Лихорадка в квартале Маре

Он встал, шатаясь.

– Она была против. Она не хотела, чтобы я участвовал в этой махинации… Я ее не послушался, и вот поэтому она нервничала, она была не в себе… вы понимаете? Она промахнулась и упала… из-за этих бабок, будь они прокляты…

– Какие бабки?

– Которые я получил.

– Когда?

– Сегодня утром. Целый пакет. Сто тысяч франков. Это ими я расплатился с долгами. Можете спросить, если не верите. Если бы я не отдал долги, то кое-кто…

– Знаю.

– Ах, так? Хорошо. Потом был телефонный звонок.

– Какой звонок?

– Кто-то мне позвонил и сказал, что я должен сделать, чтобы отработать те бабки, которые оставили для меня в администрации «Арены».

– Ясно. Если вдруг вас кто-либо спросит о Жакье, вы должны были ответить, мол, Жакье последовал за вами за границу, а потом вы потеряли его из виду.

– Так оно и было.

– И вы на это пошли!

– Мать родная! Сто кусков. Это не золотое дно, но В данный момент меня, ох, как устраивало!

– Ну и лопух! Вы что, смахлевать не сумели бы? Это было бы доброе дело! Раз вас склоняли к вранью, это значило, что с Жакье что-то случилось. Надо было взять деньги, но не участвовать в этой лжи.

– Ясно,– сказал он, в свою очередь,– но уж поскольку я так влип, то спокойно могу во всем признаться. Мне обещали подкинуть еще, если точно выполню инструкции. Я подумал, что Жакье попал в какую-нибудь переделку, но мне на это было наплевать. Поскольку ему удалось-таки переспать с Пирл, если хотите знать все до конца. Вот так. А сейчас мотайте отсюда. Я вам все сказал.

– Кроме одного. Кто вам звонил?

– Но я не знаю этого типа!

– Это был мужчина?

– С голосом грузчика.

Я вернулся домой на такси, думая всю дорогу, а дома долго еще ходил взад-вперед по комнате. Потом позвонил Элен.

– Вернулись благополучно?

– Да, спасибо.

– Все еще не в себе?

– Немного. Это было ужасно.

– Бывает хуже.

– Не думаю.

– У меня бывает, это точно. Спокойной ночи, дорогая. Ах да, завтра суббота, значит, до понедельника.

– Да, до понедельника. Спокойной ночи, патрон.

– Я не буду сейчас спать. Придется подумать о страшных вещах.

И я действительно не спал, запустив на полные обороты мои мозги детектива-тарана. И сомкнул глаза только в пять часов утра. Как я узнал позже, точно в то же время Мисс Пирл закрыла свои. Чтобы никогда больше их не открывать.

Глава XIII ДУШЕВНОБОЛЬНОЙ И ХИТРЕЦЫ

Поднявшись с постели в девять часов утра с головной болью, как последний алкаш, я тут же позвонил мадам Жакье с целью доложить обстановку.

– Я еще не видел утренних газет и не знаю, пишут ли они об этом, но вчера вечером в цирке произошел несчастный случай.

– Да. Мисс Пирл. Скажите…

– Я смог поговорить с этими акробатами до драмы. Ваш муж с ней расстался. Он поехал за ней в Лондон, оттуда в Брюссель, опять вернулся в Лондон в ноябре прошлого года и, похоже, остался в Англии. Говорят, он влюбился в наездницу.

– Наверняка.

– Да. Я дам телеграмму моему осведомителю в Лондон (вот так брехня!) и буду держать вас в курсе.

Затем я проверил наличие у меня портрета Жакье («Извините меня за наездницу,– обратился к фотографии,– но живым надо что-то кушать»), потом долго смотрел на фото мисс Пирл, прежде чем положить в ящик стола, и двинулся на улицу Перль. Надо было выяснить кое-что у рабочих в плавильне Ларшо.

Их силуэты все так же вырисовывались на фоне пылающего горнила. Представляете себе: 1700 градусов! Как сказал тогда один из них: не стоит совать туда руку. При виде человека, который своим длинным черпаком снимал пену с дьявольской похлебки, кипящей в тиглях, я невольно подумал о черте за работой.

Без труда узнал имя и адрес несчастного, который свихнулся в ноябре прошлого года (Шарль Себастьен, улица Меслей), а также некоторые данные о его болезни и ее проявлениях. Оказалось, он боится огня. Да… для плавильщика не очень-то удачно. В этой профессии лучше быть пи-романом, чем пирофобом.

И я пошел на улицу Меслей.

* * *

Старушка отворившая мне дверь, была похожа на служанку мадам Жакье. Она оказалась ее сестрой.

– Месье Шарль Себастьен дома?
– спросил я.

– Господи! Он здесь… да…

Я кивнул с понимающим видом.

– Здесь, но как бы отсутствует… знаю. Могу я войти?

Уже в квартире я выдал старушке импровизацию, которая не оставила в ней никаких сомнений насчет моего права осведомляться о состоянии душевнобольного, а также обследовать последнего. Я узнал, что Себастьен был госпитализирован в течение трех месяцев, затем, когда его бред кончился, был возвращен семье, то есть своей матери и тетке.

– Скажите, вы его у нас не заберете? – забеспокоилась тетка.– Знаете, он очень смирный… Ведь это не жизнь, когда близкий человек находится в психбольнице. Мы лезем из кожи вон, чтобы оставить его дома.

Я ее успокоил и попросил разрешения посмотреть на больного.

– Сюда, пожалуйста…

Она открыла дверь.

– Шарль, малыш, к тебе гость пришел…

Я вошел следом за ней в хорошо обставленную комнату и не без удивления констатировал наличие телевизора. Старушка это заметила.

– Мы беднее, чем кажемся, месье. В своем преклонном возрасте моя сестра вынуждена работать служанкой у бывшей хозяйки Шарля, она хорошая женщина, правда, немного того…

Она спохватилась и поднесла руку к своему беззубому рту.

– Да… короче говоря, все, что вы видите, и этот телевизор, было куплено в то время, когда он работал.

– Он был хорошим мастером?

– Отличным.

– Наверняка имел хорошее жалованье?

– Он часто работал в сверхурочные часы… Работал ночью.

– Да, да, конечно!

Эх ты, бедняга Себастьен! Сверхурочная работа! Больше тебе это не светит! И все же я не мог смотреть на него без боли в сердце. Сидя в кожаном кресле перед телевизором, он уставился неподвижными глазами в молочно светившийся экран. Это был хорошо сложенный тридцатипятилетний мужчина, но с волосами старика.

– Вы видите, какой он смирный,– пробормотала бедная женщина.

– Просто ангел.

Я вынул из кармана фотографию, подошел к ненормальному и тронул его за плечо.