Лимонка в тюрьму (сборник)

Но я не стал ни вступать в спор, ни рассказывать о Фалесе Милетском или о «режиме воды». Я просто молчал, полулёжа в тёплой камере, и вспоминал про прочитанную в раннем детстве брошюру с концепцией Фалеса, после которой меня прозвали Философом. Про поэтический бред Штенберга из шестых «Элементов» и о сходстве всего этого с шаманской болезнью, брошюру о которой я также прочёл в детстве. И о холодной воде в реке мёртвых. На самом деле не хотелось ни о чём думать. Этот момент был настолько архаичным, что казалось, будто не было построено никаких империй и что до Античности остались тысячи лет. Что ничего не изменилось и что современности нет.

Последний раз я подобное чувствовал в тюрьме, в момент, когда вся камера собралась и жгла так называемые «факела» – длинные полоски ткани, вырезанные из простыни, с огнём на краю, к которому приставили кружку с чифирём. Люди сидели на корточках и ловко перебирали руками, не давая огню приблизиться к пальцам. И стояла тишина, словно вокруг продолжался неолит и племя поддерживало огонь. Вот и сейчас речь этого простого бандита-амфетаминщика казалась не глупой, а древней, намного древнее всех моих отвлечённых концепций. И намного более подлинной…

Утром нас раскидали. Один пошёл на допрос, второго отвезли на следственный эксперимент. Причём шансы собраться потом в одной камере минимальны, в КПЗ зэков тасуют, словно колоду карт. Я тоже собирался, настраиваясь на тяжёлый, но интересный день. До вечера должно было стать ясно, остаюсь ли я в этом мире или возвращаюсь туда. До шести меня либо закрывают, либо… Открылась дверь. Я шагнул в пустоту, оставив за собой третьего, лежащего в пустой хате. И услышал в спину тихое пожелание удачи…

Когда я вышел из суда, то в глаза бросился мокрый асфальт. Ливень закончился…

Первое, что я сделал на воле, – купил банку сгущёнки. Она оказалась неожиданно невкусной.

г. Рига

«Время застряло в прутьях решётки...»

Время застряло в прутьях решётки. Время застыло, замёрзло, завяло. Вязкою лужицей тёмной смолы Оно каменеет внутри формы-камеры, Под пристальным взором Двери-циклопа. Многотонное давление Наступившей судьбы Превращает отчаяние моего молчания В чистый, прозрачный янтарь тишины. г. Рига, центральная тюрьма

Возможно…

Может быть, где-то В хаосе вселенных Скрывается мир С другим прошлым… Там в циклопическом мавзолее Лежат Ленин и Савинков. Там Будённый и Унгерн взяли Варшаву Под красным знаменем С золотой свастикой И поскакали дальше, на помощь Восставшей Северной Германии. Там Маяковский стал послом В футуристической Римской Республике, Построенной из огня и стали Д’Аннунцио и Маринетти. Там биографии Никиша, Троцкого, Геббельса, Блюмкина, Штрассера, Мао, Запутавшись в лабиринте столетия, Породили неведомую нам историю. Кому-то покажется адом тот мир, Смеющийся В ядерной лихорадке восстаний, Но для меня – это мечта О месте, где я бы не был чужим.

Снежная боярыня

Ольге Морозовой

Нужно быть Суриковым, чтобы описать, Как величаво, спокойно и гордо, В изящных браслетах-наручниках, Ты садилась в телегу-микроавтобус, Окружённая весёлыми жандармами. Я же могу только шептать… Ольга! Твоё имя рисует иней На зарешечённых окнах… Ольга! Твоё имя скрипит под ногами Во время прогулок… Ольга. Твоё имя кричат валькирии В небесах, над Гипербореей. Ольга… Вспоминая тебя, хочется Выложить льдинками слово «ВЕЧНОСТЬ». Ведь из глубин твоей Веры Веет космическим холодом. Я знаю! После победы Мы построим посреди тундры Огромную статую ангела С твоим лицом, Освещённую северным сиянием. И ты тоже увидишь это. Живая и свободная — Ведь люди не смогут Навек запереть Русскую Зиму…

Ольга Морозова Портрет современницы

Вот уже две недели я сижу в камере. После официальной отмены голодовки меня подняли из карцера. Нас шестеро. Личности колоритные, представлены все слои населения и все основные национальности, населяющие Латвию. Сегодня расскажу об Инессе.

