Лики любви. Очерки истории половой морали

Своей алчностью и беспринципностью светлейший князь Потемкин-Таврический обнаружил немалое сходство с маркизой Помпадур. Когда он почувствовал, что его собственные силы убывают, то нашел способ не терять влияния на императрицу. Едва Екатерина приблизила к себе секретарей государственной канцелярии Завадовского и Безбородко, Потемкин тут же взял их под патронаж, сохранив статус первого любовника. Список царских фаворитов, конечно, не ограничивался только этими персонажами. Из оставивших о себе память можно указать еще Ланского, Мамонова, который попал в опалу, будучи застигнут в павильоне с княгиней Щербатовой, потомка татарского рода Зубова, называемого иногда екатерининским Дюбарри... Несмотря на царские щедроты, многие из них кончили не лучшим образом. Григорий Орлов умер душевнобольным, Потемкин едва дотянул до 52 лет, Ланской прожил еще меньше...

Порок не признавал государственных границ и не нуждался в переводчиках: вся Европа пустилась в погоню за удовольствиями. В парижском Пале-Ройяль подчинялись единственному призыву: «Будем развлекаться!» Великосветские распутники уже достаточно пресытились, но еще отнюдь не устали. Скучающий король поинтересовался однажды у госпожи д'Эспарбэ: «Вы, что же, спали со всеми моими подданными?» — «Что вы, сир!» — «Но у вас был герцог Шуазель?» — «Он так могуществен...» — «А маршал Ришелье?» — «Он так остроумен...» — «А Монвиль?» — «У него такие красивые ноги...» — «Но, черт возьми, разве герцог Омон обладает хоть какими-нибудь из этих достоинств?» — «О, сир! Он так предан вам!» Скандальную известность приобрел кружок, группировавшийся вокруг племянника короля, будущего регента Франции герцога Филиппа Орлеанского. Насмешники сочинили эпитафию для могилы его матери: «Здесь покоится мать всех пороков».

Из сияющих дворцовых зал веселящаяся публика перебиралась в роскошные загородные виллы и запрятанные подальше от любопытных глаз охотничьи домики. Вот выдержка из частного письма от 24 ноября 1770 г.: «Вчера господин Ришелье устроил большой ужин в своем охотничьем домике вблизи таможни Вожирар. Интерьеры выглядят весьма цинично. На стенах развешаны чрезвычайно скабрезные барельефы. Наибольший интерес они вызвали у старой герцогини Бранкас: она прижала к глазам лорнетку и. сжав губы, хладнокровно разглядывала изображения, а господин Ришелье держал лампу и объяснял их смысл». Вся обстановка загородных домиков взывала к неге и сладострастию. Войти в них, кроме хозяина, мог только тот, кто знал тайный пароль. Здесь можно было уютно устроиться с любовницей, провести вечерок в компании проституток и беспутных гуляк. Дворянство попроще, буржуа и артистическая богема довольствовались наемными квартирами. Балерина Гимар «каждую неделю дает три ужина. На первом бывают придворные, на втором — писатели, художники, ученые и, наконец, третий носит характер настоящей оргии, на которую она приглашает самых соблазнительных и разнузданных девиц». Немудрено, что многие подобные салоны превращались в заурядные вертепы. Братья Гонкур вспоминают о «праздниках Адама», устраиваемых в частных владениях Сен-Клу. В них участвовали представители знатнейших фамилий, отпрыски пэров Франции, актрисы, натурщицы, богатые буржуа. Право присутствия можно было купить: находилось немало охотников заплатить бешеные деньги и окунуться в водоворот страстей.

Столицы и дворы других европейских государей старались, как могли, следовать версальским нравам. Герцог Рочестерский в произведении с красноречивым названием «Содом» рассказывает об оргиях английской аристократии времен Карла II, описывает развлечения королевских фавориток Нелли Гвин, леди Кастльмен и других. Педантичные немцы не обладали особой фантазией, зато старались поразить масштабами: наибольшим шиком считалось пригласить сразу несколько десятков девиц. Один из современников рассказывает о герцоге Баденском, который развлекался в обществе неких ста шестидесяти «садовниц». Весьма прославился саксонский двор Августа Сильного (1670—1733), которому очаровательные фаворитки Аврора фон Кенигсмарк, графиня Козель, графиня Эстерле и другие составили славу рассадника порока. Тщеславный Август держал пари со своей любовницей Козель, что выпустит монеты с изображением ее детородных органов. Он выиграл этот бесстыдный спор, велев отчеканить гульдены, известные теперь нумизматам как «гульдены Козель».

