидевшего рядом с ним на корточках Семилетова.

— Надеюсь, ничего страшного. Никаких повреждений я не нахожу. Странно, что он потерял сознание.

Может, физически он и не пострадал. А вот что было у него в душе… Едва прикоснувшись, я тут же внутренне отшатнулась. Так при виде чего-то мерзкого тут же отводишь взгляд.

— Он обожрался… — пробормотала я и поспешно выпрямилась. — С князьями это случается.

Я принесла, как просил Сергей, лед из холодильника, а потом побежала наверх. Выпустила Клару с Олежкой из их убежища и заперлась у себя. Я знала уже, чем всё должно кончиться. Завтра или послезавтра Орас выгонит меня. Да, да, я всегда всё знала заранее. Я знала, что Сашка пришел ко мне, умоляя спасти его от смерти, но ему было не спастись. Я знала, что Вад — ничтожество еще тогда, когда он твердил, что умрет без меня. И, зная всё это, сознательно шлепалась лицом в грязь. Я знала, что Орас когда-нибудь узнает о сомнительности своего отцовства. И знала — в тысячный раз себе это повторяю — что поступаю подло. Но я ЗАСТАВЛЯЛА себя обо всем этом не думать. Орас всегда ЗНАЛ, что его ждет успех. Я всегда ЗНАЛА, что меня ждет провал. И наше знание, несмотря на кажущуюся розность, было необыкновенно схоже. Мы оба с поразительным упорством двигались к одному и тому же итогу.

16

Сергей сам отвез Ораса к себе в институт, но обследование на томографе показало, что никаких повреждений головы нет.

Утром Андрей зашел ко мне в комнату и даже чмокнул меня в щеку. Мне показалось, что от него несет блевотиной. Он только что принял душ и почистил зубы, на нем была чистая белоснежная сорочка, но всё равно я чувствовала едва уловимый отвратительный запах. Я едва сдержалась, чтобы подавить отвращение. Но, несмотря на все старания, мне показалось, что он заметил мою брезгливую гримасу — пусть я и была уверена, что скорчила ее только в душе. Во всяком случае, его взгляд — а взгляд его мог выразить многое и без слов — задержался на моем лице чуть дольше, чем мне бы хотелось.

— Погляди… — он положил передо мною газету.

На первой полосе красовалось фото Андрея. Весь окровавленный, он держал за горло какого-то юнца, а заголовок гласил: «Зверь желает стать мэром». Выражение лица у Андрея на этой фотографии в самом деле было зверское. Ниже помещалась еще одна статья с не менее броским заголовком — «Виталий Воронов — кто он — жертва или преступник?» Виталий погиб вчера вечером во время взрыва в одном из домов, принадлежавших компании по торговле недвижимостью. Свидетели утверждали, что это была ловушка. Но при этом в подвале обнаружился почти не поврежденный взрывом труп мальчика. И тут журналисты накрутили черт знает чего. Почему-то вспомнили какую-то статью Воронова, где он благосклонно отзывался о геях, отыскали свидетеля, который видел Виталия вместе с убитым ребенком на улице два дня назад. Следствие, разумеется, обещало со всем этим разобраться. Я была уверена, что они будут разбираться очень долго — до тех пор, пока не пройдут выборы. А уж тогда объявят, что к смерти ребенка имиджмейкер Ораса не имел никакого отношения. Но тогда это уже никого не будет интересовать.

Я чувствовала, что Андрей в ярости и едва сдерживался. Те же самые журналисты, что прежде буквально ели у него с ладони, теперь набрасывались стаей голодных псов. Простая собачья истина — не важно, кто кормил тебя прежде, главное, кто кидает подачки сейчас. Оставался по-прежнему неясным один-единственный вопрос: кто дал господину Суханову столько денег? И почему именно ему? А что деньги здесь крутились бешеные, никто не сомневался. Тот, кто поддерживал Суханова, вкладывал в его компанию на порядок больше того, что мог позволить себе Орас.

Вечером мы собрались в кабинете Андрея — нечто вроде экстренного совещания. Прежде подобными сборищами руководил Виталий. Теперь его место занял его помощник — толстяк в мятом свитере (это он поспешно набивал сумку на банкете). Толстяка звали Николаша, и он говорил шепеляво и невнятно. Орас слушал его и не прерывал — мне показалось, что Андрей вообще не вникает в то, что говорит новый руководитель его предвыборного штаба.

Неожиданно явился Кентис. Я думала, что Андрей его немедленно выгонит, но вместо этого Кентису было предложено присесть. Сергей хотел извиниться и уйти, но Орас не терпящим возражения тоном велел ему остаться. Тогда Семилетов расположился на стуле в дальнем углу, всем своим видом давая понять, что присутствует по необходимости.

Унылое сборище. У всех — цвестистые синяки под глазами, носы и губы разбиты во вчерашнем побоище. Один Семилетов не пострадал. Я принесла кофейник и чашки. Но кофе налил себе только Кентис. Он, казалось, ничуть не был опечален происходящим. Или обескуражен.

— Журналисты появились в кафе раньше ментов, — сказал Орас. — Понимаю, сейчас милиция вообще очень осторожна, но всё равно пишущую братию кто-то предупредил. Тот, кто знал о налете заранее, — Орас выразительно взглянул на Кентиса.