Лихие лета Ойкумены

Недолго колебался аварский предводитель, повелел разбить против ромеев лагерь. Пока был там где-то, у переправы, сзади успела вырасти великоханская палатка, рядом с ним встали и другие палатки. Забегали, засуетились, ясное дело, и те, что угождают кагану. Но чем-то недоволен он вернулся от реки. Еще до того, как зайти в палатку и сесть в палатке, какая-то муха укусила его. Подошел, осмотрелся и возмутился, а возмутившись, набросился на всех — и тех, которые ставили палатку, и тех, что сопровождали.

— Ослы неотесанные! Куры безмозглые! — кричал, выкатив глаза. — Где вы поставили палатку? Не знаете разве: из шатра должно быть видно все поле боя. Все, и то, где стоят наши турмы, и то, где стоят ромейские легионы.

— Где найдем такое место, когда наш берег низменный?

— Так зачем ставите? Зачем, спрашиваю?

Метал громы и рыскал глазами, видно, искал место, на которое можно было бы показать, как на выгодное, а поскольку не находил такого, еще больше злился. Наконец сел на жеребца и поскакал в ту сторону, где турмы. К палатке не вернулся уже, другие подъехали и сказали:

— Ясноликий повелел сниматься и отправиться вон в тот лес.

— Так, может, стоит дождаться ночи?

— А это не ночь? Пока сломаете палатки и сложите все, что при палатках, в телеги, кромешная тьма будет. Каган, чтобы знали, поэтому и начинает с вас, все остальные действительно уходят ночью.

Когда и куда уйдут из леса, для всех, кроме Баяна, осталось тайной. Вероятно, удостоверился предводитель: ромеи имеют своих послухов в его лагере; все, что задумывает, если не в тот же, то на следующий день становится достоянием супостата и предваряется. Поэтому и решился: чтобы перехитрить Коментиола и явиться перед ним неожиданно и негаданно, утаить свои намерения. Только там, в лесу, и перед самым походом скажет тарханам: идите туда и сделайте это. А уж как пойдут (опять-таки тайно) послухи ромейские не успеют выйти из лагеря и предупредить своих. То без сомнения, то наверняка.

Изрядно уверовав, видимо, в непогрешимость своих намерений, радовал себя уже надеждою: на этот раз не ромеи его, а он заманит ромеев в перевесище. А случилось же противное: там, куда он отправил в темный вечер свои турмы стоял наготове и ждал удобного момента легион Каста.

Как случилось, что его никто не присмотрел перед этим, про то так же никто ничего не мог сказать. На умиротворенные будущим преимуществом и потому доверчиво беспечные турмы его посыпались тучи стрел. Неожиданность встревожила передних, передние развернули коней (по крайней мере, кто мог еще развернуть) и не стали ждать, что скажут предводители, погнали в обратный путь. Отчего, не все и не сразу поняли. Так получилась сутолока, а сутолока добавила всем страха, а страх — желание: рви копыта и беги, пока не поздно. Тем более, что оттуда, от леса, слышались уже призывные трубы — сигнал всадникам настигнуть супостата и взять на меч и копье.

Кто будет допытываться в такой потасовке, что делать. Бежали, куда видели. Одни — за предводителями, другие — всего лишь за теми, кто видели перед собой простор и надеялись: он спасет, если воспользуются темнотой и уйдут от погони.

Среди всех прочих бежали и верные, а между верных — и он, Баян. Единственное, что успел понять: таких перепуганных следует удержать, и дать какой-то порядок должен. Не будет порядка — будет еще хуже, нежели произошло. Ромеи ничего не делают наполовину, они, когда замышляют что-то, то замышляют с дальним прицелом. Турмы ведь прут в противоположную сторону, до противоположного леса. Что если и там — свои перевесища?

Из кожи лез, чтобы вырваться вперед, то и делал, что повелевал верным:

— Станьте во главе турм и отверните их от леса, к которому стремятся. Там — очередная ловушка. Не в лесу — в поле наше спасение.

