Лихо ветреное

— Паш, — деловито сказала она, со всем доступным ей хладнокровием пристально рассматривая его лицо. — Я давно спросить хотела: у тебя глаза от дедушки или от бабушки?

— Да, — как во сне пробормотал Павел Браун. — Конечно… Зой, я ведь тебя не отпущу.

Глаза у него были не от дедушки и не от бабушки, а от бенгальского тигра.

— Что такое? — подчеркнуто озаботилась она. — Что с тобой? Стоять трудно, да? Устал, да? Травму получил, да? Давай-ка вот сюда, на стульчик, посиди минутку, сейчас я помощь вызову…

— Смеешься, — угрожающе сказал он.

Вообще-то она и не думала смеяться. Если уж на то пошло, она до того растерялась, что бормотала что-то по инерции, совершенно не вдумываясь в смысл слов. Но если получилось, что смеется, — то и пусть. Не плакать же ей над ним, как сказал бы Федор.

— Смеюсь, — печально согласилась Зоя, с трудом выворачиваясь из его рук. — Дай-ка я дверь открою, тетки пришли.

И тут же зачирикал звонок. Зоя торопливо распахнула дверь и запустила двух индивидуальных теток, которые прямо с порога принялись галдеть, что старались минута в минуту, а сами с интересом пялились на хмуро молчащего Павла Брауна. Так же хмуро и молча Павел Браун шагнул на лестничную площадку, молча же покрутился там, внимательно изучая стены и потолок — наверное, видеокамеры высматривал, — и молча же пошел вниз по лестнице. Даже не попрощался. Зое это показалось обидным.

— Паш, — окликнула она. — Ты чего заезжал-то? Не сказал…

Он остановился, обернулся, смотрел на нее не то сердито, не то удивленно, не то растерянно… Забыл, что ли, зачем заезжал? Наконец вспомнил:

— Заезжал-то? А-а-а… Да сказать, что я тебя люблю.

И поскакал вниз, прыгая через три ступеньки. Ну да, там же ребята в машине на площади. Вспомнил наконец. Что-то раньше не вспоминал…

— Это кто? — с придыханием спросила одна тетка, выглядывая из-за плеча Зои на лестничную площадку.

— Бойфренд, — догадалась другая. — Красавец какой, обалдеть!

— Не обращайте внимания, — сердито буркнула Зоя, захлопывая дверь. — Никакой не бойфренд. Так, сумасшедший один. Тоже мне — красавец… Типичный Браун.

И погнала теток в Маленькую Ничью комнату, а то и так уже почти минуту незнамо на что потратила. И потом целый час сердито гоняла индивидуальных теток так, что они от ужаса даже перерыва ни разу не запросили, а перед тем, как загнать их в душ, заставила свернуть и вынести из Маленькой Ничьей комнаты жесткий ковер и внести назад мягкие кресла. А после душа объявила, что индивидуальные занятия им больше не нужны и они вполне способны заниматься в общей группе. Чтобы им жизнь медом не казалась. Тетки тут же впали в панику и предложили платить за индивидуальные занятия в полтора раза больше. Но Зоя даже на это особого внимания не обратила, во какая сердитая была. Выгнала теток без конкретного обещания, немножко постояла под холодным душем, но не очень-то успокоилась. То есть до такой степени не успокоилась, что даже ребята из охраны, по очереди забегавшие к ней попить чайку, по очереди же с тревогой спрашивали, что с ней творится, — все трое. И всем троим по очереди она пожаловалась на свое неумение общаться с сумасшедшими. Из-за чего у нее возникает комплекс неполноценности. И все трое по очереди одинаково предложили вправить мозги любому сумасшедшему, чтобы не возникал. Но даже это Зою не очень успокоило, и она порезала палец, когда готовила супчик к завтрашнему приезду Федора. А потом влезла в Сережин компьютер и в порядке самоистязания начала было вычитывать почти готовый диплом очередного придурка, и даже кое-что поправить сумела, но тут поймала себя на том, что чуть не убила половину текста, в ужасе выключила компьютер и пошла читать Катькину бухгалтерию. Через две минуты поняла, что такое чтение противопоказано для душевного здоровья, что Катька в этом понимает в три с половиной миллиона раз больше ее и при необходимости потом на пальцах объяснит про расходы-доходы ее театра танца, аккуратно сложила всю эту китайскую грамоту в папочку и понесла в мусорное ведро. Уже над мусорным ведром опомнилась, обозлилась до последней степени, вернула папочку на стол в Большой Ничьей комнате и пошла звонить Томке. Сколько ждать можно, в самом-то деле?

— Ты чего? — тревожно спросила Томка. — Случилось что-то? Зой!

— Случилось, — сварливо сказала Зоя. — Палец я порезала. Резала морковку, а порезала палец. Вот что у меня случилось. А ты не звонишь. Почему не звонишь? Назло, да?

— А, — успокоилась Томка. — Я думала, правда что-то случилось. А палец — это пустяки, пристрелим, чтоб не мучилась, и всех делов… А у тебя разве народу нет? Сегодня ж к тебе должны были прийти. Я думала, что у тебя занятия, вот и не звоню. Чего от дела отрывать?

— Как пришли — так и ушли… — Зоя почему-то все еще сердилась. — А Нина твоя сегодня не придет, у нее предки из Франции вернулись. С подарками. Она сегодня подарки считает, ей не до занятий. А ты не звонишь. Как там дети?

