Ликуя и скорбя

Тютчев нашел Дмитрия у Березуйского оврага. Он сообщил, что Мамай двинул Орду к Дону.

4

Мамай перешел с реки Воронеж на Дон и двинулся к Быстрой Мече на Кузьмину гать. Ордынские табунщики собирали с выпасов заводных лошадей.

Семен Мелик схватил ночью ордынского темника и погнал его с гонцами к Дмитрию. Сам отошел от Кузьминой гати на Куликово поле.

Темника допрашивал Дмитрий. Темник показал, что Мамай встал у Кузьминой гати и ждет там Олега рязанского и литовского Ягайла, без них не спешит. Московского войска не ждет, ибо Олег рязанский уверил его, что московский люд сел в городах в осаду, а Дмитрий убежал в Заволочье. О числе Мамаева войска темник показал: «Множество есть бесчисленно».

Тихим шагом, не утомляя пеших, двинулись от Березуйского оврага к устью Непрядвы.

Наперед ушли сторожевые отряды и стали у Гусиного брода на дозоре. Игнат получил от князя повеление готовить перевозы через Дон на устье Непрядвы.

Собрался большой совет: переходить ли Дон или загородиться от Мамая Доном?

Дмитрий дал воеводам и боярам наговориться всласть. Для Дмитрия и Боброва то давно не вопрос, однако надо, чтобы подручные князья по убеждению пришли к решению перейти Дон.

Совет собрался под открытым небом на высоком берегу, под звездами, ибо была ночь. Костров не зажигали.

Пока воеводы и князья спорили, Игнат ставил через Дон ниже устья Непрядвы перевозы, а Семен Мелик перевозил стрелков на правый берег Дона защитить перевозы от наскока ордынских передовых отрядов.

На совете одни говорили, что разумно ждать Мамая, загородившись Доном, другие возражали — если оставить Дон за спиной, ратник будет знать, что отступать некуда, драться будет стойко.

Пока спорили, через Дон легли перевозы и вслед за стрелками перевезся сторожевой полк. Боброк пришел на совет, когда сторожевой полк занял Красный холм за Смолкой и Дубиком и начал перевозиться передовой полк. Боброк тяжко спрыгнул с коня и вошел в круг.

— Перевозы лежат, передовой полк идет по перевозам!— объявил Боброк и выдвинул вперед Семена Me лика.

— Говори, Семен!— приказал князь.

— Мамай перешел Быструю Мечу, разъезды у Гусиного брода. Еще один день и одна ночь, и вся Орда станет у Непрядвы.

— Что приговорили?— спросил Боброк.

Дмитрий ответил:

— Есть дума, что, положив меж нами и Ордой Дон и Непрядву, легче будет отразить Мамая. Моя дума, что не затем мы пришли сюда, чтобы на Дон глядеть, пришли мы и не оглядываться на Ягайла и Олега рязанского. Мы пришли поразить Орду, вокруг нет иного поля, кроме Куликова поля, где мы встанем стеной, и о нее разбиться Орде!

Кто-то спросил, а что делать, если со спины ударят Ягайло и Олег?

Думано и об этом Дмитрием. На поле битвы он не считал возможным выводить тех, кто не закован в броню, кто не обучен действовать в пешем строю городовых полков, в конном строю дружин, кто не обучен по сигналу трубы совершать сложные перестроения во время битвы. Однако к Куликову полю пришла вся Русь. Обозы вели и сопровождали не только люди Игната, кормленца московского войска. Шли горожане, посадские, пахари, огородники, бортники, и собралось их со всей земли не меньше, чем воинов в полках. Дмитрий повелел Игнату по древнему обычаю поставить в несколько рядов повозки, загородить ими переправы, выставив всякого и со всяким оружием: с копьями, у кого есть, с рогатинами, с вилами, с топорами, а охотничий лук есть у каждого, и оберегать битву от удара в спину, если вдруг явится Ягайло или ордынский тумен, перебежав Дон, забежит со спины.

Повозки уже выстраивались, обводя излучину напротив впадения Непрядвы. Дмитрий вывел князей и воевод из шатра и показал черное людство, что готовилось к своей участи в грядущей битве.

