Лихоморье. Трилогия

Руубен понял, что должен спешить. Окинув взглядом темное пространство, он обнаружил в стене занавешенное окошко, небольшое, но достаточное, чтобы в него пролезть. Занавеска слегка колыхалась от ветра, – похоже, окно было закрыто не плотно. Руубен осторожно перебрался через спящего Марка и ужом заскользил по полу, ощупывая старые доски перед собой, чтобы не наткнуться на что-нибудь впотьмах. Через несколько минут он оказался снаружи, но радость от удавшегося побега тотчас сменилась страхом: сгустившийся туман не давал ни малейшей надежды найти дорогу, но мало того – в нем еще что-то двигалось, темное и большое, бесшумно подкрадываясь к дому ведьмы – и к Руубену! Что ж это за напасть такая? Зверь или чудовище? В тумане не разглядеть. Страшно стало так, что хоть полезай назад в избу! Может быть, в другой ситуации Руубен именно так бы и поступил, но сейчас от него зависело спасение дочки, которую он уже и не надеялся увидеть когда-нибудь живой. Спасению мира он отводил второе по важности место, и только ради этого рисковать бы не стал.

Прижимаясь спиной к стене дома, Руубен начал перемещаться боком, надеясь свернуть за угол прежде, чем зверь (или чудовище?) его заметит, но маневр не удался: темное пятно, маячившее в туманной пелене, тут же изменило направление, и не осталось никаких сомнений в том, что оно следует за ним. Расстояние между ними стремительно сокращалось, бесформенные очертания пятна на глазах превратились в силуэт существа, передвигавшегося на четырех конечностях, в которых, кстати, звонко хрустели все суставы, не то по причине преклонного возраста, не то из-за какой-то болезни. Однако даже больной и старый, но такой крупный зверь мог легко растерзать человека, и Руубен, понимая, что бежать бессмысленно, просто стоял, вжав голову в плечи в ожидании расправы.

В тумане проступило человеческое лицо и замерло прямо перед финном. Было оно каким-то очень уж большим, даже гигантским, хотя и находилось на одном уровне с лицом Руубена, потому что сам гигант стоял на четвереньках. И еще оно было очень и очень знакомым.

– Пункки! – вырвалось у финна, а в душе возникло смятение – непонятно было, к добру такая встреча или к худу, потому что выглядел Пункки, как сам дьявол, вышедший на тропу войны: помимо того, что кадавер заметно увеличился в размерах, глаза его горели холодным голубоватым огнем, а голову обрамлял железный шлем с высокими и острыми рогами. На груди тускло поблескивали рыцарские доспехи, на одном боку виднелась рукоять меча, вложенного в ножны, другой бок и плечо прикрывал щит, утыканный толстыми конусовидными шипами.

«Он полностью превратился в драугра!» – с ужасом подумал Руубен. В этот момент Пункки поднялся на ноги, сразу став гораздо выше, и протянул к финну непомерно длинные руки со стальными клинками вместо ногтей.

– Не убивай! – завопил Руубен, пытаясь оттолкнуть могучего монстра, но с тем же успехом он мог толкнуть гору.

Пальцы Пункки сомкнулись на плечах финна, острые клинки пронзили одежду, не оцарапав тела, и Руубен потерял опору под ногами, повиснув в воздухе, а в следующий миг опустился на жесткую и холодную, закованную в металл, спину кадавера. Его старый слуга, перевоплотившийся в грозного и воинственного демона, снова встал на четвереньки и неспешно потрусил в туман.

Уцепившись за могучую шею драугра, Руубен стучал зубами не столько от страха, сколько от тряски, и радовался тому, что еще жив. Неужели Пункки не лишился разума и памяти, как это бывало с другими кадаверами после смерти их тела, и пришел на помощь своему хозяину? Такая догадка казалась слишком невероятной, чтобы быть правдой, но другого объяснения происходящему пока не нашлось.

Руубен оглянулся. Избушка Лоухи осталась позади, скрытая в тугом туманном коконе. Дальше туман заметно редел. С каждым шагом – довольно широким шагом драугра – видимость улучшалась, и вскоре впереди показалась знакомая дорожка из костей, петляющая среди чахлых елок.

– Пункки! Пункки! – осторожно позвал Руубен, не надеясь на отклик, но драугр повернул голову и произнес гулким и как будто размноженным голосом:

– Да, хозяин!

Такое обращение сулило надежду на диалог, и Руубен спросил, с любопытством разглядывая светящийся глаз на видимой части лица драугра:

– Куда мы идем?