— Очень хорошо, — бодро заверила Томка. — Едят, спят, купаются, загорают, бегают, прыгают, хохочут… что еще? Вроде все… А, еще Сережа время от времени в Интернете сидит. Или висит? В общем, пропадает. Гарика и Ашота папы каждый день привозят. Федор с ними занимается. Говорит — хорошие дети, с мозгами и не избалованы. И папы очень довольны. Подарки возят, главным образом — виноград и орехи. Гарик от Аленки балдеет. Она тоже с ним занимается, вместе с Федором. А Ашот Сереже в рот смотрит. Сядут за компьютер, уставятся на экран — и давай спорить… Совершенно не понимаю, на каком языке. Но с остальными Ашот уже на русском, почти все понятно… Только быстро очень. Манька на него орет: «Не тар-р-раторь!» А он смеется и говорит: «Р-р-рыба моя золотая». По-моему, он эти слова первыми выучил. С Аленкой поговорить хочешь?

— Как это — поговорить? — поразилась Зоя. — Почти десять уже! Разве дети не спят?

— Манька давно спит, — успокоила ее Томка. — Она на веранде с кошкой играла, и вдруг уснули обе. Федор их обеих в дом отнес. А Аленка пока не хочет. Она на Пашке ездит, это ж интересней…

— На каком Пашке? — насторожилась Зоя. — Как это ездит?

— На Павле Брауне, — терпеливо объяснила Томка. — На каком же еще?.. Верхом ездит. Как же еще? Аленушка, гони коня сюда! Мама звонит!

Послышался Аленкин смех, какой-то шум, треск, совершенно натуральное конское ржание, и наконец Аленка сказала в трубку громко и восторженно:

— Мама! Приезжай скорей! Браун тебя тоже покатает!

Сроду Зоя не слышала, чтобы Аленка говорила так громко и — главное — так восторженно.

— Солнышко, — растерялась Зоя. — А почему ты не спишь? Поздно уже!

— Ничего не поздно! — капризно возразила Аленка. — Браун не надолго приехал. Что ж теперь, мне и покататься нельзя?!

Аленка — капризничает! Ничего себе новости, а? Хотя разве не сама Зоя еще совсем недавно мечтала о том, чтобы Аленка научилась громко хохотать, бегать с топотом, жаловаться на ее красавцев и капризничать?.. Ну, вот вам и пожалуйста — Аленка, похоже, научилась.

— Ты на него не ругайся! — приказала Аленка строго. — Сейчас я телефон передам…

Опять Аленкин смех, конское ржание, какой-то треск, шорох и голос этого сумасшедшего Павла Брауна:

— Зой, мы немножко… Ой, Аленка, я щекотки боюсь!.. Зой, я сюда по пути заехал, всего на несколько минут! Я сейчас уже уеду! И Аленка спать ляжет!

Опять Аленкин смех, шум, треск, конское ржание и голос Томки:

— Зой, вы мне тут весь телефон разрядите! Федор завтра собирается рано! Елена Васильевна с ним! Катькина свадьба в субботу, у нас! Я свидетельница, но ты тоже надень чего-нибудь! О подарке не думай, мы решили — потом, а то некогда… У нас все хорошо. Все здоровы, от всех привет, бросала бы ты свою «Фортуну» на хрен, пожила бы с нами как нормальный человек. Все, пока, разрядился…

Ну, вот может такой разговор успокоить? Телефоны у них разряжаются! Зарядить вовремя не могут! Когда уже одиннадцатый час! А Аленушка, видите ли, ездит верхом на каких-то сумасшедших! И капризничает! Кошмар! И не на кого даже поорать, и некому даже пожаловаться, потому что Федор приедет только завтра. Катьке, что ли, позвонить? Да нет, Катька сейчас в «Фортуне», поет для фокусника, который может снять часы с мента. В присутствии прокурора и понятых. Говорят, что в прошлую среду, когда этот фокусник появился впервые, зал чуть не устроил революцию. А потом — ничего, смотрели. Всем понравилось, особенно когда он именно часы снимал. Родственные души… Ну что, и в «Фортуне» без нее прекрасно обходятся. Надо завтра же поговорить со своими девочками, может, кто-нибудь согласится плясать в кабаке. Зоя вспомнила, как сама после предложения Семеныча долго не решалась и нервничала. Как же, она — и вдруг кабак! Девочкам тоже надо будет придумать подходящие маски, под маской такое безобразие вытворять все-таки намного легче. И отдельно поговорить — о театре танца. Надо для каждой свой танец придумать. Но это обязательно с Катькой, Катька просто спинным мозгом чует, кто, что и как может сделать… Надо бы ее на завтрашние занятия позвать. Пусть бы пригляделась. И тут же — прикинула и придумала… Но Катьке, конечно, сейчас не до того. Катька в субботу замуж выходит. С ума все посходили.

А она сидит тут одна в четырех стенах.

А вообще-то в полном одиночестве есть масса преимуществ. Например, можно сейчас спокойно починить старый халат, пока Федор не видит. А то опять начнет обзывать ее жлобихой и рвать на тряпки хорошую вещь. Почти новую вещь. Только рукав немножко разъехался, но это мы мигом…

Зоя поставила чайник, устроилась на своем любимом месте в уголке за холодильником с почти новым халатом и, не без злорадства представляя гневающегося по этому поводу Федора, принялась зашивать разъехавшийся по шву рукав. Зашила, попила чайку, потом еще раз тщательнейшим образом обследовала халат, нашла еще два разъехавшихся шва и одну не очень заметную, но все-таки дыру — и аккуратно разорвала свой почти новый халат на ровные квадраты. Приедет завтра Федор, а у него целая стопка замечательных кухонных тряпок. Пусть порадуется.