Приговорили перевозиться через Дон.

К рассвету конные войска перевезлись через Дон. С утра пошли по перевозам пешие.

Дмитрий и Боброк разводили полки на холмах между истоками Смолки и Дубика.

К заболоченным истокам Дубика свели кованые дружины Андрея и Дмитрия Ольгердовичей с псковичами, с полочанами, с брянцами. Каждый всадник в полном доспехе — шлемы со сплошными забралами, длинные тяжелые копья, длинные тяжелые мечи — рубить обеими руками, топор. Кони в железных нагрудниках, головы и шеи то ж прикрыты броней, на нагрудниках острые тарчи, под седлами оленьи шкуры — защита от стрел.

Воеводой полка правой руки Дмитрий повелел быть Андрею Ольгердовичу, памятуя, с каким он искусством действовал на Воже.

Полк правой руки растянулся на половину поприща и еще на сто маховых саженей.

В Большой полк Дмитрий и Боброк свели пешие городовые полки копейщиков. В промежутках между полками расставили большие пороки — метать шереширы, камни и большие стрелы.

К полку правой руки примкнул пеший переяславский полк Андрея Серкизовича. В середине встал полк московский с владимирцами и суздальцами. К полку левой руки примкнул белоозерский пеший полк с воеводой князем Федором белоозерским, а весь Большой полк был отдан воеводе Тимофею Васильевичу Вельяминову.

Сторожевой и передовой полки Дмитрий свел воедино и определил ему быть полком левой руки.

Под прямым углом, лицом к дубраве, левым боком к Непрядве, спиной к княжьему стягу, Дмитрий поставил устюжский пеший полк с воеводой Иваном Родионовичем Квашней. Быть тому полку наковальней, когда ударит молотом засадный полк.

Полк левой руки не так-то велик, как кованая рать руки правой, но собраны в нем преславные витязи, князья, боярские дети, гридни, искусные в бою. Полку левой руки предстояла самая жестокая страда, проявить надо было и храбрость, и ловкость, и угонливость, и знать, что от его действий зависит успех задуманного.

Левее и сзади полка левой руки, в дубраве, Дмитрий поставил засадный полк. В засадном полку московский кованый полк и конный полк князя Владимира Андреевича. Засадой командовать повелел Боброку.

Солнце склонилось к закату. Семен Мелик отвел стрелков с Красного холма. Угасал летний день, едва тронутый осенним дыханием.

Войско так тихо устраивалось, что даже не вспугнуло из болот пернатую дичь. Звонко перекликались на болотах кулики, в болоте на Дубике крякали матерые утки. Курился туман. Туман и падающая роса ловили лучи заходящего за холмы солнца и настилали радугу. В радуге блистали доспехи. Войско будто бы возносилось ввысь.

Перед войском поставили хоругви, стяги, стал и княжий черный стяг с белым шитьем Нерукотворного Спаса. Священники воздвигли икону Богородицы из Коломенской церкви. Источался день, приспевала праздничная ночь рождества Пречистой Богородицы.

Дмитрий опустился на колени перед стягом и сотворил молитву.

Его друг и товарищ детских игр, его оборонитель Михаил Бренка подвел белого, изящного, как лебедь, коня.

То был конь не боевой, на нем Дмитрий не ходил в походы, взят он был для великого часа, принадлежал к породе фаров, арабских скакунов, что завезли в Москву арабские купцы в подарок князю от иерусалимского патриарха Нифонта. Убран конь соответственно минуте.

К оголовью прикреплена золотая трубка со страусовыми перьями, на уездечке охват из шелковой тесьмы с золотыми узорами, с золотыми кованцами у налобника и у переносья, науз, плетенный из золота и на золотом шнуре, грива из серебра, золотые остроги с бубенчиками, парчовый плат под седлом, на плате тигровая шкура.

Князь начал свое шествие к войску с Большого полка. Нет силы, чтобы разнесла его голос на четыре поприща, он повторялся, дабы каждый воин мог получить последнее его напутствие.