Высший свет, как и прежде, подавал примеры изощренного сладострастия. Король Людовик XV испытывал болезненную тягу к малолетним девочкам, поэтому знаменитый Олений парк был устроен так, чтобы отвечать вкусам господина. Интендант королевских развлечений Лаферте нес личную ответственность за подбор обитательниц павильонов, следил за порядком, устранял девиц, попавших в «интересное положение», и т. д. Близкое участие в делах Оленьего парка принимала маркиза Помпадур, чье безграничное влияние на монарха основывалось, кроме всего прочего, на тонком умении потакать его извращенным наклонностям. Дворянство пренебрегало не только моралью, но и законом. Насилия, инцест27, гомосексуализм и лесбиянство отнюдь не являлись редкостью. Едва ли не самым невинным развлечением считался вуайеризм — наблюдение за половым актом. Особенно пикантным считалось зрелище с участием собственной жены или мужа. Граф Казанова приводит в «Мемуарах» эпизод, когда его любовница, монашка из Мурано, отдавалась французскому дипломату в его присутствии. Возможно, великий Рубенс тоже в какой-то степени отдавал должное вуайеризму, выставляя на всеобщее обозрение портреты своей обнаженной жены Елены Фурмент.

Возродился возникший некогда на религиозной почве активный и пассивный флагеллянтизм. В эпоху абсолютизма флагелляция представляла собой одно из наиболее действенных возбуждающих средств. Розги и плетку повсеместно пускали в ход, чтобы пробудить угасающую чувственность. Многие мужчины регулярно посещали заведения, где можно было подвергнуться истязанию или насладиться им в отношении молодых девушек и детей. Почти в любом доме терпимости имелись мастерицы бичевания, а вельможные распутники оборудовали у себя дома «комнаты пыток», оснащенные хитроумными инструментами для возбуждения сладострастия: великосветская сводня Тереза Беркли ввела в обиход специальное устройство, получившее название Берклеевского коня, а герцог Фронсак придумал некий «Зажимающийся стул». В анонимном трактате отмечается: «Многие люди, недостаточно знакомые с человеческой природой, воображают, будто страсть к флагелляции простирается только на стариков или истощенных сексуальным развратом. Но это не так. Существует немало юношей и мужчин, поклоняющихся ей».

Стремление причинять боль при половом акте прочно связано с именем графа де Сада. При всей своей исключительности фигура этого зловещего сладострастника весьма характерна для своего времени. Донасьен-Альфонс-Франсуа де Сад родился в 1740 г. В 1768 г. он был привлечен к суду за насилие над женщиной, но помилован Людовиком XV. В 1772 г. его приговорили к смерти за мужеложество и отравление: некоторое время граф скрывался, потом был арестован, бежал, но вновь попал в руки правосудия. В конце концов смертную казнь заменили тюремным заключением. С 1784 г. он содержался в Бастилии, где начал писать под именем «маркиз де Сад». Полупомешанный узник получил свободу в 1790 г. в связи с резким помутнением сознания. В 1791 г. появился самый знаменитый его роман «Жюстина, или Несчастья добродетели», в 1797 г. вышло второе издание с еще более откровенными и леденящими кровь подробностями. В 1798 г. увидел свет роман «Жюльетта», однако в 1801 г. все издания были конфискованы, а де Сад опять оказался за решеткой, на этот раз вплоть до своей кончины в 1814 г.

Граф печально обессмертил свое имя — понятие «садизм» вошло в историю судебной психиатрии28. Но пути Господни неисповедимы! Сомнительный приоритет принадлежит все-таки не ему, а нашей соотечественнице, подмосковной помещице Дарье Салтыковой (1730—1801). Ее имя дети впервые узнают в средней школе, и оно навек остается олицетворением жестокостей крепостничества. И есть за что! Пресловутая Салтычиха засекла насмерть, заморила голодом и холодом более сотни своих крестьян. Мало кто знает, что преимущественно это были молодые девушки, взятые в дом для услужения. Приписывать злодейство одному лишь безнаказанному самодурству было бы слишком примитивно. Архивные материалы свидетельствуют, что личная жизнь Д. Н. Салтыковой сложилась неблагоприятно, ее фанатичная натура была подвержена неуправляемым страстям. Почти нет сомнений, что основным мотивом преступлений Салтыковой было неудовлетворенное сладострастие, стремление причинять физические страдания, т. е. то, что мы теперь называем садизмом. Хронологически судьба русской истязательницы была предрешена лет на пять-шесть ранее того, как де Сад впервые попал в тюрьму. Биографии этих людей вообще перекликаются самым странным образом, хотя они никогда не встречались и наверняка даже не слышали друг о друге. Граф оставил после себя два скандальных романа, а Салтыкова так и умерла неграмотной. Де Сад был утонченный аристократ, а Салтычиха — типичный варвар. Но крайности, как известно, сходятся!