– В безопасное место, – ответил Пункки, не замедляя шага.

– Мне надо срочно вернуться в мир людей! Ты помнишь дорогу?

– У меня хорошая память, хозяин! Пусть и разбита моя голова, а мозг из нее давно вытек, но я помню, кто мне ее разбил, и помню, кто приказал это сделать. Дурная женщина больше не причинит нам зла, хозяин! Теперь я сильный.

– Да, ты очень сильный, Пункки, – согласился Руубен, удивляясь словоохотливости и вполне адекватному поведению живого мертвеца, кем, по сути, сейчас являлся его старый слуга. – Как же ты оказался здесь?

– Я шел по твоим следам, хозяин, но не хотел тебе мешать и ждал, когда понадоблюсь.

– Спасибо, что выручил. Сам бы я отсюда не выбрался.

– Не ходи больше никуда с дурной женщиной, хозяин. Чую, она хочет тебя сгубить.

– Верно, Пункки! Она уже сгубила мою жену и чуть не сгубила дочку. Как же я раньше не догадался? Вот идиот! Теперь я должен, во что бы то ни стало, уберечь малышку Виолу, и было бы здорово, если бы ты мне в этом помог!

– Я помогу, хозяин! – охотно пообещал Пункки, моргая светящимся глазом.

Вдруг его огромная, похожая на бычью, голова склонилась к самой земле, и драугр остановился.

– Что такое? – Руубен выглянул из-за его могучего плеча. Рядом с тропинкой, на покрытой инеем траве, лежал предмет, выглядевший совершенно инородно в этом мистическом месте. Это был небольшой, в половину ладони, прямоугольник из ламинированного картона, покрытый цветными разводами вроде водяных знаков. В центре прямоугольника сверкали золотом крупные буквы «VIVENS LUX». Недоумевая, откуда в потусторонней Похьоле взялся документ с надписью на латинице, Руубен спрыгнул на землю и подобрал странную находку.

Остальной текст был на русском языке, хорошо знакомом Руубену.

«Пропуск

Тильда Санталайнен,

Первый курс

Рускеальский филиал Санкт-Петербургского горного университета»

Финн задумчиво почесал затылок. Он не знал, кто такая Тильда Санталайнен, кроме того, что она была студенткой-первокурсницей, потерявшей свой пропуск. Только вот каким образом ее пропуск попал сюда? Насколько Руубен знал, ни в Похьоле, ни в Калевале, да и в соседней Лукомории, где он не раз бывал вместе с Блаватской, никаких университетов не имелось. Повертев кусок картона в руках, он, сам не зная зачем, сунул его в нагрудный карман своей рубашки, провонявшей колдовским пивом, и вновь вскарабкался на услужливо подставленную спину Пункки. Неподалеку, за елками, виднелась скала с темной расщелиной, ведущей в подземелья Маналы. Сердце Руубена сжалось от мысли, что ему вновь предстоит пройти этим жутким путем, но Пункки за считанные минуты преодолел расстояние, разогнавшись, как фирменный экспресс на длинном перегоне, и вскоре вынырнул из той самой могилы, которая послужила всей компании – Божене, Марку, Руубену и его слуге – дверью в потусторонний мир.

А вскоре выяснилось, кто такая эта Тильда Санталайнен. Впервые за долгие годы Руубен обратился к высшим силам, чтобы воздать им хвалу. Он благодарил их за удачное стечение обстоятельств, сложившихся таким образом, что утерянный пропуск попался именно ему.

9. Одни вопросы

Утро началось с торжественной «линейки», на которой с длинной и мало понятной речью выступал декан по кличке Скала. Не то чтобы он использовал много сложных слов, просто слушать его было довольно трудно, оттого что вокруг шептались студентки, обсуждая последние новости о «демоне из преисподней», и Тильда разрывалась между этими новостями и речью декана, стараясь ничего не пропустить. Но, как известно, за двумя зайцами погонишься…

– Слышали, что вчера было? В здание вуза проник демон! Реальный демон, говорят, из нижнего мира. Его изолировали, ждут решения сверху. – Долговязая девушка с короткой стрижкой и угловатой мальчишечьей фигурой шепталась с другими первокурсницами неподалеку от Тильды.

«Линейка» проходила на площади перед главным учебным корпусом. Студенты выстроились в несколько рядов, заняв пространство между крыльцом и каменной чашей с огнем. Скала стоял на крыльце, за специально установленной по такому случаю кафедрой из темного дерева, и, хотя был скрыт в тени фронтона, нависавшего над колоннами, явно страдал от жары в своем строгом синем костюме из плотного сукна.