Лиходолье

Прохладный компресс не слишком помог, и разбитое дудочником колено довольно быстро превратилось в раздутый побагровевший шар, до которого и дотронуться-то было больно, а о том, чтобы продолжить путь верхом, и вовсе речи не было. Нужна была передышка, желательно в месте, где никто не заметит золотую чешую, покрывшую мою ногу от лодыжки и до середины бедра.

Искра нашел такое прибежище – в стороне от переправы, с единственным небольшим окном, выходящим на Валушу. Бабка, что пустила нас в эту каморку на ночлег, честно предупредила, что спать здесь практически невозможно – по ночам от русалочьего хохота сотрясались ставни, а при неудачном стечении обстоятельств можно было запросто обнаружить на подоконнике водяницу, манящую за собой на речное дно. Харлекин лишь мрачно усмехнулся на такое предупреждение – после встречи с змееловом глухая, с трудом сдерживаемая ярость клокотала в глубине ореола его души, ожидая малейшего повода, чтобы выплеснуться на того, кто осмелиться напасть или помешать моему драгоценному отдыху, и сдуру сунувшейся к дому водяной нечисти можно было бы только посочувствовать.

Я тяжело вздохнула и подтянула подол длинной сорочки, придирчиво разглядывая пострадавшее колено. Золотая чешуя над местом ушиба слегка потускнела, нога все еще отзывалась болью на любую попытку ее согнуть, но отек почти спал. Еще день-другой поделать холодные компрессы – и можно будет покинуть Черноречье хоть верхом, хоть на своих двоих, будь оно неладно. Ну надо же, как «удачно» Вик мне засветил своей любимой тростью – если бы удар пришелся на палец выше, коленная чашечка наверняка была бы раздроблена, и тогда я слегла бы на месяц, вне зависимости от того, шасса я или нет. Частичное превращение только ускоряет исцеление, но не выправляет неровно сросшиеся кости, не собирает разбитое на кусочки колено в единое целое – и в результате я наверняка осталась бы хромой до того момента, пока не перекинулась бы полностью в шассье обличье. О танцах в таком случае можно было бы и вовсе забыть, как и о ромалийском чаровании…

Тихо скрипнула дверь, ведущая в комнатку, и я торопливо одернула подол, пряча золотую чешую под серым грубоватым льном. Задвижек в этом доме не было и в помине, а с любопытной ясноглазой бабки, сдавшей комнатку рыжему мужику разбойничьего вида и слепой девице с волосами, заплетенными на степняцкий манер, вполне сталось бы тихонько подглядеть, чем занимается оставленная в одиночестве девка. Лиходолье начинается уже отсюда, с этого берега реки, потому и излишнее любопытство, и подозрительность по отношению к пришлым людям понятна и объяснима.

Вот только на пороге оказалась не придавленная грузом прожитых лет женщина, а Викториан, которому пришлось склонить голову, чтобы не стукнуться лбом о низкую притолоку.

– Еще раз здравствуй, Мия.

Я молчала, на ощупь нашаривая прислоненный к лавке ромалийский посох и вскользь глянув на широкий подоконник. Да уж, не с моей ногой сейчас из окна выскакивать. Пусть даже этаж первый – моему колену сейчас и такого прыжка будет достаточно, чтобы перестать служить.

– И еще раз прости за нападение. – Змеелов подошел ближе, по дороге неловко зацепив мыском сапога плетеный коврик у порога. Еле устоял, тихо выругался и посмотрел на меня шальным, блуждающим взглядом в упор.

Только сейчас я почувствовала, как от музыканта несет вином. Самым банальным, не слишком хорошим, чтобы пить его по праздникам, но вполне годящимся на то, чтобы заглушить тревогу, которая невнятным белесым пятном расползлась в глубине ореола дудочника.

– Вик, ты пьян, – осторожно сказала я, перекладывая посох на колени и глядя на змеелова снизу вверх.

