Ликуя и скорбя

Все успела сказать, тихо угасла, уронив руку с соединенными перстами.

Переливались колокола на колокольне церкви Спаса, над монастырскими стенами проплывал тихий звон, прощальный звон.

Провожали княгиню город и посады. Тихо шло людство, колыхалось на ветру пламя восковых свечей. Мерный шорох тысяч ног. Плакали. Панихиду служил в церкви отец Сергий. Истово молился на темный лик Нерукотворного Спаса. Пошли в митрополичьи палаты на тризну. Сергий взял под руку князя.

— Как страшно, как внезапно мы осиротели, князь!

Сухие, сильные пальцы старца сжимали до боли руку Дмитрия.

2

Дмитрию семнадцать лет, Анне восемнадцать. Анне удел — терем, Дмитрию княжить.

Когда минул сороковой день по смерти великой княгини Александры, Сергий молвил Дмитрию:

— До сего ты звался князем, но князем не был! Невозможно старого боярина подчинить руке отрока. Держали бояр в узде твоя мать и церковь! Ныне ты должен или стать князем, или остаться боярской игрушкой!

— В Орде учат,— ответил Дмитрий,— чтобы завоевать народы, их надо разобщить.

— То годится для завоевания других народов. Свой народ разобщив, ты уничтожишь свою силу. Простому люду дай вздохнуть, обереги его от боярской жадности, за тебя черные люди стеной встанут. Бояр собери в горсть силой своей власти. Сильному государю бояре будут в глаза заглядывать, слабого раздерут на части.

— Кто же сильней? Я или бояре? — спросил Дмитрий.

— Василий Васильевич Вельяминов, московский тысяцкий. Судебная расправа в Москве за Вельяминовым, торговый суд за ним же, повинности горожанам тысяцкий определяет. За кем сила? В Коломне тысяцким брат Василия, во Владимире его сын Иван. Ждет не дождется, когда отец преставится и оставит ему место тысяцкого в Москве.

— Я назначаю тысяцкого.

— Того, кого бояре признают. Иначе быть тысяцкому убитым, как был убит Алексей Петрович. Не трогай Вельяминовых и заставь себя бояться! Есть у тебя и меч для устрашения — Дмитрий Волынец!

— То мне и мать наказывала!

— Люб тебе Волынец?

— Люб, отец! Не в обиду сказано: ты да он, тебе и ему, вам только верю!

— И митрополиту, князь!

— Вы мне сердцем родные, а митрополит холоден и далек!

— У нас ты один, князь, у митрополита вся Русь... Покуда будет русским митрополит, а престол его в Москве, быть и тебе первому из первых сынов русской церкви, стать Москве превыше других городов. Пока ты был отрок и княжич, а княжила великая княгиня Александра от твоего имени, Дмитрий Волынец был твоим наставником, и того было достаточно. Теперь ты князь, и Дмитрий Волынец должен быть твоим большим воеводой!

— Я завтра объявлю боярам! Сейчас объявлю!

Сергий улыбнулся и поднял предостерегающе руку.

— Не торопись! Не сегодня и не завтра! Род он свой ведет от Данилы галицкого, князя и короля. Я ему верю, а поверят ли те, кто не захочет верить?

Дмитрий ударил кулаком по столу:

— Я верю, пусть и они верят!

— Дед твой поставил в Москве тысяцким Алексея Петровича... Алексей Петрович, ведая нелюбовь боярскую, искал себе дружбу у городского людства, у черных людей. Тысяцкого убили ночью во время городского обхода!

— Кто убил?— сорвался Дмитрий.— Никто мне не говорил, кто убил. Сыск вели?

— Не вели!— ответил Сергий.

— Кто убил?

— Тяжелая тайна, князь! Скажу, а как ты ее понесешь на своих плечах? Может, не надо говорить?

— Доносили мне! Холоп Вельяминовых? То не холопское дело! Сами где были?

— Отошли в Рязань на службу к Олегу, да не сходственно первым московским боярам быть последними в Рязани... Вернулись.

— И отец поставил Василия тысяцким?

