Лик Победы
Шрифт:
Робер пришпорил Дракко и вылетел к шесту с флагом. Спускать его было долго, и Эпинэ, пристрелив обалдевшего часового, перерубил бечевку. «Победитель Дракона» свалился на какие-то бочки, Робер нагнулся, подхватил холодную, отсыревшую тряпку, едва успев отмахнуться шпагой от не в меру ретивого пехотинца.
Вовсю трещали выстрелы, труба продолжала будить спящих, если таковые еще оставались. Эпинэ завертел головой, пытаясь понять, где проходы. Впереди и справа метались два факела. Молодец, Шуэз! Робер промчался наметом сквозь бестолково мечущуюся толпу, разрядил второй пистолет в некстати опомнившегося офицера, пытавшегося собрать солдат, перескочил через поваленную палатку и вылетел
– Залезайте, – Робер протянул руку, – Дракко выдержит.
– Не задерживайтесь, – буркнул Флоримон, не прекращая сигналить, – не хватало, чтоб вас пристрелили.
– Не пристрелят, – Эпинэ отъехал в сторону, освобождая проход. Из очумевшего лагеря одна за другой вылетали стремительные тени. Всадники, как и было велено, галопом уходили в сторону рощи. Судя по всему, то же творилось справа и слева. Шум нарастал. Зачем-то грохнула пушка, мимо Робера пролетели несколько лошадей без всадников, следом выскочили пятеро конных…
– Похоже, все, – барон Флоримон был спокоен и даже скучен, – кто не успел, тот не успел.
– Монсеньор, вам нельзя здесь оставаться, – Никола потерял шляпу, но не занудство.
Робер вгляделся в мечущиеся огни. Разобрать что-то в орущей круговерти было невозможно, если кто-то там и остался, его не найти. Война – это война. Повелитель Молний тронул Шуэза за плечо:
– Бросайте факел, барон. Дело сделано.
Из двухсот человек не вернулось девятнадцать. Еще три дюжины были ранены, в основном легко. Потери Манрика, без сомнения, были больше, хотя для двадцатитысячной армии пара сотен убитых – капля в море. И все равно «маркиз Эр-При» просто обязан загрустить. Когда в твой лагерь среди ночи врывается вражеская конница, бьет, режет, уволакивает флаг, это неприятно. Особенно если главнокомандующий пришел за славой. Теперь одно из двух: либо Манрик попрет вперед, как буйвол, либо начнет осторожничать. Робер очень надеялся на последнее.
– Никола, позаботьтесь о раненых, а мы с бароном проедемся до оврага.
– Слушаюсь, монсеньор, – показалось или капитан чем-то недоволен? Похоже, он начинает считать «монсеньора» одновременно своей собственностью и своим ребенком, причем неразумным.
Омытая лунным светом роща казалась старой гайифской гравюрой на серебре. Днем она снова станет чахлым леском, в который набилось восемнадцать тысяч человек, и один Леворукий знает, сколько из них увидят еще одну ночь.
– Барон, что вы думаете о завтрашнем бое? – Робер пытался говорить небрежно, но провести Шуэза не удалось.
– Его надо пережить. Боюсь, нынешняя удача кое-кому вскружит голову.
– Вы не верите в успех? Тогда почему вы примкнули к восстанию?
– Мне не хотелось бы говорить об этом перед боем.
Тропинка сузилась, Шуэз придержал коня, пропуская Дракко вперед. Сказать или не сказать? Флоримон – человек не только честный, но и разумный, а он так устал врать. Как просто лгать хогбердам и «истинникам». Вернее, не просто, а не стыдно, а тут так и хочется залепить самому себе пощечину. Говорят, ложь во спасение – благое дело. Может, и так, но как же это мерзко…
Робер так и не понял, что случилось раньше: споткнулся Дракко или раздался выстрел. Над плечом мерзко свистнуло, и тут же выстрелили снова. Эпинэ стремительно обернулся – Флоримон Шуэз валился под копыта коня, а в руке Никола Карваля блестел пистолет…
– Монсеньор, – капитан так и не расстался со своей проклятой вежливостью, – в вас стреляли.
– Я догадался.
Флоримон Шуэз! Немногословный, сдержанный Шуэз. Он не хотел пускать Манриков
в Эпинэ и настаивал на отступлении в Мон-Нуар. Его не послушали, и он решил убить вожака. И убил бы, но Дракко споткнулся. Очередное чудо, скоро Повелитель Молний собьется со счета… Он снова уцелел, а Флоримон погиб. Потому что поверил Иноходцу Эпинэ, поверил, что тот собрался драться насмерть.Узнай барон правду, все было бы иначе, но внук Гийома Эпинэ научился слишком хорошо врать. И вот человек, который понимал, что они своим жалким бунтом льют воду на чужую мельницу, мертв. Застрелен верным Никола, который точно так же пристрелит и Робера. Если догадается, что у него на уме.
Откуда-то вылез Гаржиак со своими стрелками, подскакали Сэц-Арижи, мелькнула шляпа Пуэна… Надо было что-то объяснять, и Робер объяснил. Разумеется, поднялся гвалт. Борцы за великую Эпинэ потрясали кулаками и проклинали предателя, а над ними висела половинка луны. Ночь Флоха? Или Вентоха? Он забыл, он почти все забыл, даже Мэллит. А может, он умер и попал в Закат? Просто там не огонь, а война, никому не нужная война, от которой не уклониться.
– Капитан Карваль, похороните барона Шуэза, – распорядился Эпинэ и сквозь зубы добавил: – Он сделал то, что считал своим долгом.
Недовольные лица, еще бы! Предателей бросают на растерзание псам или вешают вверх ногами. И уходят с чувством выполненного долга.
– Капитан Карваль, – ровным голосом повторил Эпинэ, – проследите!
Никола нехотя развернул коня и скрылся в рыжих зарослях. И тут началось.
– Монсеньор, – начал Агиррэ, – вы не должны оставаться без охраны!
– Капитану Карвалю тоже нужно спать, – рявкнул граф Пуэн.
– Вы больше не будете ездить один…
– Мы вам этого не позволим.
– Ваша жизнь принадлежит не вам, в Эпинэ…
Закатные твари, теперь думай, как избавиться от защитников!
– Хорошо, господа, вы меня убедили, но теперь всем следует отдохнуть.
Глава 7
Эпинэ
98
Восьмерка Мечей, Рыцарь Кубков и Семерка Посохов.
Осень решила обойтись без солнца и выгнала из загонов жирные серые тучи. Чего доброго, к вечеру пойдет дождь. Дождь, который никому не нужен. Отвратительное утро, так и тянет кого-нибудь убить, но для сражения это неплохо. Робер сунул руку в карман и обнаружил что-то твердое. Печеньице! Подарочек от Клемента… Прощальный. Иноходец до боли стиснул зубы, удерживая неуместные и неприличные слезы. Вождь повстанцев, страдающий по пропавшему крысу, – сюжет для Дидериха и Веннена вместе взятых.
Миндальное сердечко на ладони что-то напоминало, что-то непонятное и неизбежное. Робер вздохнул и протянул печеньице Дракко. Конь мягко взял угощение, хрумкнул, многозначительно покосился на хозяина.
– Прости, – развел руками Робер, – это все.
Дракко деликатно отвернулся. Робер разобрал поводья и вскочил в седло, стараясь не глядеть на десяток доблестных дворян, исполненных решимости защищать вождя от супостатов. Кто же это просил избавить его от защитников, дескать, с нападающими он сам справится? Рамиро-Вешатель, единоутробный брат Октавия Оллара и оруженосец и преемник Шарля Эпинэ… В Талиге все всем успели побывать родичами, врагами, друзьями, потом снова врагами, какая чушь!