Инесса родилась в маленьком украинском городке, утопающем в садах, цветах и провинциальной скуке. Мать девушки, учительница средней школы, дала дочери добротное домашнее образование. Девочка освоила английский, рукоделие, фортепиано. Мама мечтала об одном – чтобы Инесса вышла замуж, родила внуков. Но девушке было тесно в родном городе. От своих разношёрстных предков – русских, украинцев, поляков (и, может быть, евреев) – она унаследовала горячий темперамент и твёрдую уверенность в том, что рождена для идеальной любви, а не для прозябания. Поиски идеала привели Инессу в Ригу.

В Риге Инессе встречались разные мужчины – хорошие, не очень хорошие, а один оказался настоящим подлецом. Она так ему и сказала, прямо в лицо. К несчастью, лицо высокопоставленное. И вот Инесса делит с нами скудный тюремный быт. «Мадам Арманд» хороша собой – матово-белая кожа, яркие глаза, стройная фигура. Не удивлюсь, если лет через пять она украсит своей фигурой какой-нибудь западноевропейский монарший двор. Упорная баба, но речь не об этом. Инесса некоронованная королева камеры. По вечерам на неё накатывает, она становится мрачной, ложится в постель, но заснуть не может. Могильный холод, исходящий из самой глубины сердца, сковывает её тело. Она наваливает на себя одеяла, но они не помогают. Мелкая дрожь на губах – Инессе плохо. «Это не зараза, не наркота – это нервы. В такой момент её лучше не трогать и не шуметь», – поясняет сокамерница Елена Георгиевна. Елена Георгиевна дипломированный врач. В «отеле Илгуциемс» за интеллектуальное преступление. Она этого не скрывает.

Скоро мы уснём, а Инесса уснёт только под утро. О чём она думает ночью? Мне кажется, что о подлеце.

Днём Инесса оживает, достаёт из своих многочисленных коробок печенюшки, конфетки, угощает всех скромными, но справедливыми порциями. Я предвкушаю, сейчас начнётся самое интересное! Предчувствия меня не обманули. Инесса начинает говорить: «Девушки, а кто из вас читал работу Гегеля «Женщина и социализм»?» Гробовая тишина. «Ольга, а ты?» – «А чё я? Чё я? Я, кроме «Логики» Гегеля, ничего не читала! – и продолжаю бубнить: – Сущность есть погруженное внутрь себя бытиё…» – «Кошмар! – отвечает Инесса. – Ну, начнём учение о понятии».

Мне кажется, что это тоже из Гегеля, но я не уверена. Поэтому (чтобы не попасть впросак) делаю многозначительную улыбку на морде лица. Кажется, угадала.

Лекция «Женщина и социализм».

Конспектирую.

Первоисточник: Г. Гегель, немецкий филолог-классик.

Лектор: «Инесса Арманд».

Гегель пишет, что в Африке есть такие племена, где девочек перед вступлением в брак лишают девственности. Собирается всё племя – мужчины, женщины. Зажигают костры, скачут, поют. В центре праздника – идол. Идол сделан из дерева, и у него большой стоячий член (тоже из дерева). Во время танца девушка должна сесть на член и лишить себя девственности. После этого ее отдают мужу – примите и распишитесь! (Возглас из аудитории: «Какой ужас!»)

О, это ещё что! Есть и другой обычай – всех девочек трахает жрец. Сколько ему приведут – столько и трахает. А потом их тоже отдают мужьям.

Вопрос аудитории: «А как ихние мужчины это терпят?»

Их (да и не только) мужчины заслуживают подобного отношения. В некоторых племенах есть ещё более варварский обычай: девочкам ещё в младенчестве отрезают клитор, чтобы не о сексе думала, а о работе. Они считают, что, если удалить эрогенный орган, женщина станет послушной рабыней. Вступит несколько раз в жизни в интимные отношения, а остальное время: работать, работать, работать. Кстати, клитор отрезают каменным ножом. Нагреют на костре – и чик! Иногда промахиваются. Резанут не то место – девочка умирает.