– Разумеется, пьян! – с вызовом ответил он, странно усмехаясь и запуская пятерню в волосы, превращая аккуратно зачесанный ото лба хвост в разворошенную охапку золотистого цвета. – Трезвым бы я тебя искать не стал, особенно помня про твоего оборотня!

Чуть осовелый взгляд разных глаз остановился на измятом льняном подоле, прикрывающем мои ноги, Викториан вздохнул, усилием воли возвращая себе шаткое подобие спокойствия, и негромко попросил:

– Покажи колено.

– Зачем? – подозрительно осведомилась я, неосознанно отодвигаясь подальше от слегка покачивающегося змеелова.

– За надом! – неожиданно громко рявкнул Вик, почти что падая на колени перед лавкой и одним движением задирая мне подол едва ли не по пояс. Я испуганно пискнула, пытаясь оправить платье, но дудочник не дал, крепко удерживая скомканную материю одной рукой, а другой бережно, почти неощутимо касаясь золотой чешуи, что наросла на поврежденной ноге. – Больно?

– Только если пытаться встать, – тихо ответила я, перестав судорожно цепляться за подол и переводя взгляд на склоненную голову Викториана. – Думаю, что послезавтра уже смогу нормально ходить, а может, даже танцевать.

– Мне бы потребовался месяц, – невесело усмехнулся змеелов, выводя чуткими пальцами музыканта невидимые узоры на золотой чешуе.

– Ты промахнулся, – в тон ответила я, осторожно перехватывая его ладонь и убирая ее со своего колена. – Вот на столечко… Потому я заработала всего лишь сильный ушиб, а не что похуже.

– Знаешь… я этому рад. – Вик уселся прямо на дощатый пол рядом со скамейкой, порылся в глубоком кармане темно-серого камзола и протянул мне плотно закупоренную пробкой стеклянную баночку, в которой находилась какая-то мазь ядовитого желто-зеленого цвета. – Держи. Вещь хорошая, на себе когда-то опробовал. Причем не раз и даже не два. Только ее лучше мазать все-таки не на чешую, а на кожу. – Он усмехнулся и небрежно облокотился о лавку. – Через шассью чешую, боюсь, не подействует.

– Ну, от чешуи-то избавиться недолго, – улыбнулась я, забирая баночку и взвешивая ее на ладони. Странно легкая, будто бы пустая. – Куда потом только эту сброшенную шкурку прятать?

– А давай ко мне в карман? – оживился змеелов, демонстративно расстегивая клапан на боку камзола. – У меня ее точно никто не найдет. А если и найдет, то лишние вопросы задавать побоится.

– Я подумаю.

– Подумай, – важно кивнул дудочник. – А пока ответь мне на один вопрос – шассьи глаза могут только отличать своих от чужих или видят нечто большее? Отражение мыслей? Чувств? Души?

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но не успела.

Что-то с грохотом перекатилось по дощатому полу в коридоре, затем дверь распахнулась, и на пороге возник Искра, сопровождаемый нервно кудахтающей бабкой, которая безуспешно пыталась ухватить харлекина за рукав рубашки и не пустить в снятую им же комнату. Дудочник мгновенно оказался на ногах, умудрившись как-то между делом одернуть мне подол, пряча змеиную чешую под серым льном, и встал напротив оборотня, уже держа в опущенной руке длинную узорчатую флейту.

В комнате сгустилась напряженная тишина, которая в любой момент могла заполниться шумом безобразной драки или же песней инструмента змеелова, – все зависит от того, кто успеет раньше…

Неожиданно что-то завыло за окном, да так длинно, протяжно и прочувствованно, что у меня спина мгновенно покрылась холодным потом, а на затылке, у самого основания черепа, наросла шассья чешуя, скрывая наиболее уязвимое место. Бабка охнула, закрестила воздух перед собой и с нервным, прерывистым бормотанием удивительно быстро для своего возраста скрылась в коридоре.