Дошел его клик-взывание к турмам или турмы сами боялись теперь леса, как огня, и на клич обратили внимание, и за теми, которые вели вперед, пошли. Вот только не досчитались многих, когда рассвело. Разбежались в страхе перед ромеями по ближним и дальним полям, по оврагам и котловинам, лесам и перелескам. Это придало Баяну неприятностей, а неприятности вместе с позором, потерпевшего через собственную несообразительность, и совсем туманили ум.

— Как это могло случиться? — кричал на верных.

— Ночь была, предводитель. Могли ли видеть всех и повелевать всем?

— Вы никогда ничего не видите. Скачите во все концы, как знаете, так и действуйте, а турмы должны быть при мне. Все и немедленно! Не все потеряно. Я еще покажу им, — кивал на ромеев, — истинную ратную уловку. Баяна захотели перехитрить. Вот видели? — показал нагайку.

Что задумал, только он знал. А что-то задумал, когда хвалился. Потому что похвальбу от него редко слышали. Отмалчивался, и повелел действовать, и следил, чтобы те, что выполняли его волю и осуществляли задуманное, поступали так, как задумал. Сейчас уже не узнавали Баяна. И говорил больше, чем когда-либо, и на месте не мог усидеть. Неужели позор, постигший дважды подряд, допекал так?

Турмы собирались долго, но, все же, собирались. И это успокоило, наконец, Баяна. Выехал на пригорок, с которого открывалась оставленная за ночь даль, и пристально смотрел на нее. А через некоторое время позвал к себе и выведников.

— Скачите туда, — показал нагайкой в один конец, — и туда, — показал в другой. — Осмотрите, кто стоит против нас в лесу, где те, что стояли, сколько их. Помните, должны знать точно.

Гнев ненадолго оставил его. Вернулись некоторые тарханы — и снова разъярился.

— Болваны! — кричал. — Ни на кого положиться нельзя. Сколько говорил: шлите по сторонам выведников, знайте, что творится вокруг!

Те, которые готовили для кагана блюда и заботились, чтобы был сыт в походе, хвастались верным:

— И о еде забыл Ясноликий.

— А вы напомните.

— Пробовали. Гонит от себя, слушать не хочет.

— Потому что такого еще не бывало с нами, — пояснил кто-то из свидетелей этого разговора, — Шутки ли, как дважды подряд ромеи заставляли бежать, куда глаза глядят. И кого, самого Ясноликого!

— Он не простит им этого.

— Да так, когда дойдет до того, что возьмет верх над ними, дорого поплатятся за этот позор.

— Это все тот Коментиол. Надо было тогда еще взять в колодки, как был с посольством.

Тем не менее, выведники другое доложили кагану: не Коментиол заставил его бежать вчерашним вечером — Каст, тот самый, который разгромил их турмы у горы Эмма и забрал плен.

— Сколько с ним когорт? Где стоят другие ромеи?

— Коментиол и Мартин по другую сторону реки. Кажется, как стояли, так и стоят.

— Мне не то докладывайте, что кажется, а то, что есть! — рявкнул на выведников. — Довольно кормить догадками, наелся уже!

Опять отправились те, кому положено делать это, ближе к ромейскому лагерю выведывать, где ромеи, сколько ромеев, что замышляют, пользуясь тем, что авары отступили. Пока не убедились: Каст не вернулся в ромейский лагерь по другую сторону реки, все еще находится здесь и не собирается преследовать его, кагана.

«Вот здесь мы тебя схапаем, голубчик», — пообещал Баян и не без видимого удовольствия стал повелевать тарханам, кому засесть по одну сторону и следить за перемещением Каста, кому — по другую, кому изображать из себя таких, будто перепуганы, столкнувшись с ромеями, и возвращаются к Маркианополю, под защиту крепостных стен.