Лила, Лила

Вечер оказался нелегким. Народу в «Эскине» набилось еще больше обычного, и посетители вели себя так, будто впереди не Рождество, а конец света.

Симптомы простуды у Давида с каждым часом усиливались. Из носа текло, глотать больно, а дым сигар – в «Эскине» имелся хороший ассортимент сигар, которые курили теперь отнюдь не только в банкирских и рекламных кругах, – вызывал сухой, надрывный кашель.

Мари же, причина, по которой он все это мужественно терпел, не появлялась.

Хорошо хоть Ральф в обычное время занял свое обычное место и развлекал компанию. Если бы вчера между ними что-то склеилось, то либо она находилась бы здесь, либо он бы тут не сидел, так рассуждал Давид.

Ролл и, видимо, гулял вчера еще долго, потому что сегодня блистал отсутствием. Благодаря этому Давид, принимая первый заказ, мог как бы невзначай поинтересоваться:

– Долго вчера сидели в «Волюме»?

Ральф пропустил вопрос мимо ушей, но Серджо ответил:

– Меньше часа. Сплошное занудство.

– И куда же вы пошли? – спросил Давид, опять-таки совершенно невзначай.

– Лично я – домой. А куда пошли Ральф и та девушка – как ее там звали? – не знаю, спроси у него.

Давид спрашивать остерегся. Однако Ральф в ответ многозначительно промолчал.

От этой уверенности – или, может, все-таки лишь обоснованного подозрения? – Давид совсем расклеился и с большим трудом доработал до конца смены. Проводив последних посетителей и убрав посуду, он выглядел совершенно больным, и Тобиас, снимая кассу, крикнул ему:

– Ценю твою самоотверженность, но ты появишься здесь, только когда выздоровеешь!

До дома было рукой подать, но Давид чувствовал себя так паршиво, что взял такси. А дома написал г-же Хааг записку с просьбой завтра, когда она пойдет в магазин, купить ему бумажные платки, спрей для горла и какое-нибудь сильное средство от гриппа. Пришпилив к записке пятидесятифранковую купюру, он подсунул ее под дверь соседки. Кой-какие лекарства у него были, потому что простуда в этой квартире гостила частенько. Записку же он написал с тайной надеждой, что г-жа Хааг принесет ему поесть и вообще окружит его материнской заботой.

Ведь г-жа Хааг как-то раз призналась ему, что мечтает о внуках. И порой очень грустит из-за того, что сын остался холостяком, хотя безусловно рада, что по этой причине он так часто бывает у нее.

Ее заботливость и говорливость иногда действовали Давиду на нервы, но в обстоятельствах вроде нынешних он воспринял бы и то и другое как именины сердца. Готовила она хорошо, хоть и по старинке, а ее болтовня скрашивала одиночество. Она болтала не ради поддержания разговора, а просто так, сыпала словами, не ожидая ответа. Временами он слышал с лестницы, как она разговаривает в квартире сама с собой.

У Давида не было больше никого, кто бы позаботился о нем во время болезни. Мать с вторым мужем жила в Женеве, отец с третьей женой – в Берне. Ни братьев, ни сестер он не имел, с другими родственниками связи не поддерживал.

Он выпил настой липового цвета, принял две таблетки аспирина и лег в постель. Выключая свет, скользнул взглядом по рукописи на ночном столике. Закрыл глаза и стал ждать, когда подействует аспирин.

Но какое-то неприятное чувство заставило его снова включить свет, встать и отнести рукопись на кухню.

7

Мари с удовольствием пошла бы в «Эскину» прямо на следующий же день. Только вот Ральф мог бы истолковать это превратно. Он показался ей симпатичным и забавным, но вовсе не неотразимым. И у нее не было ни малейшего желания заводить новый роман, едва покончив со старым.

А причиной того, что она едва не очутилась в «Эскине» на другой же день, была ее мать, Мирта.

Ближе к вечеру Мари сидела за письменным столом у себя в комнате, храбро продираясь через «Штехлина» Теодора Фонтане, о котором задали написать сочинение.

Когда вскоре после четырех она пришла из школы, Мирта еще не выходила из своей комнаты. Как нередко бывало в эту пору года, она сказалась больной и, укрывшись в затемненной комнате, тешила свою декабрьскую депрессию. Мари на минутку заглянула к ней, и Мирта встретила ее словами:

– Когда Мерилин Монро стукнуло столько, сколько мне, ее уже десять лет не было в живых.

– Хочешь чаю или еще чего-нибудь?

– Джин с тоником подойдет в самый раз.

– Это тебе ни к чему.

– Тогда водка с тоником.

– Я спрашиваю: хочешь чаю или чего-нибудь еще, но благоразумного.

– Ладно, без тоника.

Мари закрыла дверь, слыша, как мать рассмеялась.

Около половины седьмого она пошла на кухню перекусить и столкнулась с Миртой, которая как раз вышла из ванной. В черном платье для коктейля, с дорогим макияжем.

– Уходишь? – спросила Мари.

– Нет, жду гостя. А тыникуда не идешь?

Потому-то Мари на миг всерьез задумалась, не пойти ли снова в «Эскину». Но все же предпочла кино, а потом «Беллини», одно из немногих мест, где чувствовала себя вполне комфортно даже в одиночестве.

Мари выдержала ровно три дня. И только на четвертый вечер вскоре после десяти вышла из квартиры и поехала в «Эскину».

Народу там было пока не слишком много. Всего несколько человек стояли у барной стойки и закусочных столиков. За столами в зале еще ужинали – ели тапас, и такос, и сатай, [10] других блюд меню «Эскины» не предусматривало.

Столик Ральфовой компании пустовал, и на нем стояли две таблички «Столик заказан». Мари остановилась в нерешительности. Такого она не ожидала.

10

Такос – мексиканские блины с начинкой; сатай – индонезийское блюдо: кусочки мяса или рыбы, запеченные на палочках над огнем; подается с арахисовым соусом.

– Они раньше одиннадцати не приходят. Садись, пожалуйста, не стесняйся.

Официант, тот же, что прошлый раз. Она благодарно улыбнулась и села в то же кресло, как тогда.

– Выпьешь чего-нибудь? – Вопрос прозвучал так, будто она могла и отказаться.

Мари заказала каву. Он принес два бокала, сел рядом и чокнулся с ней.

– Фирма угощает.

– Спасибо. Чем я заслужила такую честь?

– Просто так. И потому, что скоро Рождество.

Они отпили по глотку. Может, он совладелец? – подумала Мари. Хотя нет, судя по его позе и смущению, вряд ли он молодой предприниматель. Скорее уж мальчишка-акселерат, устроивший себе испытание мужества. Красивая голова, нескладная, долговязая фигура, короткие черные волосы, заостренные, тщательно подбритые баки, слишком длинные и довольно дурацкие, на ее взгляд. Она заметила, что мочка левого уха у него покраснела и распухла.