Питательной средой пороков и извращений, как и во времена Ренессанса, продолжала оставаться проституция. По данным Э. Фукса, в Вене число уличных проституток доходило до 10 тысяч. В Париже, по разным сведениям, их количество колебалось от 30 до 40 тысяч, в Лондоне конца XVIII в. — около 50 тысяч. В Берлине имелось более ста домов терпимости, в каждом из которых жило не менее семидесяти проституток. Но, конечно, эти цифры не могут отразить точной картины, поскольку уровень латентной, скрытой, проституции был еще выше. Улицы больших городов кишели незарегистрированными публичными женщинами и просто искательницами легкой наживы. Больше всего их было в местах массовых гуляний и оживленных променадов. Венсенский и Булонский лес в Париже, Сент- Джемский парк в Лондоне, Унтен-дер-Линден и Тиргартен в Берлине приобрели прочную репутацию рынков любви. Один из современников удрученно отмечал: «Никто уже больше не удивляется, если летней порой спотыкается о лежащих в траве «зверей с двумя спинами». Злачные места и кварталы публичных домов были пристанищами воров, бродяг, разбойников. В Париже такой популярностью пользовался знаменитый «Двор чудес», столь выразительно описанный позднее В. Гюго в «Соборе Парижской богоматери». Двор чудес, представлявший из себя лабиринт заваленных нечистотами закоулков, куда редко проникали лучи солнца, служил для отверженных надежным укрытием и манил любителей острых ощущений.

Респектабельные иностранцы считали публичные дома достопримечательностями, которые следует посетить в первую очередь. Международной известностью пользовались парижский дом госпожи Гурден, прозванной «маленькой контессой»; дом «Доброй мамаши»; отель Монтиньи. В Берлине славилось заведение госпожи Шуниц, в Лондоне — дом миссис Пендеркваст, «монастырь» Шарлотты Гейс и др. М. Райан в книге о проституции в Англии пишет: «В витринах скандально знаменитого заведения госпожи Обри голые девицы зазывают гостей, принимая самые неприличные позы. То же самое происходит и в других лондонских домах терпимости. Существует постановление, которое запрещает такие демонстрации и требует занавешивать окна занавесками, но оно обыкновенно не выполняется». В более солидных заведениях открытых безобразий старались избегать: непосвященный гость даже не сразу понимал, где находится. Обитательницы разыгрывали дам из общества, в буфете подавались превосходные напитки, интерьеры обставлялись дорогой мебелью. Требовательный клиент мог получить развлечение на любой вкус: женщины всех оттенков кожи, девочки-подростки, «комнаты пыток» для возбуждения чувственности и т. д. Один из самых роскошных, по мнению современников, домов терпимости — «Фонтан» в Амстердаме имел ресторан, где прислуживали полуголые подавальщицы, танцзал, кабинеты, кафе на крыше и шикарную бильярдную.

Там, где дело было поставлено на широкую ногу, средств не жалели. Э. Фукс приводит текст приглашения, направленного постоянным посетителям: «Миссис Гейс уведомляет лорда... что завтра ровно в семь вечера двенадцать прекрасных нимф, нетронутых девственниц, исполняют один из тех знаменитых праздников любви, какие устраиваются на Таити в честь царицы Оберен (чью роль взяла на себя сама миссис Гейс)». На приглашение откликнулось добрых два десятка господ-аристократов, среди которых было несколько членов палаты общин. Вечер не обманул их ожиданий, а после представления состоялся непринужденный ужин с участием всех исполнительниц. Вошли в моду различные «афинские вечера», маскарады, эротические балы. Чующая наживу миссис Пендеркваст собирала в них «много прекрасных и знатных дам в масках, полностью обнаженных. Мужчины за вход платили пять гиней. Оркестр наигрывал танцы, подавалась холодная закуска. После танцев зала погружалась в темноту и возбужденные гости устраивались на мягких диванчиках». Когда одна из таких оргий была накрыта полицией, то выяснилось, что дамы-инкогнито принадлежали к известнейшим и знатнейшим фамилиям. Одна из дочерей графа Сассекса, например, изображала из себя Ифигению и по этому случаю была облачена лишь в прозрачный тюль и сандалии.