— Поставил!— сухо подтвердил Сергий.— Конь на четыре ноги опирается. Подруби ногу, конь о трех ногах не поскачет! Княжья власть тож о четырех ногах. Первая нога — войско, вторая — боярство. Боярам думу с тобой думать, городами ведать. Третья — черные люди, без них и князь не нужен, и четвертая — церковь. Мы успокоим страждущих, и по образу царства небесного устроим и власть твою, ибо первая наша заповедь — власть от бога! Отдашь черных людей на поток боярам, не стерпят, поднимутся на бояр — рухнет государство. Отдашь бояр на поток черным людям, в одном потоке смоет и тебя и бояр — опять неустройство государству. Ты, князь, как ось у весов: тянут чаши в разные стороны, кто кого перетянет. А ты гляди, на кою чашу гири класть. Отец знал, кто убил Алексея Петровича... Удержал чаши весов.

— Всех троих сдернуть с тысяцких!— воскликнул Дмитрий.

Сергий усмехнулся в бороду.

— Человека повергнуть великого умения не нужно! Велико умение заставить его послужить благому делу. В том и государева мудрость.

Дмитрий вскочил и забегал перед Сергием, не вытерпел по младости спокойного разговора в отцовском кресле.

— У тебя сестра на выданье, Дмитрий!— тихо молвил Сергий.

Дмитрий остановился, черные его глаза впились в лицо Сергия.

— За кого сватать? Ныне есть четыре великих княжества — они вся Русь. Литовско-русское княжество, Тверское, Рязанское и Владимирское. За море сестру везти, какая польза?

— Дозволишь, я буду сватать?

— За кого?

— За изгоя Волынца!

Дмитрий замер, отступил на шаг от Сергия.

— Волынец в отцы ей годится...

— Браки у князей по любви на небесах свершаются, а на нашей земле ради упрочения царства земного. Верной спутницей была мать твоему отцу... До свадьбы они и не видели друг друга, но с той поры брянские князья всегда с Москвой. Дед твой, Юрий Данилович, взял в жены сестру хана Узбека. Хан Узбек позволил Москве обуздать Тверь.

— Я спрошу Анну!

Дмитрий поднял голову, опять его черные глаза впились в лицо Сергия. Сергий спокойно выдержал горячечный их блеск.

— А кого ты мне посватаешь?

— Есть невесты у литовского Ольгерда. И сестры, и дочери... Но не смирить тебе жадность литовского князя, не любо будет ему возвышение Москвы. Есть у тверских князей невесты, но тебе Тверь надо под Москву подводить, и тут тебе не подмога сватовство. Сперся ты о княжении с Дмитрием суздальским. Первый раз ты побил его, в другу рядь он сам от ярлыка отказался. Есть у него дочь Евдокия... Здесь сватовство скрепит, что ты силой ставил! Суздаль да Москва, все равно что Москва и Владимир. Сомкнутся Москва с Нижним Новгородом через Суздаль, Белоозеро с Москвой то ж через Суздаль! Научись делать из врагов друзей — и неодолим будешь.

3

Великая Орда Бату-хана разделилась. Ее единство скрепляла рука великого хана из Сарая. Расходились веером кочевья, забредая в рязанскую землю, достигая Новгорода Нижнего по Волге, растекались по Суре и Пьяне, кормили ордынцы коней на лугах Цны и Мокши, но все это движение, расходясь, опять возвращалось к Сараю. А ныне нет великой Орды и нет великого хана.

Один хан, чингизид Амурат, захватил Сарай, но на том и иссякла его сила в битвах с Мамаем. Хан Авдулла, Мамаев ставленник, удержал правый берег Волги, воронежские степи. Кочевья Мамаевых туменов достигли Дона, прошли донскими степями на Кубань и вышли через Крым к берегам моря. Оттягал у Мамая земли по Мокше хан Тогай, третий чингизид, объявивший себя ханом. Мокша и Цна до реки Суры и до берегов Пьяны назывались стороной Наручатской. Стерег Тогая его соперник Азиз-хан, его тумены кочевали в Заволжье, доходили до Яика и отрогов Каменного пояса.

Съехались однажды в степи три хана: Азиз-хан, Тогай-хан и хап Амурат.

— Я владею городом Бату-хана, великого джиханги-ра, нашего великого прадеда и внука Потрясателя вселенной!— сказал Амурат.— Я владею городом наших великих ханов. Мне мешает темник Мамай, ибо он поклялся извести чингизидов и объявить себя ханом! Черный пес Авдулла у него на поводке, как ученый медведь у руса!

— Я владею,— сказал Азиз-хан,— страной булгар. Прежде чем идти на Русь, Бату-хан взял земли булгар, ибо здесь ворота на Русь. Я не могу послать моих баскаков взять выход с русов, мне мешает Мамай, он берет с русов все выходы!