Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера
Шрифт:
— Из-под Звенигорода я… — ответил он. — Как в тридцать шестом освободился с поселения, так, сами понимаете…
Ну да, поражение в правах… Понятно, что в родные места ему возврата не было.
— А что в Сибири-то не остался?
— Климат не понравился… — нехотя буркнул Акимыч и постарался перевести разговор на другую тему. — Вы по делу ко мне приехали или так, на огонек заглянули?
— Ох, и хитер ты, господин староста… — я голосом выделил последнее слово, — по делу, конечно. Как там буренки поживают?
— Хорошо поживают, кабы не безрукие некоторые.
Надо сказать, что меня весьма заинтересовала
— А что безрукие? — внезапно спросил сосредоточенно жевавший до этого момента Трошин.
Семен Акимыч внимательно посмотрел на Славу, будто оценивая, имеет ли смысл отвечать не пойми кому, и, видимо, удовлетворившись увиденным, сказал:
— Ну, три десятка мы уже пристроили. В ночи еще за десятком издаля придут. А этих Маринка должна была в Богиновку отвести, да вот не справилась, косорукая.
Судя по выражению лица, Слава был в корне не согласен с такой оценкой нашей пленницы.
— Вы как ее споймали? — между тем продолжал староста.
— Да она, как мотоцикл услышала, стадо бросила и в поле спряталась, да кепку на дороге обронила, — развернуто объяснил я.
— Тьфу ты ну-ты… комсомолия…
— Ладно, не о том сейчас речь, Акимыч, — перебил я старосту. — Я про зерно буду речь вести.
— Про зерно? Я весь во внимании.
— Налет мы устраивать не будем… — медленно и, как мне казалось, веско, сказал я. Лицо старосты оставалось спокойным, только уголок рта дрогнул.
— Мы с вами поступим тоньше и хитрее… — брови моего визави вопросительно поднялись. — Я не думаю, что у вас достаточно транспорта для вывоза всего зерна, поэтому мы напишем вам накладные от лица немецкого командования. Как вам идея?
Семен Акимыч кашлянул… Затем хмыкнул. Почесал в задумчивости нос. И наконец ответил:
— Хитро придумано, товарищ сержант. А вот позвольте спросить, мне самому с полицейскими общаться придется? — речь его с каждой новой фразой становилась все культурней и культурней.
— Ну, прикрытие мы вам обеспечим. И, скажем так, силовую поддержку — тоже.
— Однако вы тонко играете… — и он замялся, пытаясь вспомнить, как меня зовут.
«Ну да, я же ему утром не представился!» — сообразил я и подсказал:
— Алексей Игнатьевич…
— Ну да, Алексей Игнатьевич, а на документы ваши я могу взглянуть?
Тут внезапно его перебил Трошин:
— Отец, мне кажется, ты не совсем понимаешь, зачем мы к тебе пришли? Ты не на базаре и не батраков нанимаешь!
Акимыч пристально посмотрел Бухгалтеру в глаза:
— Все я понимаю… Но это я здесь останусь шеей и головой рисковать, а вы — фьють и нету! Так что гарантии мне нужны.
Ситуация складывалась патовая, можно было, конечно, сгонять за дымовским удостоверением, но это — потеря темпа, да и идти на поводу у старосты не хотелось. Надо было брать быка за рога.
— Семен Акимович, у вас в гимназии по истории какая оценка была?
— С чего это вы взяли…
— Давайте не будем друг другу голову морочить! — перебил я его. — Вы все правильно обрисовали и поняли. Мы можем сейчас просто встать и, громко разговаривая по-русски, просто уехать. Так? И кому в таком случае будет солоно? Я думаю, что не нам… Однако, если вы не обратили внимание, мы предпочли с вами договориться, а не давить сразу документами, — я нарочно исковеркал слово, — и стволами. Так что давайте сотрудничать… А ваше
прошлое мне, по правде говоря, совершенно не интересно…Староста тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки, затем на меня. Вздохнул еще раз:
— Я согласен. Банкуйте.
«Хм, сдается мне, что кроме гимназии у него за плечами еще и военное училище…» — не совсем к месту подумал я.
— Вы пока, Семен Акимович, с транспортом определитесь, ну и со скотом партию доиграйте. Ведь, прежде чем к абриколям [19] переходить, клапштос освоить неплохо бы. Так? — решил проверить я свои догадки. Если память мне не изменяет, царские офицеры бильярд любили и понимали.
19
Абриколь — бильярдный термин, обозначающий удар, при котором биток (шар, по которому наносится удар кием) сначала ударяется о борт и лишь затем — в прицельный шар. Клапштос [нем. Klappstoss] (спец.) — в бильярдной игре особый удар кием, при котором первый шар, ударившись о другой, останавливается на месте. Считается базовым ударом в бильярде.
В ответ на мою тираду Акимыч неожиданно улыбнулся и сказал:
— А интересно с вами было бы сыграть, товарищ сержант!
— После победы сыграем!
Староста кивнул и спросил:
— Так когда вас снова ждать?
— День-два, — ответил я, как мы договаривались с командиром и Бродягой.
Перед нашим отъездом на хутор верхушка отряда посовещалась в узком кругу и решила немного подождать с «острыми» акциями, тем более что у нас имелось еще несколько дел в округе, причем дел — требовавших тишины и покоя.
— Ну и хорошо, у нас времени больше на подготовку будет… — и совершенно неожиданно добавил: — А Маринку с собой не заберете?
У Трошина даже челюсть от удивления отпала, да и я, признаться, немного опешил:
— То есть?
— А то и есть — возьмите ее в отряд. А то пропадет девка тут. Понимаешь, сержант, — спина у нее не гнется, непривычна она спину гнуть и кланяться. Как есть пропадет…
— Ну… Акимыч, мы же — боевая группа… Нам женщина — только помеха…
Соломин пристально посмотрел мне в глаза:
— Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне, старому, ты по званию кто?
— Как кто? Сержант НКВД, — ответил я в соответствии с легендой.
— Сержант — это же вроде унтера по-старому, верно?
— Да.
— А вот непохож ты на унтера — образованный больно.
— Если на армейские звания переводить — это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» — штабс…
— Да хоть прапорщик! Все одно — офицер… командир то есть… Забери Маринку!
— А куда я ее дену-то?!
— Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть, и стрелять умеет. Сам посуди — дочь офицера!
— Какого офицера? — не понял я.
— Она же Татьяны дочь, и отец у нее соответственно полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?
— Ну, прям-таки…
— Ты что, думаешь, я не знаю? — перебил меня Соломин. — Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов — тоже.
Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин: