Лилии распускаются в полночь

В конце зала имелось что-то вроде сцены – возвышенность с микрофоном посередине. Единственное, до гордого названия «сцена» площадка не дотягивала размером. Она годилось лишь для сольного выступления, причем без аккомпанемента. Поэтому до сей поры я ее не замечала, но тут директор круиза вышел из какой-то боковой двери и приблизился к микрофону.

– Дамы и господа, напоминаю, что меня зовут Ефим Алексеевич, я организатор этого круиза и директор фирмы «Речной тур». Сегодня произошел прискорбный и из ряда вон выходящий случай. На борту нашего теплохода «Василий Верещагин» скончалась известная актриса, заслуженная артистка СССР и России Александра Неваляшина. – Весь зал ахнул. Вероника побледнела и схватилась руками за горло. Ее губы принялись что-то шептать, из-за общего гула не было слышно, что именно. – Наш врач осматривает тело, чтобы установить причину смерти. Мои работники пытаются в данный момент связаться с ее семьей.

– У нее нет семьи, – стал слышен шепот Вероники в воцарившейся тишине. – Только внук. Сын в тюрьме…

– Я понимаю, что эта новость крайне негативно скажется на вашем настроении. И все же прошу вас не расстраиваться и не забывать, что вы находитесь здесь, чтобы отдыхать и веселиться. У каждого на этой земле свой путь, и вышло так, что сегодня путь этого талантливейшего человека, увы, завершился. Завершился именно в нашей чудесной компании. Что ж, так хотел Господь. Спасибо за внимание. Почтим минутой молчания память Александры Ивановны. – По истечении паузы он закончил речь следующей фразой: – В связи с этим печальным событием я распорядился угостить каждого рюмкой коньяка семилетней выдержки. За мой, разумеется, счет. Помянем великую артистку!

Услышав про горячительный напиток, некоторые пришли в безнравственную радость. Я сморщилась. Образцова расширила глаза, повернувшись ко мне лицом. «Что поделать, все люди сволочи, – говорил мой ответный взор. – Даже такие воспитанные, как пассажиры люксового теплохода».

С Никой же творилось что-то из ряда вон выходящее. Она принялась рыдать, не стесняясь семьи и посторонних людей. Причем с привываниями и причитаниями, словно любимого мужа хоронила. Или детей.

Юлия сидела рядом с ней и потому начала гладить девушку по голове. Потом вдруг покраснела, решив, наверно, что это неприлично для едва знакомых людей, и руку убрала, опустив глаза низко-низко, в пол.

Богдана и Варвара иногда отрывали глаза от тарелок, чтобы направить их на сестру, но тут же возвращали назад. Что и говорить, их не сильно озаботила смерть какой-то там женщины. Они и во время речи директора круиза продолжали медленно, чинно есть, держа, само собой разумеется, спины настолько ровно, точно они были сотворены из стального бруса, а не из плоти и крови. Совсем неожиданно для себя я задумалась над тем, как помочь Веронике (что это со мной?), и только успела дойти мысленно до умерщвления старших сестер путем подбрасывания в их суп ржавых гвоздей, как помощь пришла с другой стороны: через весь зал к нам ринулся невысокий матрос, замер возле Вероники и прижал ее голову к своей груди. Вернее, к животу, так как девушка сидела, а он остался стоять. Приглядевшись, я поняла, что мужчина был корейцем. Или другим каким азиатом, я в них не особенно разбираюсь. Юлька оторвалась-таки от созерцания своих коленей и удивленно приоткрыла рот. Богдана изобразила на лице выражение крайней брезгливости, Варвара шепнула: «Идем!», и они спокойно удалились.

Кореец успокаивал Веронику на чистейшем русском языке – очевидно, родился в наших краях.

Образцова, проводив глазами бывших сотрапезниц, вопросительно приподняла брови, мол, может, и нам уйти, чтобы не мешать?

Я отрицательно покачала головой. Во-первых, я ждала пирожных, во-вторых, тут и так очень много народа, человек пятьдесят. Наш уход интимную обстановку не создаст.

Максим перегнулся через спинку стула и тихо проговорил что-то Юльке. Она кивнула.

Съев пирожные, мы отправились в каюту. Кстати, матрос удалился еще раньше, его позвал капитан. Так что Веронику провожать до номера пришлось нам с подругой, сама она, как мне кажется, не дошла бы. Состояние бедной девушки было депрессивно-коматозным. Честно говоря, я уже начала задумываться, что это несколько странно. Может, из-за того, что все мои кумиры умерли еще задолго до моего рождения? И мне ее просто не понять?

– Что тебе герой-любовник на ушко шептал? – устраиваясь на койке, томным голосом вопросила я.

Юлька, подавив смешок, ответила:

– Пригласил на свидание. После ужина в кинозале будут фильму давать.

– Фильму? – заулыбалась я. – Порнографическую?

– Ну как не стыдно! Все у тебя одно на уме!

– Ну ладно, ладно… Какую-нибудь романтическую муть? И жили они долго и счастливо?

– Именно, – кивнула довольная подружка.

– Ну сходи, развлекись. Это дело хорошее.

– Ты тоже сходи.

– С кем? – удивилась я. – Это вокруг тебя тут женихи бегают. То один был, теперь вот второй нарисовался.

Юлька покраснела, что дало мне право считать: я не ошиблась. Ведь она даже не переспросила, о ком я говорю.

– А ты Громова пригласи. Крутого бизнесмена. Как давно он последний раз в кино был, интересно?

– Пока его «Майбах» проходил мойку и чистку салона, он вальяжно ожидал завершения процесса в близлежащем кинотеатре.

Образцова хихикнула:

– Разве такой человек способен ждать? Боюсь, всю мойку-чистку проделывают его многочисленные слуги, пока он спит. В крайнем случае, это делают в автосервисе прямо при нем, пропуская его без очереди.

– Очень может быть, – кивнула я серьезно.

– Ну, так позови его в синема#.

Вспомнив недавний эпизод, я решительно покачала головой. Наверно, что-то ужасное отразилось на моей физиономии, потому что Юлька с намеком на волнение спросила:

– Что случилось? – Через силу я поведала ей историю про собаку. Почему-то слова давались с трудом. – Подожди, хочешь сказать, что собака сломала себе шею?

– Или ей сломали.

– Но кто? Он же стоял рядом с тобой.

– Именно. Поэтому мне теперь рядом с ним неуютно. Я не могу постигнуть, как он это сделал.

– Да с чего ты взяла, что он при делах? Может, он ни при чем.

– Ой, он очень при чем! По самую макушку! Я это чувствую. Ты же знаешь, я хорошо разбираюсь в людях. У меня особое чутье. Оно меня редко подводит. Вот посмотрю на этого… Ефима Алексеича. Сразу неприятно так, даже противно. Не могу глядеть на него долго. Ушлый он какой-то.

– Да, – поддержала меня подруга, – так говорила о смерти актрисы этой… Словно это праздник. Мол, выпьем, туристы, где же кружка…

– Вот именно! Он с апломбом держится. Как будто уверен: что бы ни случилось, он всегда выкрутится. А вот капитан другой, это сразу видно. Он попроще.

Тут Юлия Сергеевна как-то загадочно заулыбалась.

– Да-да, он лучше. И на тебя поглядывает. Многозначительно.

– Что? – прыснула я. – Да ну, брось.

Мы улеглись поудобнее, зажгли бра, так как света, идущего из иллюминатора, было недостаточно, и занялись чтением. Через десять минут Юлька приподнялась на локтях и обратилась ко мне:

– Знаешь что? Тебе не показалось! Он правда убил эту собаку!

У меня аж книжка выпала из руки. По гладкому покрывалу скатилась на пол. Но я не стала поднимать – не до того было.

– Поясни.

Образцова была напугана.

– Помнишь ту птицу? Она ведь рухнула тебе в ноги, когда он посмотрел на нее!

– Что?

– Ну да! Он сидел через три пустых стула, помнишь? Я еще отметила, что ты глазела на него, не отрываясь. И подумала, что ты влюбилась в этого господина.

– Ничего подобного! – заорала я и швырнула в эту заразу подушкой, забыв сразу о начале разговора. – Я на него по иной причине, как ты скажешь, глазела! Он ненавидел этих выступающих так люто, так неистово, что я все время гадала, что творится у него в голове. Он обозвал их клоунами.